«Мы как куклы, мы — проводники слова»

10 января в концертном зале «Зарядье» состоится обновленная версия «Рождественского вертепа» композитора Павла Карманова — многожанрового музыкального действа, основанного на драме «Смерть царя Ирода». Мистерия объединяет оригинальные тексты, фольклор, элементы рок-музыки и костюмированного перформанса с музыкой композитора. В ее постановке приняли участие самые разные музыканты — от ансамбля древнерусской духовной музыки «Сирин» и «Персимфанса» до рок-группы «Вежливый отказ» и валторниста Аркадия Шилклопера.

О «Рождественском вертепе» мы размышляем с исполнительницей старинной музыки и фольклора Варварой Котовой, преподавателем барочной скрипки на факультете исторического и современного исполнительского искусства Московской консерватории Мариной Катаржновой и певицей, писателем и тренером в области голосовых коммуникативных стратегий Тиной Георгиевской.

Сделать «женское» интервью о рождественской мистерии оказалось очень созвучно моим размышлениям этого года: неожиданно в голове начали возникать мысли об осознании Библии, евангельских событий, истории христианства с женской точки зрения. Это было неожиданно: всю жизнь я, не раздумывая, принимала «мужское» учение о Боге, о Его отношении к людям, Церкви и вдруг поняла, что моя «женская» позиция несколько отличается от тех мыслей, которые мне внушались с детства. И, пока мы знакомились, я поинтересовалась: думали ли когда-нибудь участники (или участницы) «Рождественского вертепа» о различиях в толковании тех событий мужчиной и женщиной?

Тина Георгиевская: Приходила в голову такая феминистическая мысль, что и Евангелие, и Писание, и Предание, и святоотеческие учения — все это писалось и говорилось мужчинами. Все законы тоже мужчинами и для мужчин писались. Вообще вся история до последних буквально двух веков создавалась мужчинами. А чтобы изменить ситуацию, 200 лет — это очень-очень мало. Когда я стала верующим человеком, крестилась, я поняла, что все молитвы написаны от мужского имени. Тогда я стала думать, как мне быть: от мужского имени читать или от женского, то есть от себя. Спросила у духовника, и он сказал: «Читай как написано». Ну, я и читаю, как будто я — мужчина. Не знаю, насколько это правильно, но приходится делать внутренний перевод с мужского на женский, потому что, конечно, мужское и женское — это две разные позиции. И я благодарю современных психологов, которые начали делать этот перевод и объяснять, что значит, когда что-то говорит мужчина, и что — когда женщина. Причем для обеих сторон.

Варвара Котова: Но праздник Рождества перевода не требует, потому что это понятные всем сюжет и история. В нем больше женской составляющей, потому что он связан с рождением, с чудом, с семьей. Со всем, за что отвечала тогда и сейчас отвечает женщина. Мне всегда казалось, что молитва, как и вера, пола не имеет. Как известно, после смерти не будет деления на мужчин и женщин, душа — она и есть душа. Поэтому меня эти вопросы никогда не беспокоили. Но, безусловно, и Рождество, и все святочные темы в традициях накрепко связаны с ролью женщины. Не случайно на Святки приходится День повитухи — женщины, которая помогала в родах. Он празднуется 8 января — на следующий день после Рождества Христова.

В празднике Рождества больше женской составляющей.

— И одновременно этот же день — Собор Пресвятой Богородицы. С нашей, земной, точки зрения, повитухи не случайно выбрали себе 8 января.

Котова: Святки и Рождество — это воспоминания об избиении младенцев, об их матерях, рыдавших в Вифлееме, и о Богородице как матери новорожденного. Получается, что это воспоминания о той роли, которая только женщинам доступна.

— Вы трое (и, конечно, еще очень много людей) задействованы в мистерии «Рождественский вертеп» Павла Карманова. Если коротко — это театрализованная постановка, воссоздающая события, произошедшие две тысячи лет назад и связанные с появлением у супружеской пары Иосифа и Марии младенца, названного Иисусом, которого многие ждали как Спасителя мира. Это красиво, музыкально, интересно, однако немалое число верующих уверено, что в православной традиции играть в театре святых невозможно. Что изображать Христа, Богородицу и Рождество запрещено. Были у вас дискуссии об этом на уровне подготовки?

Котова: Никогда не было, потому что мы не изображаем ни Богородицу, ни святых.

— Вы хотите сказать, что, предвосхищая конфликт, ушли от этого?

Котова: Нет, это многовековая традиция — не играть Богородицу. В вертепе нет героев Богородицы, Иосифа. И их не то что не играют — у них нет текста. И даже в кукольном вертепе они присутствуют только на иконе. У нас в кукольном вертепе в верхней части стоит большая икона Богородицы или Рождества. А «живые» персонажи все земные: пастушки, волхвы, Ирод, Смерть, воины, Рахиль. Единственный неземной персонаж — Ангел. Как образ божественной силы.

Георгиевская: Но существовали в православной традиции и мистерии, где святые изображались. Например, «Пещное действо» (древний церковный чин с элементами театрализованного представления).

Котова: Потому что оно было частью службы.

Георгиевская: Да, «Пещное действо» было внутри рождественской службы, поэтому его никогда не изображали не актеры. На самом деле мы как куклы, мы — проводники слова. Мистерия — это не игра, не актерство, не изображение. Здесь все делается, чтобы не изображать.

Котова: Мистерия — наверное, самое подходящее определение нашего действа. Это не театр, а действо — часть церковной службы, имевшая сценический характер.

— Как же не театр, когда есть сцена, костюмы…

Котова: Они очень схематичны. У нас никто не надевает костюм Смерти. Что такое Смерть? Это саван и коса. Кто такой Ирод? Это плащ, меч и корона. Рахиль — это темный платок и младенец. Ангел — белый плат на голове. Воины — это мечи и перевязи. Нет ни грима, ни костюмов. Только схема, чтобы было понятно, кто говорит. Минимум театра.

Георгиевская: То же самое в музыкальном сопровождении, в музыкальной оболочке, которую создал Паша Карманов: она тоже достаточно схематична, поэтому так хорошо работает. Она не мешает основному действу, не выпячивается на передний план. Она создает правильное настроение. И, помогая действу, поддерживает его.

— Если это, как вы говорите, только схема — она жестко ориентирована на сюжет или в ее рамках возможны импровизации?

Котова: Существует канонический текст. Его когда-то отреставрировали, но в ходу несколько вариантов. Я знаю несколько редакций этого текста, но в общем и целом они одинаковы. Это как традиция. Есть традиция именно вертепный текст играть и читать, и он практически неизменен. За века, может, кто-то пару слов поменял, так бывает в устной традиции: кто-то пересказывал, чуть-чуть забыли, в другом месте добавили — но последовательность событий всегда одинакова.

Георгиевская: Абсолютно верно. Я еще хочу сказать, что в кукольном вертепе существовал третий, нижний, этаж, где располагались черти и Смерть. Но бесы — не из стихотворения Пушкина «Бесы», а такие, как в «Сказке о попе и работнике его Балде», — элементы смеховой культуры. И как раз внутри смеховой культуры была возможна импровизация. Но для того, чтобы импровизировать, надо знать особый язык и уметь говорить на нем. А кто из людей современных на нем говорит? Никто.

Котова: То есть нижняя часть, о которой говорит Тина, в своем насмехании близка к «Петрушке». В конце, когда Смерть забирает Ирода, она приходит в нижний этаж и призывает своего брата из пропускного пункта ада: «Брат, встань передо мной!» Появляется черт, и у них начинается диалог со Смертью. Как не посмеяться над ними.

Георгиевская: В белорусской традиции баба месит тесто, а к ней черт приходит, за ангела выступает...

— Минуточку! Черти, бабы, ангелы, этажи или ряды — верхний, средний… Даже я, зная отчасти, что такое вертепный театр, запуталась.

Георгиевская: Кукольный вертеп состоит из двух частей: есть небо, и есть земля. Представьте себе такой домик…

Котова: Двухэтажный. Бывает три этажа, но чаще всего два.

Георгиевская: А сада и внешней стены нет, поэтому мы видим, как в этом самом домике все происходит. Наверху, на доме, горит звезда. Верхний этаж — это, как Варвара говорила, верхний мир — ангелы, святые...

Котова: ...пастухи, волхвы и ангелы. Ангел всегда на верхнем ярусе, он в нижний никогда не спускается. А внизу земля и ад. Ирод, Смерть, воины — по усмотрению вертепщика.

Георгиевская: И у кукол не верхнее управление, как у марионеток на ниточках, а нижнее. Это значит, что они на палках и ходят по строго определенному маршруту в прорезях в полу. Иногда есть нижний этаж — смеховая культура: либо ад, либо совсем клоунские персонажи. Чаще всего вертеп озвучивал один-единственный мужчина, который ходил с театром из деревни в деревню.

Котова: Чаще всего да. Причем он был и за Рахиль, и за Ангела — за всех. Иногда ему жена помогала. В вертепе верхняя часть чаще всего поется, нижняя разыгрывается на голоса. Но это уже от фантазии вертепщика зависело, а также от количества и возможностей людей, которые с ним ходили.

Марина Катаржнова: Но музыканты там тоже присутствовали. Вообще в Москве не первый год проходит фестиваль вертепов. Теперь каждый фольклорный коллектив имеет у себя кукольный вертеп. Так что, если чуть-чуть поискать, во время Святок можно найти и посмотреть кукольное действо.

Самое страшное — когда Рахиль плачет.

— Но у вас на среднем этаже вместо кукол играют люди, сидит оркестр, приходят фольклорные группы, рок-музыканты.

Катаржнова: Мы играем, да.

Котова: На самом деле это драма «Смерть царя Ирода». И она игралась не куклами, а людьми.

Георгиевская: Она разыгрывалась семинаристами. Я читала версию, что она разыгрывалась для просвещения людей, это был способ рассказать о Рождестве. Такое познавательно-развлекательное совмещение.

— Но это было «в стародавние времена». У меня создается ощущение, что в последнее время театры (кино) все больше становятся развлекательным событием, тем более в светлый праздник Рождества. «Вертеп» трудно назвать развлекательным, легким для восприятия. Помимо драматичного библейского сюжета, связанного с появлением на свет младенца Христа, неподготовленному человеку непросто принять форму «подачи материала»: оркестр, рок-группа, хоры, ангелы, Смерть...

Катаржнова: А мне, наоборот, кажется, что в этой версии его не так сложно воспринимать. Композитор Павел Карманов постарался сделать его доступным для наибольшего количества слушателей. Я впервые ознакомилась с вертепом благодаря ансамблю «Сирин». Я играла концерт в Большом зале консерватории, а на дневном концерте «Сирин» пел вертеп. Это было мое первое знакомство с вертепом.

— Но у вас есть музыкальное образование. Согласитесь, далеко не все ваши потенциальные зрители получили его в детстве.

Котова: Лично мне кажется, что именно такая «сборная солянка» как раз наилучшим образом подходит широкой публике. Кто-то придет на «Вежливый отказ», кто-то придет на «Сирин», кто-то на «Персимфанс», кто-то, дай Бог, придет и на нас. И все эти разные люди найдут в этой нашей мешанине что-нибудь себе по вкусу. То, что им понравится. На самом деле там у каждого своя роль, но каждый дополняет остальных. И я могу сказать, что дети с удовольствием ходят на вертепные представления (мои мелкие ходили) и у них нет ощущения, будто происходит что-то непонятное. Роль каждого ясна, как яркие краски в картине. И все они складываются в одно понятное целое.

Катаржнова: Это же не какая-то там авангардная музыка.

— Позвольте! Группа «Вежливый отказ» — всегда авангардная музыка!

Катаржнова: Но они выполняют определенную функцию: они понятно рисуют отрицательного персонажа, и их созвучия очень ему подходят.

Георгиевская: Я не искусствовед, но в свое время я сформулировала для себя как для писателя суть постмодерна: постмодернист не придумывает нечто новое, он создает новую традицию из того, что имеется под рукой, из того, чем пользуются все. Что видит и слышит он, но также видят и слышат все. Это новая традиция, новый язык. И если вертепное действо — это народная традиция, а не традиция в чистом виде, если мы отталкиваемся от Евангелия, то это преобразованное традиционным искусством Писание. Как дорогой букет или подарок заворачивают в подарочную обертку, так Павел Карманов с невероятной чуткостью к основе — к Евангелию и народному действу — собирает великолепную конструкцию. И его чуткость, чутье и талант позволяют не просто сохранить, но и в каком-то смысле перевести и высвободить рождественский сюжет.

А что касается развлекательности или неразвлекательности, я помню свое первое впечатление от кукольного вертепа, который играл ансамбль Покровского: для меня это было одно из самых больших потрясений. Потому что, когда слова Писания или вокруг Писания произносятся безынтонационно, высвобождается смысл слова в его чистоте. Слова в большом смысле. И из-за того, что я — специалист по речевой интонации, я могу сказать, что, когда слово прочитано по-церковному, в российской фонетике оно имеет максимально проникающее действие. Оно имеет горизонтальное направление, не дает человеку собственных трактовок. И чистый смысл, проникающий прямо в сердце, — это фантастика. И то, что Павел оставил «Вертеп» в такой чистоте и ясности, когда все концентрируется вокруг традиционного действа, — это чудесно. Оно не унижается, не умаляется, а, напротив, раскрывается.

Не знаю, как для мужской части зрителей, но с первого раза, когда я услышала «Вертеп», его центральной частью стала Рахиль. Это то, что бьет наповал. И слова Евангелия «и Тебе Самой оружие пройдет душу» как раз про это.

За счет ясной схемы происходящего «Вертеп» работает в любом возрасте.

Катаржнова: Я не была на премьере в 2002 году, тогда в ансамбле играла моя подруга. И после премьеры она мне с горящими глазами сказала: «Ты понимаешь, это невозможно, я плакала на сцене. Я ничего не могла поделать с собой, когда увидела Рахиль, этот эпизод невозможно пересказать». Я тогда поняла, что пропустила большое событие.

Котова: Мы сами с трудом сдерживаемся уже сколько лет. И каждый раз этот момент исполняется со слезами на глазах.

Катаржнова: В прошлом году было невозможно дышать: ком в горле стоит, а ты сидишь на сцене и должен дальше играть. На самом деле очень сложно психологически это преодолеть и дальше рассказывать историю.

— Судя по тому, что вы говорите, это актерское не вживание в роль, а проживание тех самых жизней в том самом времени.

Котова: Это текст так действует и работает. Всегда. Чем меньше человек играет Рахиль, чем меньше в этом театральности, театрального притворства, тем живее происходящее. Самое страшное — когда Рахиль плачет. Плачет, как плакальщица в деревне. И текст свой произносит без показных эмоций. Это всегда бьет наповал. Тина права: это работа текста.

Георгиевская: Поэтому нельзя сказать, что актриса играет Рахиль. Она не актриса, а проводник смысла.

Котова: Да-да. И вообще вся вертепная драма — проводник смысла. Ведь каждый образ в вертепе — это схематичное изображение. Ангел сам по себе, у Богородицы и Иосифа нет текста. И, как мы уже говорили, вместо верхней части у нас икона стоит. Вначале мы поем богослужебные части. Это светлое, небесное начало, которое потом спускается на землю. А позже, как известно, уходит в ад вместе с Иродом и со Смертью. И эта схематичность изображения ясна для любого возраста. Я показывала вертеп совсем малышам, трехлеткам. И все они плачут с Рахилью и радуются, когда перед Иродом появляется Смерть. За счет ясной схемы происходящего и ясных ролей «Вертеп» работает в любом возрасте, на любом уровне.

Это не дети устраняются от смерти и от боли, а взрослые устраняются.

— Есть еще один момент. Постоянно звучит вопрос — как «такой ужас» показывать детям.

Георгиевская: И это очень понятно. В современной европейской традиции Рождество — это не Рождество Христово, а бесконечное количество легенд про рожденную мышку или белочку, которые ко Христу не имеют никакого отношения. Возможно ли детям показывать драму? Это продолжение вопроса, существуют ли в современной традиции смерть и связанные со смертью обряды.

Котова: Сегодня постоянно идут разговоры, что детей нужно убирать от демонстрации боли и смерти.

Георгиевская: В таком случае мы отменяем сказку «Волк и семеро козлят», мы отменяем «Колобка», «Красную Шапочку» и прочее. На самом деле любые традиционные сюжеты связаны со смертью, но дело же не в этом. Это не дети устраняются от смерти и от боли, а взрослые устраняются. Это взрослые считают, что у них девять жизней в компьютерной игре и смерти как таковой не существует. Если человек не считает смерть частью своей жизни, то его жизнь становится ненастоящей, теряется огромное количество ориентиров, служивших людям многие тысячелетия. Может, действительно человечество переродится, как говорит Дмитрий Быков, в человейник. Может, это у нас впереди, но мне кажется, что смерть на самом деле существует.

— Я проверяла: на самом деле существует.

Котова: Дети не боятся вертепа. Дети не боятся сказок. Не боятся ходить на похороны, если рядом нет испуганных родителей. Для ребенка это не так страшно, как для нас. Более того, я считаю это необходимым. Потому что ребенок, выросший без опыта боли, гораздо тяжелее войдет во взрослую жизнь, где ему с этой болью придется столкнуться.

Георгиевская: Мы постоянно говорим о развитии эмоционального интеллекта (сумма навыков и способностей человека распознавать эмоции, понимать намерения, мотивации и желания других людей и свои собственные, а также способность управлять своими эмоциями и эмоциями других людей в целях решения практических задач; впервые о нем заговорил Чарльз Дарвин в 1872 году), но лучше, чем через традицию, эмоциональный интеллект не разовьется. И, когда меня спрашивают, с чего начинать детское образование, я отвечаю: с чего оно начиналось веками, тысячелетиями — с фольклора. Варина мама Анна Теплова — большой специалист по фольклору. Мы все через это проходили и продолжаем проходить с детьми.

— Что касается Рождества в Европе и его празднования. В прошлом году в Париже возобновили постановку вертепа на городской площади. Вертепные мистерии прекратились в 30-х годах прошлого века, чтобы возобновиться спустя десятилетия. И в связи с этим хочу спросить: не было ли у вас идеи выйти на площадь?

Георгиевская: «Сирин» выходит.

Котова: Как раз с вертепом мы чаще всего и выходим на площадь. Но у нас другая зима, нам на улицу выйти сложнее. В России вертеп обычно игрался дома.

— Не было у вас такой задумки?

Котова: Задумки нет, холодно выходить на площадь. Нельзя петь на улице очень долго, мы можем потерять голоса. С другой стороны, рождественская программа — всегда самая посещаемая и самая доступная для людей. И «Сирин» делает много всяких концертов со свободным входом, чтобы их могло посмотреть максимальное количество людей.

Катаржнова: А вот в Париж на площадь пожалуйста, хоть с оркестром. Это мы можем.

Котова: В Париж мы возили рождественскую программу и с Иродом ездили. Рождественская программа на европейских гастролях была особенно востребована. Потому что эта история понятна всем.

Понравился материал? Помоги сайту!