«А мы — старые рок-н-ролльщики»

В Москве появился проект достаточно уникального свойства. Под вывеской «Яковлев и Шумилов» выступают басист «Вежливого отказа» Дмитрий Шумилов и поэт Сергей Яковлев (в прошлом — главред «Коммерсанта»). Осенью 2018 года, прочитав недавно вышедший сборник стихов своего давнего друга, Шумилов предложил ему добавить к ним рок-н-ролла. Так и вышло: уже в конце января Шумилов и Яковлев впервые вышли на сцену вместе с известными московскими музыкантами — бас-гитаристом Василием Мотыльцом, барабанщиком Данилой Ленци и клавишником Николаем Добкиным, чтобы исполнить, как говорит Шумилов, «хип-хоп для взрослых». Перед очередным их выступлением мы поговорили с поэтом и музыкантом о том, как и зачем существует эта необычная история и почему так важна борьба с энтропией.

— Вы же давние знакомые?

Дмитрий Шумилов: Лет 30 без малого. А году в 1993-м я делал альбом «Здравствуй, грусть» с девушкой Зельмой. Он тогда как-то не пошел... но Сережа написал мне несколько текстов на уже готовую музыку.

Сергей Яковлев: Да, все получилось, хотя я в таком процессе себя как-то не очень уютно чувствую. Но много лет спустя у меня вышла книга, которую я подарил и Диме, — и через какое-то время он мне говорит: вот я читаю стихи и хотел бы что-то сделать с ними и с музыкой. Я говорю: у меня не очень комфортный опыт насчет «писать тексты на музыку». А он: не надо писать тексты! Наоборот: я готовые тексты твои возьму! И как-то музыкально обрамлю. А ты — читай! Ну, коли так, говорю, давай попробуем. Попробовали — и с этого момента работаем.

«Яковлев и Шумилов» — «Магазин»

— На моей памяти таких опытов было два: выходившая на «Мелодии» рок-поэтория «Исповедь» (1983) композитора и клавишника Глеба Мая, где Евтушенко свои стихи читал, а группа «Аракс» играла, и альбом «Московское время» (1984) группы «СВ», где Александр «Фагот» Бутузов читал стихи Тарковского, Левитанского, Поженяна под музыку (тут интересно, что в обоих альбомах принимал участие гитарист Вадим Голутвин, но это к слову). Так что проект у вас хоть и не первый такой, но неходовой, что называется. Какие у вас были впечатления после первой пробы?

Яковлев: Самое главное, что у меня это не вызывает отторжения. Сейчас у нас 13 треков в той или иной степени готовности. Что-то больше нравится Диме, какие-то — мне, но так или иначе 13 уже сделано.

Шумилов: И еще кое-что в работе.

— Хорошо, Дима — а ты как к этой идее пришел?

Шумилов: У меня два вокальных образования. Я ходил в разные места — поступать. Джаз — понятно, там поют на английском стандарты... а еще я сходил в Гнесинское эстрадное — посмотреть и попал на выпускные экзамены. Это был какой-то ужас... Я пошел на академический вокал учиться, князя Игоря пел на дипломе... Это оказалась куда более живая история, чем эстрада. В оперном вокале есть своя эстетика, там не требуется искренность личного высказывания — это элемент конструкции спектакля. А в песне идет прямое высказывание человека, и в большинстве случаев оно выглядит неискренним. Человек не верит в то, о чем поет. Очень мало примеров, когда стихи песни, если они были написаны отдельно и обладают собственными ритмом и временем, совпадают с ритмом и временем музыки. Взять Софию Ротару с песней на стихи Тарковского: она там вообще все убила. Напрочь.

А мы с Сережей — старые рок-н-ролльщики; на альбоме, который сейчас готовится, и звучание, и ритм, и форма апеллируют к олдскулу. Но стихи, будучи мелодийно вписаны в музыку, теряют ритмическую напряженность, теряют свой ритм. И соединить эти стихии так, чтобы они друг друга не убили, а поженились и жили вместе, — в этом и была моя задача. На мой взгляд, чтение и дало возможность соединить русский язык и иностранную по происхождению музыку, не убив ни то, ни другое.

Но я не Монеточка. Мне лет больше, я захватил иные стили и направления.

— Там у вас и впрямь такой классический рок-н-ролльный саунд — с хаммонд-органом. Это для меня неожиданно — при твоем пристрастии к молодежной музыке, к Монеточке и прочим.

Шумилов: То, что делают молодые артисты — в частности, Монеточка, — мне нравится: это новая история, это свежо, актуально, интересно... Но я не Монеточка. Мне лет больше, я захватил иные стили и направления. Для меня важно играть на своем поле. Потом, мне давно хотелось поиграть настоящий рок-н-ролл, чтобы перло и качало. Я, как ты знаешь, всю жизнь играю в «Вежливом отказе»; там качает, но по-другому — коли мы тут играем на фестивале Владимира Мартынова в акустике, а в марте — с некими академическими музыкантами в Пушкинском музее. У Сергея текст сам по себе упругий, и я подумал: если удастся его соединить с музыкой... Мне нравится результат.

— Сергей, а в процессе работы вам не хотелось внести коррективы в музыкальную часть — или вы полностью доверяете Диме и его команде?

Яковлев: Доверяю. Если и возникало что-то из разряда: «Дим, а не кажется ли тебе, что здесь надо иначе?» — ответ был мгновенный: «Знаешь, я и сам так думаю».

— А тексты Дима отбирал?

Шумилов: Я, скажем так, принимал в этом участие.

Яковлев: Я предлагал: вот это можно читать. Дальше искались подходы... В перерыве репетиции, к примеру, пьем кофе — и я говорю Диме: а вот что еще написалось, посмотри. И рисунок музыкальный появился сразу. И там чтение совершенно свободное, я бы эту вещь точно так же без всякой музыкальной подкладки читал. Ведь стихи — это дыхание. Ты определенным образом дышишь текст, и неважно, какой у него размер — хорей или там столько-то-стопный ямб... Ты ему придаешь свое дыхание. И в этом проекте Дима сделал так, что я могу оставаться в своем дыхании.

— Дима, ты собрал для этого проекта отличную банду, и мне показалось, что тем самым ты выдернул и Данилу Ленци, и Колю Добкина, и Васю Мотыльца из привычной для них околоблюзовой истории, вывел их за некие пределы. Так это?

Шумилов: С Данилой меня познакомила Анна Хвостенко. Мы играли вместе с Аней и Алисой Тен. Данила как раз и познакомил меня с Васей... А интереснее всего я познакомился с Добкиным. Несколько лет назад мы играли с «Отказом» в лесу, на фестивале «Платформа», в формате трио. И там я увидел, как из леса выходит небольшого роста человек с черной бородой, одетый в галабею и с огромным ящиком за спиной. Ящик оказался органом Hammond, на котором он потом и играл с группой «Станция “Мир”». Я был поражен — он был с ним как единое целое! И когда мы уже начали этот проект, я позвонил Даниле и рассказал эту историю. «Так это Добкин!» — сказал Данила и дал мне его телефон. Коля замечательно владеет всеми этими органными специфическими примочками, которые только на «Хаммонде» можно сделать... Я просто наслаждаюсь тем, как он играет.

— Для них ведь эта история тоже должна быть непривычной?

Шумилов: Ты знаешь, они все достаточно литературные ребята — Мотылец так и вообще филолог по образованию. И, когда я им послал демо, им очень понравилось. И еще — у меня в результате появилось несколько прекрасных друзей! А в моем возрасте это уже большая редкость. И, наконец, они теперь стали втроем играть еще много где. Произошла, короче, на этом проекте некоторая точка сборки... Очень важное качество есть у всех троих: они херни не играют. Степень доверия — как у Сережи ко мне: максимальная!

И там я увидел, как из леса выходит небольшого роста человек с черной бородой, одетый в галабею и с огромным ящиком за спиной.

— Сергей, требуют ли ваши стихи какого-то подготовленного слушателя? Они непросты, они насыщены аллитерациями, внутренними какими-то связками неочевидными...

Яковлев: Когда я пишу, я делаю это исключительно для себя. И если вдруг это одному, трем, десяти людям еще понравится — замечательно, значит, в чем-то совпали. Но изначально такого расчета не было.

— С тех пор как вы всем этим занимаетесь, стала ли работа с музыкой оказывать влияние на новые тексты?

Яковлев: Нет. В текстах я остался собой. Да и Дима, и все мы — никто не наступает себе ни на горло, ни на что другое.

— По старым советским меркам вы считались бы молодым поэтом: у вас ведь «Август кончен» — первая книга?

Яковлев: Да, не считая немногочисленных журнальных публикаций.

— Когда вы заявили о себе как о поэте в публичном поле?

Яковлев: В «Волге» напечатали где-то в середине 1990-х. Я же в стол пишу, для себя. Но иногда читаю друзьям. И один мой друг за моей спиной взял и послал стихи в журнал. Пришел ответ: публикуем, присылайте еще. Вторую подборку я уже сам послал... Где-то лет шесть назад похожая история случилась. Я тогда работал редактором в издательском доме «Коммерсантъ», а моим коллегой был Юрий Буйда. Мы много беседовали о словах, о стихах, я ему свои тексты показывал, и он как-то говорит: пришли мне подборку! Через какое-то время сообщает: показал своей знакомой в журнале «Знамя», она хочет печатать. А потом Юрий Васильевич послал стихи своему знакомому, у которого свое издательство, — а тот ответил: хочу книгу издавать.

Мне говорили часто: надо книгу. А я что: ну, надо. Но «книгу за счет автора» не хочу! Если издательству какому-нибудь понравится — издадут. Но, возражали мне, они ведь как-то должны узнать о твоих стихах! Ну, как-нибудь узнают, а нет — не беда, останется у меня в копилочке.

— Что для вас книга — веха, рубеж?

Яковлев: Фиксация момента. Возникает такое стечение обстоятельств, результатом которого становится, к примеру, книга. Ну хорошо, живем дальше, пишем дальше. Выход книжки никак не повлиял на меня, это правда.

— Вы раньше выступали с публичным чтением стихов? Есть разница по внутреннему ощущению?

Яковлев: Разница есть. Какие-то из треков заставляют строже держать ритм. Ритмический рисунок не дает уйти с некоторого темпа. А так — волнуешься страшно, что с музыкой, что без. Ты как будто своих любимых чад на всеобщее обозрение выставляешь. А с каждым текстом что-то связано: мысли, переживания... Процесс писания очень рационален и при этом дико эмоционален. И моя главная задача — в том, чтобы не пойти на поводу у эмоций и сделать искусно. Надо то, что тебя волнует, не прокричать, а сдержанно подобрать именно те слова, которые бы передали настроение, причем тебе же самому! Это оформление. И насколько оно удалось, не удалось — это и есть измеритель твоего удовлетворения результатом. Эмоциональная, аффективная составляющая — с ней все понятно. А когнитивная? Написание — это и есть поиск баланса.

Шумилов: Вообще искусство — это всегда в некотором смысле борьба с энтропией, это всегда создание чего-то осмысленного. Я в свое время читал много Бродского, и он меня часто вытягивал из каких-то ситуаций. И в какой-то момент я понял: он вытягивал меня формой! Структура организует все и добавляет жизни.

Яковлев: Строчки, строфы — вы ведь не только с ритмом дело имеете, в большинстве случаев — еще и с рифмой, а рифмование — это огромная работа по упорядочиванию! Ты упорядочиваешь какой-то кусок, какую-то мысль… И тем самым — пусть и на очень небольшой территории — ты наводишь порядок.

Шумилов: Почему мне и хотелось в этом проекте дополнять, не разрушая. Стихи Сережи остаются тем, чем были, но теперь они существуют еще и вот в такой форме.

Проект «Яковлев и Шумилов» выступает 13 февраля в московском кафе «Март».

Понравился материал? Помоги сайту!