«Привет, Москва! “Звуки Му”!»

15 июля в Москве в возрасте 70 лет умер рок-музыкант, актер и поэт, основатель группы «Звуки Му» Петр Мамонов. Публикуем воспоминания о нем писателей, журналистов и меломанов.

Алексей Цветков, писатель

С Петром Мамоновым я (тогда юный журналист) познакомился в 1990 году. Делал с ним интервью по удивительному поводу — Мамонов должен был сыграть в новом советском фильме педагога Макаренко, пробовался на эту роль и вживался в образ.

Беседуя, Петр Николаевич проявлял и излучал все оттенки хитрости, от кошачьего лукавства до провокации юродивого.

Больше мы никогда не общались (я ценю время тех, кто мне нравится). Но, конечно, я с удовольствием следил.

Для меня он навсегда остался человеком, который мог еще до всяких перестроек выйти в подозрительной одежде в парк к гуляющим и с разбегу врезаться в бетонную стену — это не метафора. То есть, конечно, всё вообще метафора, но это если только вы хотите жить внутри Книги.

«Крым», «Консервный нож», «Голубь», «Ремонт», «Досуги» и так далее. При жизни Петр Николаевич танцевал как труп, к которому подключили электричество. Механическое поведение органического дает комично-жуткий эффект по Бергсону. Франкенштейн предъявляет нам трудновыносимую тайну жизни как таковую.

Предпринимательская идея в 90-е больше не пить и не петь, но продавать людям разлинованные листы для писем, внизу которых будут его профиль и собственноручная подпись «Мамонов присоединяется». Осталась идеей и не более.

Моноспектакли, которые никогда не повторялись. Вообще-то ничего не повторяется никогда, но с этой мыслью сложно жить. «Никакой интернет, никакие телефоны...» Мамонов не ленился и не боялся быть точным в своих описаниях всего. Это две причины, по которым мы пользуемся заранее заготовленными штампами вместо того, чтобы назвать то, что видим, — во-первых, лень (мозг избегает рискованных трат, как будто он банк), во-вторых, страшно (не приоткроет ли точное название двери в персональный мрак?).

В этом смысле Мамонов был вызывающе смелым и усердным поэтом и танцором.

Речь гениального доктора и тайного изобретателя гностической машины в «Пыли» есть целиком импровизация, удачно снятая Лобаном. И, наконец, полные корзины библейских яблок в собственном деревенском доме.

Рок-звезда должна быть невозможной. Прежде всего. Все остальное — дело техники и забота толкователей.

Марфа Хромова-Борисова, журналист

Первый раз я видела Мамонова году в 89-м — в ЛДМ, Ленинградском дворце молодежи, был концерт Московской рок-лаборатории (интересно, кто там мог еще играть — «Бригада С»? Кроме П.Н., никто не запомнился).

Мы с подругой Пиней стояли у самой сцены, Мамонов возвышался над нами, отчетливо был виден в контровом свете дисперсный слюнный дождь, которым он орошал микрофон, а потом слюна капала на сцену. Было сразу понятно, что он не играет и не паясничает, а именно что так живет, и это ни фига не просто. Будь это кровь, вряд ли это убедило бы нас сильнее. (Дорогая, я знаю, что ты это прочтешь, привет.)

Обложку моей школьной тетради до конца учебного года украшала схема мироздания: ромб, вверху Достоевский, внизу Мамонов, по сторонам Платонов и Филонов. Не то чтобы эта картина сильно поменялась.

В нем всегда был уровень, непомерно высоко задранная планка, максимальный человеческий масштаб, по которому так тоскуешь в юности, — мне кажется, сейчас о таком никто и не помышляет. Заслушанные вдоль и поперек альбомы: клоунство и юродство не сильно-то заслоняли глубину, никогда не были главным. Хотя чаще было так искренне и беззаветно смешно. И отлично сыграно.

2001 год я встречала в компании своего будущего мужа, с которым только-только познакомилась. Засыпая в полуразобранном деревянном доме, я слышала сквозь сон отличную музыку на хорошей аппаратуре — и был это альбом «Грубый закат». Ничего похожего я прежде не слышала. Это было так приятно и важно — хороший вкус в музыке; новое, которое ты узнаешь от важного тебе человека, и оно становится общим. Потом я искала мужу в подарок фильм «Такси-блюз», который мы оба любили, — в доинтернетную эпоху было целое приключение. Нашла.

Прошло несколько лет, все как-то подразвалилось. Я купила у метро кассету с «Мышами» и «Зелененьким», воткнула в уши; слушала и чувствовала, как осыпается с меня шелуха п∗∗достраданий, и удивлялась — так вот оно что. Вот как можно-то, оказывается, а я и забыла.

Был еще концерт «Мамонов и Алексей» в ДК Ленсовета. Открылся занавес (там был занавес?), и оказалось, что Мамонов в пиджаке, а пиджак за шкирку прицеплен к серебристому заднику. Это вроде должно было его ограничить в движениях, но в итоге он, по-моему, просто как-то завис над сценой, и в той системе координат не было ничего естественнее.

Последний раз я видела его в 2011-м, опять в ДК Ленсовета. Сначала показали фильм «Мамон-Лобан», очень хороший. Там было два Мамоновых: один — летний, вот этот самый обаятельный московский денди из поста Сапрыкина — длинноногий, быстрый, остроумный и сексуальный. И второй — зимний, беззубый полусумасшедший старик, сиднем сидящий дома, бормочущий, обличающий и будто бы знающий, что никто его не послушает.

После чего на сцену вышел сам герой и спел песни какие-то уж совсем потусторонние, на одной ноте, на одной струне, которые я даже и не решилась потом найти и переслушать («Картофельное пюре-е!»): настоящее явленное чудо, которое, конечно, никакому интернету доверить нельзя.

Я не стану сетовать, что мало ходила на концерты или что он мало пожил, — думаю, пожил столько, сколько и хотел. Просто скажу за все спасибо.

Илья Симонов, коллекционер винила и диджей

Покойный был моим самым любимым клиентом во второй половине 90-х. Понимали друг друга практически без слов. Точнее, я в то время вообще мало что понимал, а он понимал абсолютно все. Когда вышел его «Шоколадный Пушкин», он зашел уже в новую «Трансильванию» с вопросом: «Ну как тебе?»

Я что-то промямлил про авангард и поэзию, хотя, по правде говоря, не смог и пяти минут вытерпеть. Какой авангард?! Это же рэп! Ты разве не понял, что это наш совместный проект? Вот, смотри — взял диск с витрины с отечественными новинками и ткнул меня носом в буклет, где как основной источник вдохновения были перечислены имена, которые он у меня покупал в нашем старом магазине.

Последняя моя встреча с Петром Николаевичем произошла больше 10 лет назад. Я заявился в «Трансильванию» к открытию, что случалось со мной крайне редко. Там меня уже поджидал непроспавшийся Мамонов.

— Вот к тебе-то я и пришел. Не осталось на стриту друзей, даже выпить не с кем. Мне тут ребята в «Елисеевском» продают замечательный коньяк.
— А не рановато ли для коньяка?
— Нет, уже слишком поздно.

Мы спустились на кухню, он достал из кармана плоскую бутылку какого-то хорошего армянского бренди. Рассказывал про свои планы сыграть Ивана Грозного и еще что-то, чего я, увы, не запомнил. Беседа носила характер потока сознания, где мне даже не нужно было кивать головой. Ни слова про музыку. Потом плоская опустела, он встал и откланялся. Больше я его не видел. А теперь уже слишком поздно.

Вечная память.

Ян Шенкман, журналист

Умер Мамонов. Теперь уже по-настоящему. Все надеялись, что вытянет, но не смог. Я почти не знал его, хотя любил и слушал лет, наверное, с шестнадцати. Писал о нем неоднократно, так что было время подумать, что он, кто он и почему.

А разговаривал раза два буквально. И почему-то оба раза о смерти. Помню такую фразу: «Завтра лист фанеры упадет с грузовика, пробьет ветровое стекло и снесет полголовы. И все. Не нужно будет ходить на работу, звонить по мобильному телефону, врать, вкусно есть, пить, ездить на курорт. Ничего не будет. И что? Такими и будем вечно?» Молчание. И потом: «Вся жизнь уходит на то, чтобы стать нормальным человеком. Да и то если успеешь».

Но больше было смешного. Помню, как у него брало интервью арабское телевидение. Еще ничего не спросили, а уже началось:

— За что я вас, казахов, люблю — старших уважаете!

Меня он спросил:

— Боишься Путина? Ну вот если посадит?
— Боюсь.
— А Бога, значит, боишься меньше?

И вот еще сцена, финальная. Стоим мы с оператором у театра Станиславского, курим. Ночь уже, спектакль давно кончился. Выходит Мамонов. Сейчас его увезут домой.

— Всего доброго, Петр Николаич!

Он обернулся, присел, сделал пальцами козу — и:

— Привет, Москва! «Звуки Му»!

Тверская, час ночи. Пустынная мостовая. Сел в машину — и все, его нет.

Понравился материал? Помоги сайту!