Максим Покровский: «Пришлось сдать Москву, сжечь ее…»

Месяц назад лидер группы «Ногу свело» Макс Покровский выпустил в США сольную пластинку «Fast Food Kids». В Америке он теперь известен как Max Incubator — и автор клипа на песню «My Name Is Dick», где много девушек в бикини, а самого Макса тошнит на Джека Воробья. СOLTA.RU расспросила Покровского о деталях этого преображения и узнала много нового о Лос-Анджелесе, американцах и их нравах.

— Большая наглость с нашей стороны будет, если посетителей у вас особо нет, попросить вас потише музыку? — спрашивает Покровский официантку в кафе Blanc de Blan, где кроме нас больше нет никого.

Официантка:

— Нет, никак.

— Макс, можете мне сказать «давайте в другой день», и нет проблем…

— Нет, так нельзя. Если я вам сейчас скажу «в другой день», у меня будет чувство вины и… Я е ** ло кому-нибудь разобью! Очень сейчас плохое настроение. И если я сейчас еще кого-то обломаю… Зае ** ли они этой музыкой! И город этот е ** ный гори в аду!.. Вы записывайте все, записывайте — не стесняйтесь.

— Повод, по которому я вас дергаю, — новый альбом. Мне во всей этой истории больше всего нравится, что все происходит в Лос-Анджелесе — городе моей мечты.

— Хочу сразу вас разочаровать. Говорят, правда, что те, кто начинает там жить, как-то привыкают. Но я там жить не начинал. Был несколько раз — и никак не смог проникнуться этим городом.

Вот русской обезьянке дали денежек, немного дали, но для клипчика нормально.

— Ну как же… Это же город The Doors! Голливуд, пальмы.

— Знаете, пальмы там растут весьма редко. И асфальтовую безысходность никак не скрашивают. Потом там до такой степени жарко… И нет замечательных аллей, нет пушистых лесов, нет парков.

— Что же там есть?

— А там нет ничего. Только дороги, светофоры и одинаковые здания, более или менее современные, но все квадратные, прямоугольные и одноэтажные. Одноэтажностью своей Лос-Анджелес и убивает. И вообще производит впечатление исключительно угнетающее. Там почти отсутствует общественный транспорт. При этом на своих двоих передвигаться нельзя, потому что расстояния совершенно нереальные. И даже самое лакомое место — то, от чего у всех все сводит и в зобу дыхание спирает, — Малибу. Основная часть этого поселка построена на очень узкой полоске пляжа. Это замечательно, и у жителей этих домиков есть океан. Но когда они выходят из своего дома с другой стороны, то в трех метрах от их двери пролегает шоссе, где носятся машины. Туда в принципе выходить надо аккуратно, потому что если пьяным тебя занесет метра на три-четыре, то ты уже сильно рискуешь.

— В клипе вашем ничего этого не видно.

— Вы говорите про что — про «Дика»? Так ведь это снималось в помещении. Хотя в начале есть несколько видов, да. Понимаете, мы снимали в одном из самых дорогих райончиков (если не в самом дорогом), где живут ребята, у которых все уже совсем хорошо с деньгами. Плюс в кадре всегда все лучше выглядит, особенно если камера смотрит немного вверх, и пальмы на фоне голубого неба, и не видно, что вокруг. А когда ты из своего дорогого домика выйдешь, тебе будет невыносимо жарко. Справа, слева, спереди, сзади будут такие же дорогие красивые домики. При этом под понятием «красивый» там понимается гипсокартон. Там ничего настоящего, реально каменного нет. Это все равно халупа, которая стоит много миллионов, потому что большая, красиво отделана и напичкана неплохой фурнитурой. Так вот, ты выйдешь из дома, а дальше тебе идти некуда. Поэтому ты должен сесть в машину и поехать куда-то в другое место с точно такими же квадратными халупами.

Max — «My Name Is Dick»

— Я все поняла. Не будем больше про Лос-Анджелес. Давайте про проект. А вам самому нравится видеоклип «My Name Is Dick»?

— Вы знаете, он мне только сейчас стал нравиться. Раньше очень не нравился.

— Потому что вас там вырвало на Джека Воробья?

— Нет, не поэтому. Просто этот клип отнял у меня очень много времени и лишних денег. И много принес сомнений. Он достаточно грязен сейчас, а в своем изначальном виде он был совсем чернушный. И мне с большим трудом удалось избежать того уровня грязи и перейти вот к этому, вырубив что-то буквально топором. Мне вообще приходилось воевать с самого первого дня, как только я вступил на ту землю. Не воевал я только, когда снимал клип «Have a Nice Flight». Он как бы идет у нас вторым, но снимал я его первым. И снимал именно в том состоянии, что вот русской обезьянке дали денежек, немного дали, но для клипчика нормально. Ну, там еще чуть поднае**ли, там немного разобрались. В итоге клип сняли, и обезьянка с этим бананом уехала. А вот когда обезьяна вернулась уже свои бананы выращивать, вот тогда начались войны и вырубания топором.

Мне сейчас никакой другой успех, кроме коммерческого, не нужен.

— Откуда у обезьянки денежки? Простите за вопрос, но это же важно. Вот вы пишете песни на стихи миллиардера Михаила Гуцериева. Он вам помогает?

— Очень.

— Финансово или морально?

— Про финансовую сторону могу сказать одно. Когда он понимает, что мне приспичило что-то сделать — например, доснять что-то или дописать, — он говорит: «Иди делай».

— Как вы относитесь к тому, что вне вашей коллаборации он пишет песни, которыми мы как бы не очень гордимся?

— Знаете, у меня есть ответ на ваш вопрос. Когда уважаемый мной очень человек, называющий меня своим другом и младшим братом, Михаил Гуцериев ставит мне песни, которые он сделал с другими людьми, я не говорю ничего. Он видит и слышит мое молчание — и понимает, что я вежлив. Что касается песен, которые сделал с ним я, то стыдно мне только за одну, за «Желтые очки». И только за музыкальную часть. Песня была написана в спешке, и ее передали, как у нас говорят, на аранжировку — совсем русское слово — не тем ребятам.

Макс Покровский и Михаил Гуцериев — «Глаза любви»

— Хорошо, раз не стыдно, тогда переметнемся обратно в LA. Отчего вы так просто назвались — Max? Мой редактор резонно заметил, что это название элементарно не гуглится.

— Не гуглится, потому что проект молодой. А на самом деле хорошо гуглится. Это если набирать просто «max», то не гуглится, а если набирать «max my name is dick», то гуглится только так.

— Я когда вообще думаю о «Ногу свело» — вспоминаю концерты, на которых бывала, песни, которые слушала, клипы, — то понимаю, что эта ваша пластинка американская — очень закономерная история. Есть такое ощущение, что вы к этому шли все двадцать лет.

— Да, я сейчас скажу, но только буквально еще пару слов на предыдущую тему. Дело в том, что я по-другому проект не могу назвать — только Max. Понимаете, я даже его сольным проектом не называю, а говорю — интернациональный. Потому что это не отдельный от «Ногу свело» альбом, а новая наша ветвь. Просто мы называемся «Ногу свело» там, где это словосочетание понимают. За пределами русского языка «ногу свело» — это непереводимая игра слов. Соответственно пришлось что-то новое изобретать. А поскольку меня зовут Максим, то как-то понятно. Потом, если бы вы видели мое лого…

Он плачет, встает на колени, умоляет его простить, а я не прощаю.

— Так я видела! Слово «макс» с крыльями, как у «Аэрофлота».

— Это была одна из причин. Всякие названия типа «Ползущие жуки» и «33 тетьки»… Я сейчас очень часто имею дело с названиями известных или никому не известных коллективов, американских и английских, — и ни одно из них не трогает. Но и с Max, конечно, проблемы есть, это неоспоримо. Например, оно слишком общее.

— Как «Наташа».

— Но с этой проблемой мы еще повозимся и решим ее. Теперь что касается того, шел ли я к этому — не двадцать, кстати, а двадцать пять лет. Вы знаете, да, шел. Но единственное — вы извините меня за наглость — я все эти годы шел не к этому. При всем том что я зверски люблю, ценю и очень большие надежды связываю с тем, что сейчас сделано, — с альбомом «Fast Food Kids», — я понимаю, что в каком-то смысле это детские шаги. Двадцать с лишним лет работая в «Ногу свело», я работал по-одному, а теперь учусь работать по-другому. В этот раз я писал песни в соавторстве, и продюсировали их разные люди. То есть это была уже не замкнутая история «Ногу свело», а хождение в другой мир. И в этом есть и плюсы, и минусы. Плюс работы в «Ногу свело» в том, что коллектив людей, проживших вместе много лет, делает всех одной командой — и в результате получается все уникально. Так работали The Beatles, The Rolling Stones. Два-три человека — идеальный состав — просто входят в комнату и начинают. Песни же с альбома «Fast Food Kids» написаны в соавторстве с людьми, которых я долго искал, но с которыми не жил по многу лет. Например, мой партнер Шон Гоулд — относительно большой продюсер. В его арсенале есть коллектив Hollywood Undead, где он выступал как «корайтер» и продюсер. На чуть более скромной должности он работал над первым альбом Кэти Перри. Понимаете, когда у человека в студии аккуратненько, где-то в углу стоит платиновый диск за Кэти Перри, это о чем-то говорит. Короче, Шон спродюсировал песни «Fast Food Kids», «A Big Story of Little Lorie» и «We Wanna Show». Это совсем другой тип работы, когда ты тесно сотрудничаешь с каким-то одним человеком. В этом есть свой минус. Этого человека в какой-то момент оказывается слишком много. Например, в записях, сделанных Шоном, — один Шон. Он на всем сыграл, он все спродюсировал. То есть такой тип работы — это всегда жертва. Вот почему я говорю, что шел не совсем к этому. «Fast Food Kids» — это только первый результат, и если он каким-нибудь образом отзовется, у меня будет стимул делать второй шаг.

— Вы сомневаетесь? А мне кажется, уже успех.

— Успех — это коммерция.

— Я имела в виду душевный успех.

— Могу показаться циничным, но мне сейчас никакой другой успех, кроме коммерческого, не нужен. Я уже вложил во все это столько времени, нервов, сил и — не побоюсь это сказать — денег, и мне хочется коммерческого успеха.

— В одном интервью вы сказали, что в Америке от вас ждут, что вы будете производить собственную музыку за собственные деньги. Смысл такой, что только когда ты за все платишь сам, тебя принимают.

— Меня немножко удивляет простота этого высказывания — везде ведь за себя нужно самому платить. Вот мы сейчас выпили замечательный морс, и нас приняли, оценили. Но нам никто не дал его бесплатно. В Америке в меня — человека с другого борта судна — никто не вложит свое время, свои деньги. Естественно, я должен вложиться сам.

— С этого борта судна кажется, что нас там вообще воспринимают как каких-то Боратов — вне зависимости от того, сам ты вложился или не сам.

— Хороший пример. Первый человек, с которым я связался, первый мой партнер, как Бората меня и воспринимал. То есть он так и говорил — rock-n-roll-Borat. Типа крутой и смешной. В итоге это привело к грандиозному совершенно расставанию.

Должна присутствовать какая-то национальная гордость: «а наш пацан покажет всем»!

— Вы его застрелили?

— Это был бы слишком легкий выход из положения. Но до сих пор, стоит мне закрыть глаза, я вижу, как я этого человека сужу, как он просто выезжает из своего дома. Как он со своей сукой выносит все свои вещи, выводит своих старых, еле дышащих собак и оставляет весь дом мне. Он плачет, встает на колени, умоляет его простить, а я не прощаю. И потом идут куда-то они пешкодралом, а мне остаются их вонючая машина и их вонючий дом. Это ответ на ваш вопрос про Бората. Но все рано или поздно заканчивается — особенно все неправильное. Мне пришлось понести серьезные потери, произвести какой-то гамбит, очень многим пожертвовать… Пришлось, действительно, сдать Москву, сжечь ее… В общем, пришлось пойти на жертвы, но через эти жертвы я стал независимым. И начал работать. На чужой территории нужно дойти до корней. Вначале ты прилетаешь, и — если есть деньги — тебе начинают петь райские птички. Чуть ниже птичек растут райские цветы. Еще ниже — замечательная пушистая трава, на ней так приятно поваляться. Но все это когда-то отцветает. Я не хочу вдаваться слишком в литературу, но если ты что-то хочешь делать сам, тебе нужно не сидеть на цветочке, к которому неминуемо прилетит пчелка и ужалит: тебе нужно пускать корни. Для того чтобы ты сам стал деревом и на тебе уже росли цветочки. Вот таким путем я встал на ноги. Теперь, если мне нужно купить килограмм яблочек, я не вызываю портье, который через посредника купит мне каких-то гнилушек. Я сам подхожу к яблоне и срываю плоды. Любой бизнесмен на моем месте назвал бы этот процесс просто — устранение посредников.

— Макс, все же уже свершилось. Вы записали пластинку, она вышла и даже уже на каком-то там месте чарта Roxwell.

— Я отдаю себе отчет, что это совершенно несерьезная заслуга. Ну есть я в чартах? Хорошо. Несет за собой это какую-то сногсшибательную карьеру? Тысячу раз нет. До этого еще очень далеко. Сейчас только началась мучительная работа по этому поводу. Опять же через некоторое количество неправильных шагов, совершенных неправильными людьми. Кстати говоря, этими людьми в моем случае были очень серьезные маркетинговые компании, на которых я потратил много денег, не получив взамен ничего. Сейчас на нас работает маркетолог, базирующийся уже не в Лос-Анджелесе, а в Нью-Йорке. Нам предстоит с ним как минимум три или четыре месяца тяжелого труда. Будем все делать с абсолютного нуля.

— Чтобы нанять маркетолога в Нью-Йорке, нужны же адские тысячи.

— Вот именно сейчас это стало стоить мне копейки. Ну хорошо, не копейки, но очень-очень скромных денег. Из-за чего так? Ну я же только что очень подробно вам это описал. Это потому, что я прошел всю цепочку, от райских птичек до корней. И дошел теми или иными способами до людей, которые занимаются не нае**ловом, не посредничеством, а исполнением реальной работы. Например, мы сейчас перестраиваем веб-сайт www.maxincubator.com. Я просто хочу, чтобы вы поняли: сайт недорогой, без всех этих миганий, на совсем простенькой основе. Так вот, веб-мастер объявил нам цену. Мы не поверили своим ушам. 410 долларов.

— Сколько-сколько?!

— Четыреста десять долларов США. Вы шокированы этой ценой… Секунду! Если я вам назову цену, которую я заплатил тому парню с полудохлыми собаками, вы будете шокированы еще больше.

— Назовите.

— Я этого делать не буду. Можете даже не спрашивать. Но те деньги я именно прое**л, заплатив мзду. А сейчас я плачу тем, кто стоит у станка и выполняет реальную работу. Шон Гоулд берет с меня такие деньги, которые любой совок тратит в Москве, просто нанимая студию. Да, Шон работает в недорогой и некомфортной студии — мы сидим там вот так, спина к спине, — но зато он выдает мне песни, о которых я уже сказал.

Так какого же х** России не дать мне кликов?!

— А что дальше? В Америке будут концерты? Все теперь зависит от того нью-йоркского парня?

— Не только от него. Сейчас мы подключим к процессу еще другого парня. Но вообще генерально руководим всем мы. Не то чтобы просто тыкаем пальцем — у! у! — а серьезным образом вникаем в ситуацию. Я вдаюсь абсолютно во все. Ну вот пример: на том же Roxwell разместили неправильную фотографию напротив моего имени. Конкретно жмешь на Max, а выскакивает совсем не то, что нужно, вообще не я. Вчера это было заменено, и на это ушло немало времени. Понимаете, это очень кропотливая работа, и процентов на 30—40 она зависит от того, до какой степени мы будем скрупулезны. Еще теоретически это могло бы зависеть от России.

— В смысле — от страны? Неожиданный поворот.

— Да! Вот если бы России каким-то образом стал интересен тот факт, что их соотечественник, работая на двух языках (потому что и «My Name Is Dick», и следующий наш релиз «Have a Nice Flight» имеют русскоязычную версию с русскими припевами), добился кое-какого результата. Но России это почему-то неинтересно.

— Это, конечно, ужасно странно — но может быть, вы сами могли бы нас расшевелить?

— А что значит — расшевелить? Я не понимаю. Каким образом я могу кого-то расшевелить, кроме как делая то, что я делаю? Что я должен — стоять на улице с плакатом? У вас восторженное какое-то ко всему этому отношение. Все сводится к тяжелой работе по продвижение конкретного сингла: артист называется Max, сингл называется «My Name Is Dick». Я хочу, чтобы мы с вами понимали одинаково: все, что сделано сейчас в рамках интернационального моего проекта, далось такой кровью и таким потом, что отсутствие интереса со стороны русских медиа — это более чем странно. Мне кажется, что должна присутствовать какая-то национальная гордость: «а давайте мы нашего пацана», «а наш пацан покажет всем». Тем более что пацан никуда не уехал, он cидит дома, в Москве, для наших написал лучше и больше. Ну, для наших лучше, потому что в русскоязычном альбоме «Съешь мое сердце», который выйдет 6 октября, будут песни «Ангара», «Чукотка», «На Байкал». Ведь классно же, когда едут болеть за «Спартак» куда-нибудь в Лондон! Им же в кайф.

— Что же ваша армия фанатов — не ездит болеть за вас в LA?

— У нас есть какое-то свое количество очень близких нам людей, но… Короче, посмотрите на количество просмотров «Gangnam Style» и, при всем уважении ко мне, ответьте на вопрос: где больше людей живет — в России или в Южной Корее? Так какого же х** России не дать мне кликов?! Ведь сколько же корейцы дали своему пацану!

— Да я сама кликала «Gangnam Style» до посинения, сидя на работе, и ждала, когда дойдет до миллиарда!

— Вам платили, что ли, за это?

— Да бог с вами! Просто хотела порадовать Сая. Знаете, женская такая тема…

— Понятно. Это очень хорошо. Но начали эту всю истерию именно корейцы. Да, понятно, что Южная Корея изначально вложила в своего пацана много денег. Там был и сильный лейбл, и клип раз в сто дороже. Но поддержали это обычные люди. Во сколько раз наших больше, чем корейцев? Во столько раз больше наши могут поддержать меня, чем те поддержали своего Сая. И мой «Dick» по-хорошему должен был бы иметь лайков, наверное, в пятнадцать-двадцать раз меньше, чем у Сая, но никак не в миллион.

— А сколько там сейчас кликов на «My Name Is Dick»?

— Полтора (на момент разговора клип посмотрели 1510 человек. — Ред.)! Знаете, я очень хотел всегда в мирном смысле завоевывать другие территории. Я, например, большой поклонник американской музыки — правда, английскую люблю больше, но это другой разговор, — и поэтому у меня нет желания, чтобы американской музыки здесь не существовало. Понимаете, можно двумя способами нести культуру: можно гнать ссаными тряпками всех американцев из эфира, а можно попробовать самим внедриться в их эфир. Естественно, с сапожками и народными танцами или в рамках русского рока, который сейчас существует (это же вообще страшнейшее изделие — страшнее нет вообще ничего!), себя не продашь. Надо попробовать что-то новое сделать. Вот я и пробую.

Понравился материал? Помоги сайту!