Певица Женя Любич, исполняющая шансон, но не совсем русский, а интернациональный, с легким французским прононсом, выпускает новый альбом «Азбука Морзе». Он спродюсирован автором известного французского ретро-проекта NouvelleVague Марком Колленом, который писал для Любич и дебютную пластинку. Презентации «Азбуки Морзе» пройдут 24 апреля в Санкт-Петербурге («Чаплин-холл») и 30 апреля в Москве («16 тонн»). В преддверии события Денис Бояринов встретился с Женей Любич и поговорил о новом альбоме, «Вопросе к президенту», танцах на стойке и статусе завидной невесты Петербурга.
— Я послушал пять песен из «Азбуки Морзе», которые мне прислали, и поразился тому, какие они тихие. Альбом будет полностью акустическим?
— Он очень камерный. Он записан на стыке почти классической музыки и протоэлектронной. Там играет орган 1973 года, который дает интересный обволакивающий звук, — он звучит то как синтезаторы 1980-х, то вообще как космическая станция. Еще там звучит зарб — персидская перкуссия, самая сложная из всех существующих. Все гитарные партии и перкуссионные на альбоме исполнил известный гитарист Кевин Седдики, который сотрудничает с Элом Ди Меолой и другими джазовыми виртуозами.
— Как он оказался с тобой в студии?
— В прошлом декабре я презентовала в Париже европейскую версию своего альбома «C'est la Vie» под названием «Russian Girl». Так получилось, что музыканты, которые должны были играть со мной на презентации, не смогли принять в ней участие: кто-то уехал, у кого-то случился срочный и не подлежащий отмене концерт. Фактически я играла одна — в маленьком клубе Le China недалеко от площади Бастилии. В зале почти не было обычных людей — кроме одного моего большого фаната, специально приехавшего на концерт из Германии. Остальные были люди культуры, искусства и шоу-бизнеса: например, продюсер Мадонны Мирвэ Ахмадзай, его девушка-певица, журналисты с RFI, фотографы, дизайнеры. Публика была смешанная — и французы, и русские, которые делают в Париже культурные проекты. Эти люди меня очень вдохновили, и я пела проникновенно и душевно — не только песни, вошедшие в «Russian Girl», но и те, что показались мне подходящими моменту. Для создателя проекта Nouvelle Vague Марка Коллена, который тоже был в зале, какие-то песни оказались совершенно незнакомыми, он ими проникся и предложил их записать. Вместе с Кевином Седдики, с которым до этого он сделал пластинку для Ясмин Хамдам — одна из песен с нее вошла в фильм Джармуша «Выживут только любовники». Именно Марк предложил использовать в записи орган 1973 года, и он же на нем сыграл.
Опытные люди мне говорят, что надежд нет.
— Жаль, что невозможно привезти Кевина Седдики и орган 1973 года на презентацию альбома в Москву.
— Увы, да. Поэтому я сейчас в поиске двух гитаристов. К примеру, на одном треке звучит четыре гитары сразу — даже Седдики с этим один бы не справился. Моя задача — представить новые песни в том виде, в котором они записаны. Я, конечно, опасаюсь, что они могут прозвучать слишком камерно. Мне говорят, что меня занесло еще дальше в арт. Я еще дальше стала от народа. Но я хочу рискнуть.
— Разве твои песни до этого были коммерческими?
— Скажем, песня «Галактика», где бас как у Air и понятная перкуссия, звучала на российском радио и вошла в разные саундтреки. Несмотря на европейский саунд «C'est la Vie», песни с этого альбома можно было представить на русском радио и в русских фильмах. Новые песни я тоже вполне вижу в саундтреках и на радио, но опытные люди мне говорят, что надежд нет. Ну, возможно, я плохо себе представляю, что на самом деле происходит в России.
— Расскажи про историю песни «Вопрос к президенту» — как она появилась?
— На самом деле она называется «Кризис момента». Это был 2008—2009 год, когда Путин провел целый ряд открытых пресс-конференций, где ему можно было задать вопрос. Мне понравилась эта идея, что можно обратиться к президенту с любым вопросом, и захотелось высказаться на стыке публичного и личного.
— Ты исполняешь эту песню на концертах?
— В зависимости от настроения.
— Ты всю программу составляешь в зависимости от настроения или только насчет этой песни сомневаешься?
— Да, например, на сегодняшний концерт (разговор происходит на саундчеке перед концертом Жени Любич в джазовом клубе. — Ред.) программа еще не написана (смеется).
— Когда мы с тобой разговаривали несколько лет назад, еще до появления «C'est la Vie», ты говорила, что уже сочинила около 300 песен. А сколько их сейчас?
— Гораздо больше. Да откуда же я знаю. Я и тогда их не считала, и сейчас не считаю. Сбилась со счета (смеется).
— Я к тому, что у тебя есть из чего выбирать.
— Да — и это сложно. Каждый раз происходит такая история: музыканты хотят одно играть, а я хочу другое. Слава богу, что такие споры возникают. Было бы хуже, если бы выбирать было не из чего — и мы играли одни и те же песни.
— Они любят английские песни — например, «Creative People». Или — как ни странно — «Танго» на русском.
— А почему странно?
— Потому что она медленная и тягучая. Казалось бы, где они там самовыражаются?
— А песня «Ты на меня влияешь пагубно» часто звучит?
— Почти на каждом концерте.
— Все время такое настроение?
— Приходится. Я понимаю, что на концертах не может звучать все время что-то новое, должно быть и узнаваемое. А эту песню узнают, поют, любят.
— Песню «Ты на меня влияешь пагубно» можно представить в эфире «Радио Шансон». Если бы они тебе предложили ее взять — ты бы согласилась?
— Конечно. Какая разница, с какой радиостанции могут быть услышаны мои песни? Я, когда еду в такси, чаще всего прошу выключить радиоприемник, но иногда прошу просто переключить станцию. Я не смотрю на частоту волны, не смотрю, какая радиостанция — я их вообще не различаю. Лишь бы музыка мне не мешала доехать из точки А в точку Б. Пусть это будет «Шансон» — какая разница?
— Просто она прозвучит между песен Кати Огонек, Александра Розенбаума, Сергея Трофимова и Григория Лепса. Кто из них тебе ближе?
— Контекст, конечно, влияет, но мне бы хотелось, чтобы как можно больше людей узнало о моих песнях. О песне «Пагубно» в том числе. А может быть, тот, кто послушает «Пагубно», захочет послушать еще что-то. На сегодняшний день моих песен нет в ротации ни одной российской радиостанции. А вот французское радио Nova ждет, когда выйдет мой новый альбом, — там можно услышать мои песни.
— Мы очень пытались. «Наше радио» в открытую заявляет, что мои песни для них не формат. На «Серебряном дожде» сказали, что у них запрещена ротация русскоязычных песен, а мои англоязычные им почему-то не подходят. При этом «Серебряный дождь» — это единственная радиостанция, на которой мне удается прозвучать. На живых эфирах Алекса Дубаса или Михаила Козырева — соло с гитарой.
— Готовясь к интервью, я наткнулся в калужской прессе на отчет о твоем концерте под заголовком «Женя Любич сплясала в Калуге на барной стойке». Под какую песню ты танцевала на стойке и что же у тебя было за настроение?
— Мне кажется, это была «Футболка». Середина гастрольного тура — у меня было 6 городов до Калуги и еще 7 после. Это был экватор — и, видимо, поэтому я ушла в отрыв. Я даже не пела, а просто общалась с народом — часто выходила в зал, задавала вопросы из песен слушателям лично (смеется). Вот и на стойку залезла. Что-то рвалось из глубины души, что невозможно было сдерживать. В Челябинске был такой же концерт — ну, у меня вообще роман с Уралом.
— Еще один вопрос по следам публикаций в прессе: питерский журнал «Собака» недавно назвал тебя одной из завидных невест Санкт-Петербурга… Как тебе этот статус?
— Мне очень нравится (смеется). Самое любопытное, что у них в этом номере была подборка из 50 завидных женихов, а завидных невест было всего десять. Я попала в эти десять, ну что ж — почему нет.
— Кто с тобой в одном ряду — контекст же важен?
— А я не знаю — не читала. И женихов не смотрела. Может, стоит озадачиться (смеется)?
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова