История Андрея Машнина и его группы «Машнинбэнд» рассказана в книге «Песни в пустоту» о потерянных группах русского рока 1990-х. В конце 1980-х Машнин работал кочегаром в знаменитой котельной «Камчатка» вместе с Виктором Цоем и выступал с песнями под гитару на концертах Ленинградского рок-клуба, а в 1990-х превратился в неистового фронтмена одной из первых хардкор-команд Петербурга. «Машнинбэнд» записал пять полноценных альбомов, которые уже можно считать классикой русского альтернативного рока. Самую известную песню Машнина «P.S. Сам (Айя)» в 2004 году перепел Егор Летов и включил в альбом «Гражданской обороны» «Долгая счастливая жизнь». В середине 2000-х «Машнинбэнд» прекратил существование. Андрей Машнин почти насовсем отошел от музыки, сконцентрировавшись на работе редактором в автомобильном журнале.
11 октября в клубе «ТеатрЪ» пройдет первое после долгого перерыва и единственное московское выступление «Машнинбэнда». Денис Бояринов расспросил Андрея Машнина о том, почему он «на все положил» в 2000-х и почему решил вернуться на сцену.
— Как вы относитесь к 1990-м? Для вас это было «лихое», трудное время или какое-то другое?
— В 1990-е мне было 30 лет, а в 2000-е — 40. К сорока годам я уже ко многому привык, вдобавок с 1992 по 2002 г. мы с женой жили в Купчино, и нам было довольно весело. По ночам там часто стреляли под окнами, машины переворачивались, что-то всегда происходило. За хлебом надо было долго стоять на улице в очереди. Видеопрокаты, ларьки, путчи всякие. С другой стороны, первые заграницы: Берлин, Гамбург, Париж. Тогда же я перешел от пения под гитару к пению в группе. Кучу песен сочинил в 1994—1996-м, три альбома записали. В 1995-м начальство разогнало «Камчатку». Мы с женой выучились в институте на редакторов и устроились в журнал, где до сих пор работаем. Пережили как-то это время. А в 2002-м сын родился, другая жизнь. До 2005-го мы выступали, но потом гитарист Ильич (гитарист и мультиинструменталист Леонид Замосковский, записавший с Машниным два ключевых альбома «Машнинбэнда» — «Жэлезо» и «Бомба». — Ред.) был вынужден уехать из города в далекую деревню — и группа впала в кому, а я сосредоточился на семье и работе. Если сейчас в целом вспоминать 1990-е, то для нас с женой они прошли вполне занятно, есть что вспомнить. Сбережений у нас не было, бизнеса не было, еда какая-то была, одежда тоже. Мы были молодые и без особых запросов. В масштабах страны и мира я это время не могу анализировать.
— Помните ли последний концерт «Машнинбэнда» в Москве — когда и где он происходил? Как это было?
— Судя по записям с нашего сайта, этот концерт прошел 3 апреля 2005 года в клубе «35 мм». Ничего особенного не помню. Видимо, был обычный наш концерт. А, тогда Летов, кажется, приходил.
— Можно ли эти концерты «Машнинбэнда» называть «возвращением группы»? Что побудило вас вернуться на сцену? Будете ли вы давать еще концерты — или это разовое событие?
— Называть так можно — по факту, возразить тут нечего. Но мне это не близко, особенно если произносить это будто капслоком. Повторюсь, по личным обстоятельствам Ильича мы в 2005-м не могли дальше играть — и перестали. Сейчас можем — и играем. Все получилось само собой, никто ничего не предпринимал для этого. В августе мы собрались по-тихому и начали репетировать, причем на квартире у одного товарища. Потом хотели так же по-тихому сыграть пробный концерт в маленьком клубе, практически для своих друзей и родственников. Но вдруг билеты расхватали за три дня, и случилась небольшая давка. Поэтому я пообещал всем сыграть еще раз в Москве — для тех, кто не смог приехать, и дать еще концерт в Питере, в клубе побольше. Это сейчас и происходит. А дальше не знаю. На последней репетиции мы подписали контракт с концертным агентством. Может быть, нас это настроит на что-то.
Это точно не про Цоя цитата?
— Что вы знаете о судьбе Леонида Замосковского? Где он и что с ним происходит?
— Леонид — непростой человек. Неравнодушный. Недаром его прозвали «Справедливый». Поэтому я, в общем-то, не удивился, когда случайно узнал, где он находится в последнее время. Так и должно было быть. Подробно не могу рассказать пока что. Он выходил со мной на связь в апреле, его позывной «Элефант». Это все, что сейчас можно говорить. Надеюсь еще увидеть его. Он, кстати, сменил фамилию и прическу.
— Правда ли, что вы с середины 2000-х, как только отошли от регулярных выступлений, перестали писать песни?
— Да, это так. Писать песни было совершенно ни к чему. Играть их было не с кем.
Кочегары «Камчатки» Евгений Титов и Андрей Машнин, 1989 год
— В книге «Песни в пустоту» вы названы героем 2000-х — в том смысле, что вы сделали свой выбор: «Предпочел музыке стабильную работу, выворачиванию себя наизнанку на сцене — иронический блог, кочегаркам, гримеркам и подсобкам — просторную квартиру на окраине города: в некотором смысле Андрей Машнин больше похож на героя 2000‑х, чем любой другой герой этой книги». Почему вы сделали такой выбор? И был ли выбор?
— Ха-ха-ха! Это точно не про Цоя цитата? Я книжку-то не читал еще. То есть панельная однушка в Купчино — это у кого-то называется «просторная квартира на окраине города»? Помню, приехали ко мне на день рождения немцы. Зашли в комнату и мнутся стоят. Я говорю: «Что? Варум зи траурих?» Они так робко: «А куда дальше-то проходить?» То есть наша просторная комната на окраине квартиры им, видите ли, показалась прихожкой. Вообще я не помню, чтобы кто-то из наших кочегаров мечтал выйти на пенсию от котла. Все при первой возможности уходили. Я там проработал больше всех, кстати, в той еще котельной, действующей. И ушел в связи с ее закрытием. Остальные раньше разбежались — и правильно сделали. Если, опять же, кто-то считает, что работа редактора — это сверхприбыльный бизнес, то он заблуждается. Играть мы перестали исключительно из-за отъезда Ильича. Кроме того, эта музыкальная идея забуксовала — «русский рок» нам перебить не удалось. Шевчук оказался сильней.
Положить на все — не грех.
— В той же книге «Песни в пустоту» продюсер Сергей Фирсов говорит: «Для меня история сотрудничества с “Машнинбэндом” была очень важной. Это было продолжение того, что я делал раньше, когда сотрудничал с “Гражданской обороной” и Башлачевым. Машнин совершенно четко продолжал их традиции. И на таком же уровне, я считаю. Для меня огромное разочарование, что Машнин положил на все». Что вы думаете об этом? Согласны ли вы с тем, что продолжали традиции Башлачева и «Гражданской обороны»? Что это за традиции?
— Положить на все — не грех. Думаю, если бы я тогда помер, некоторые были бы не так сильно разочарованы. Поминали бы меня с воодушевлением. Говорили бы: «Вот Машнин да, молодец». Но у меня, знаете ли, родители, сын-ребенок, жена любимая. На фига мне это. Ну вот я себе представил потом, что я — в образе кумира молодежи — действительно помер в 2005-м. Я ведь думал — все уже, никогда больше на сцену не выйду, обстоятельства так сложились. Еще два-три месяца назад так думал. Потом вышел на концерте, взял микрофон — хм, думаю, странно это. Но руки-то помнят. И никакие традиции я вроде бы не продолжал. Не знаю, что за традиции такие.
— Что вы думаете о нынешнем состоянии русского рока? Следите ли за деятельностью «грандов» — БГ, «Алисы», «ДДТ», Бутусова? Есть ли молодые рок-группы, которые вам нравятся? Какая музыка звучит у вас в машине?
— Нет-нет, нынешний русский рок меня совершенно не интересует. Старые записи нормально воспринимаю — как часть моей прошлой жизни. Новые — никак. Просто не слушаю. Думаю, они это делают, потому что больше им нечего делать. При этом я рад, что можно опять сходить на «Странные игры». Рад, что есть «АукцЫон», и это совсем не «русский рок». Очень жалею о Грише Сологубе. Очень жалею о Летове. Молодые рок-группы не слушаю. Не уверен, что они существуют. То, что сейчас обычно играют, сложно назвать рок-музыкой. В машине у меня звучит радио. Какое-нибудь.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова