Терстон Мур: «В самолете “Аэрофлота” было очень страшно»

Накануне своего приезда в Москву Терстон Мур — гитарист и автор песен американской группы Sonic Youth, повлиявшей своими экспериментами с гитарным звуком на поколения рок-музыкантов девяностых и нулевых, — продолжает подготовку нового альбома «Rock-n-Roll Consciousness» и делится историями о нью-йоркском панке 70-х, Уильяме Берроузе, первых гастролях в СССР, боязни «Аэрофлота» и Канье Уэсте в майке Sonic Youth.

— Какое влияние на вас оказали две параллельные вселенные — нью-йоркский и британский панк 1970-х?

— Огромное! В конце 1976 года, сразу после окончания школы, я переехал в Нью-Йорк. В 1977 году мне исполнилось 19 лет, и захотелось играть в группе. На это меня вдохновили живые выступления Патти Смит и Talking Heads, Television и Ричард Хэлл… Blondie (смеется). Такой музыки не было по телевизору, по радио такое тоже не играли, все, на что ты мог рассчитывать, — это парочка журналов, которые выходили раз в месяц: Cream и Rock Scene. Ну и, может быть, американский журнал Circus. Редакторы этих журналов всегда держали нос по ветру, то есть фокусировались на том, что происходило в нью-йоркском андеграунде. Писали в основном про группы, вдохновленные рок-радикалами из 60-х — начала 70-х, то есть The Stooges, The Velvet Underground и МС5. Три очень важные группы. Постепенно те, кто интересовался этой музыкой, стали находить друг друга и объединяться — так начинались 70-е, когда культура хиппи уже трещала по швам. То же самое происходило в Великобритании.

В Великобритании, однако, выходили еженедельные газеты — NME, Sounds и Melody Maker, и информации было больше. NME серьезно взялись за музыку нового поколения, за то, что происходило в Лондоне с Sex Pistols и The Clash, Slits и X-Ray Spex. При этом не забывали поглядывать на Америку из-за Ричарда Хэлла и Патти Смит. Патти Смит рано появилась на горизонте, Ramones заявили о себе в 1976-м, чем полностью переменили ход событий. Панк был чем-то экстремальным по сравнению с «обычным» роком того времени: The Allman Brothers Band, Emerson, Lake & Palmer. То есть музыкой, которая стремилась к рок-н-ролльному звучанию, но люди, игравшие ее, изучали теорию музыки в университете или были высокотехничными гениями, которые стремились играть на гитаре как Эрик Клэптон.

Канье Уэст светился в майке Sonic Youth, но он не знает, кто мы такие.

Для меня настоящим откровением стала идея того, что первичным элементом для написания песен и создания группы может быть собственная энергетика. Я загорелся и моментально нашел себе применение в панк-среде. В 1976—1977 годах я ходил на концерты всех этих групп в Нью-Йорке и обнаружил сообщество, которое казалось веселой противоположностью напыщенным длинноволосым динозаврам вроде Led Zeppelin и Pink Floyd. Мне повезло оказаться подростком вблизи Нью-Йорка — я жил в часе езды от него, в маленьком городке штата Коннектикут. Моим планом было разыскать ночной клуб Max's Kansas City, что мы и сделали с приятелем. Первым концертом, на который мы попали, были Suicide. С ума сойти можно! Потом были Dead Boys и The Cramps. И более известные группы типа Teenage Jesus and the Jerks и Contortions. Я обожал эти группы. Казалось, что каждый сможет так же. Идея была в том, чтобы избавиться от амбиции зарабатывать деньги. Было свое великолепие в нищете, что мне по-прежнему кажется интересной идеей для художника.

— Вы же еще и на выступления Берроуза попали?

— Берроуз был интересен тем, что как литературная фигура во многом повлиял на пишущих людей вроде Патти Смит, Pere Ubu, Тома Верлена и Ричарда Хэлла. Его рассуждения на тему того, что мир находится в тисках системы контроля, стремление рассмотреть паранойю с необычной точки зрения, понимание языка как вируса, в котором еще нужно разобраться... У него были идеи, не похожие на утопические идеи хиппи, от них веяло нигилизмом, в который верил панк-рок. Они держались в стороне от стремления хиппи сбежать от действительности. Поэтому Берроуз стал знаковой фигурой, будучи джентльменом преклонного возраста, который вернулся в Нью-Йорк из Лондона в 1974—1975-м и восторжествовал на нью-йоркской сцене после такого долгого отсутствия и путешествий по Марокко и Мексике. Он наконец вернулся домой — как раз в то время, когда стартовал панк-рок, — и все сошлось. Его можно было встретить на улицах Нью-Йорка, в районе Бауэри, я видел его пару раз в CBGB's — он приходил туда на выступления Патти Смит, а потом и сам стал устраивать чтения. А ведь он никогда до этого не читал свои произведения перед аудиторией — ни в Лондоне, ни в Танжере. Так на него подействовали 70-е в Нью-Йорке. И это стало новой фишкой. В 1977-м открылся новый клуб Mudd Club, которым заправляли художники, легендарное место. Уже на открытии Берроуз читал свои тексты на маленькой сцене. Там я и видел его выступления два или три раза.

— По мнению Конгресса США, который внес альбом вашей группы «Daydream Nation» в свою библиотеку, Sonic Youth стали национальным достоянием. Что вы чувствуете по этому поводу?

— Я благодарен за оказанную честь. Я не пишу и не играю музыку ради наград, но когда я узнал, что наша пластинка отправляется в Библиотеку Конгресса, меня порадовало такое признание. Потому что Sonic Youth всегда были нетрадиционной группой, несмотря на то что у нас был традиционный рок-н-ролльный состав — два гитариста, басист и ударник. Мы увлеклись экспериментами с дешевыми гитарами. Если первый мини-альбом, «Sonic Youth», мы записали по большей части со стандартными настройками инструментов — может, только в парочке песен засунули барабанные палочки между струн и молотили по ним, — то сразу после решили сделать усилители погромче и увеличить количество экспериментов. Тогда я понял, что песни можно писать как нам взбредет в голову.

Когда мы только собрали группу и назвались Sonic Youth, я даже не думал о том, что мы когда-нибудь станем известными. Мне просто хотелось сосуществовать с музыкальной сценой, которой я был очарован. Никто из ее обитателей не был популярным или известным за пределами 14-й улицы Нью-Йорка (смеется). Конечно, нам нравилось путешествовать и давать концерты в разных городах, и прежде всего этому поспособствовал Ли (Ранальдо), потому что он уже успел немного повидать мир с Гленном Бранкой. Сразу после появления в группе он сказал: «Мы могли бы сыграть в Вашингтоне, или в Атланте, штат Джорджия, или там в Чикаго или Детройте. Я знаю кое-кого, у кого есть номера телефонов клубов». Я помню, как мы сидели с Ли и обзванивали клубы: «Привет, мы группа из Нью-Йорка, можно мы у вас сыграем?» И слышали в ответ: «Ну, можете поиграть в понедельник вечером». Тогда мы нашли знакомого с микроавтобусом. В то же время мы репетировали на одной точке с группой, которая только появилась на свет и называлась Swans, и они решили отправиться с нами. Вдевятером мы забрались в минивэн без окон и рванули играть концерт для никого. Буквально — для никого. Мы вытворяли такое несколько раз.

Я рад, что у меня была возможность побывать на Красной площади в 80-х.

Именно тогда мы по-настоящему узнали, что значит быть в группе. Сосуществовать друг с другом в таком юном возрасте и петь, как будто мы собираемся посвятить этому жизнь. Хотя я с самого начала знал, что посвящу этому всю свою жизнь, — потому что это было единственным, что меня в жизни интересовало и чем я по-настоящему хотел заниматься. Я хотел быть в группе, писать музыку, тексты и стихи и быть частью того, что происходило в том мире, в котором писали стихи и выдавали литературные сборники, играли в группе и записывали альбомы Ричард Хэлл, Том Верлен и Патти Смит. Их труды были равноценными. В то время мы не думали о том, что мы можем получить, мы думали о том, что мы можем дать.

— Кстати, о «концертах для никого»… Что вы помните о выступлениях Sonic Youth в СССР в 1989 году?

— Был у нас промоутер в Лондоне, который придумал этот тур. Мы встретились с ним в офисе Rough Trade. К тому моменту он уже успел организовать гастроль The Sugarcubes и, несмотря на трудности, умудрился и для нас организовать тур в СССР. Мы соглашались на все — нам просто хотелось работать и играть.

Где-то в Германии мы сели на большой носатый самолет «Аэрофлота» и полетели в Москву (смеется). Я помню, самолет сильно отличался от всех тех, на которых я когда-либо летал. Было очень страшно. Персонал даже не просил пристегнуть ремни, но каждый раз, когда начиналась турбулентность, срабатывала аварийная система, которая орала на весь салон. Одно это было страшно, а когда мы долетели и пора было приземляться, пилот не ходил вокруг да около, а сразу нырнул носом вниз (смеется). Чистое безумие.

Помню, что на концерт пришло несколько человек, которые слышали о нас как об андеграундной группе. Они подарили минималистский фанзин — три листа бумаги, соединенных скрепкой. Помню, хотели купить у нас майки, записи и книжки. Концерты эти были очень странными, потому что проходили в красивых театрах, но никто не знал, кто мы такие. Три человека были в курсе, но все остальные пришли на концерт всей семьей. Да и звук, скажем прямо, не был настроен для рок-н-ролла. Думаю, многие ожидали увидеть рок-группу из Америки, но мы не играли Чака Берри (смеется). Это было просто странно. Кроме того, у нас на разогреве группы играли олдскульный рок-н-ролл. Подозреваю, что после концерта Sonic Youth у посетителей осталось впечатление, будто это какие-то чудаки из Америки, которые не знают, как играть на инструментах. Как будто мы играли неправильно (хохочет). Кажется, после Москвы мы отправились в Ленинград и Вильнюс. И, если не ошибаюсь, тогда же поехали в Грузию. Вот там все выглядело совсем иначе. По крайней мере, пища там была съедобная. Потому что в Москве и Ленинграде мы не могли даже поесть нормально. Мы приходили в рестораны, но никто нас не обслуживал, потому что они работали в основном для людей, которые приходят по выходным на танцы. В ресторанах были меню, но ничего из этого нельзя было заказать. Так странно! И очень трудно. Мы оказались в непонятном месте, где все было покрыто пылью или вовсе закрыто, где люди стоят в очереди за покупками. И количество покупок на человека строго ограничено.

Вернулись мы уже после развала Советского Союза (Sonic Youth выступали в Москве в 2007-м. — Ред.). К тому моменту все радикально изменилось. Не то чтобы это были перемены к лучшему, но это было ново. Внезапный наплыв западной культуры сильно изменил климат. Во второй раз молодые люди, которые пришли на наши концерты, точно знали, на что они идут. И все спрашивали: «Как это было в 1989-м? Мы тогда еще были детьми!» Я рад, что у меня была возможность побывать на Красной площади в 80-х.

Sonic Youth в Вильнюсе, 1989 год

— Недавно басист Rage Against the Machine приносил свои извинения за группу Limp Bizkit. Сказал, что ему жаль, что они вдохновили такое дерьмо на существование. Вы повлияли на несметное количество рок-групп — вам ни за кого не стыдно?

— (Смеется.) Вовсе нет! (Продолжает смеяться.) Даже не знаю, кого бы я мог вдохновить. Мне кажется, что я скорее вдохновил людей за пределами музыки. Сама идея свободного творчества, которую проповедует Sonic Youth, больше распространяется на людей, занимающихся визуальными искусствами или литературой. Чаще всего обратная связь исходит от них, нежели от музыкантов. То есть музыканты подходят и говорят, что наша музыка их вдохновила, часто, но когда я слышу, что они играют, мне не кажется, что на них повлиял Sonic Youth. Но я ценю их отзывы (улыбается). Кажется, парень из Limp Bizkit как-то появлялся на людях в майке Sonic Youth. Канье Уэст точно в ней светился, но ведь он не знает, кто мы такие. Дело в том, что какой-то дом моды в Париже купил права на небольшой тираж маек с нашим изображением. Очень дорогих. Мы их подписали. Почему бы и нет? Надеюсь, это поможет нам расплатиться за квартиру в этом году. Такие возможности подворачиваются время от времени. Потом вдруг неожиданно видишь Канье Уэста и Майли Сайрус в майке с логотипом твоей группы и думаешь: «Ну-ну, и какой у них любимый альбом Sonic Youth?!» (Смеется.) Что они слушают вообще? Не думаю, что они догадываются, что это название группы.

— Когда дело доходит до сольных альбомов — у вас уже есть несколько, а теперь, наверное, будет еще больше, — даже у самых буйных музыкантов выходит что-то нежное. Кит Ричардс пишет блюз, а Игги Поп перепевает Фрэнка Синатру и французский шансон. У вас есть какие-нибудь слабости?

— Не думаю, что мои сольные работы сильно отличаются от того, что я писал в Sonic Youth. Но я работаю с другими музыкантами, поэтому результат получается иным. К тому же в Sonic Youth я никогда особенно не мог диктовать Ли, Ким или Стиву, что играть, потому что наша идея заключалась в том, чтобы каждый писал свою часть материала для каждой новой песни. Я часто делал структуру композиции, после чего отдавал ее на доработку коллегам. Когда я играю сольно, под своим собственным именем, тогда уже я сам принимаю решения, как будет звучать материал. Хотя я очень внимателен к мнению коллег и не игнорирую их чувства. Каждый человек, с которым я играю, привносит свое звучание. Мне это нравится. Но когда я сижу на диване и играю на гитаре, я не думаю: «Хм, это будет хорошая песня для Sonic Youth, а это — для сольника» — нет, все они одинаковые.

— Кстати, когда ждать вашей новой записи?

— С той же группой, с которой я записал «The Best Day», я записал новый альбом под названием «Rock-n-Roll Consciousness» — он выйдет следующей весной. Сейчас я занимаюсь сведением. Эта запись намного дороже обычного, тяжелее — я дал музыкантам возможность дышать посвободнее. Еще я подготовил книгу, куда вошли полное собрание текстов песен и некоторые стихи, на которую Rough Trade получил эксклюзивные права. Поэтому мое время уходит на ее продвижение, публичные чтения и встречи с читателями в магазинах Rough Trade. И я продолжаю давать концерты, но пытаюсь сократить их количество, чтобы больше сконцентрироваться на сочинительстве.

— Говорят, что вы в юности мечтали поехать в Лондон, чтобы тусоваться с Public Image Limited. Поэтому вы туда недавно перебрались?

— У меня всегда был роман с Лондоном. Особенно когда я был помоложе — когда только начал сюда приезжать с Sonic Youth в 80-х и 90-х. Потом очарование померкло. Честно говоря, когда я только переехал в Лондон два года назад, мне не очень понравилось — агрессивный, дождливый город. Но с тех пор я получаю только приятный опыт — я постоянно обнаруживаю что-то новое. По части культуры Лондон — за гранью фантастики. Каждый день тут происходят всевозможные события в мире искусств, литературы и музыки. Хотя в основном я торчу дома, потому что выходить на улицу слишком дорого (смеется). Но я бываю в местном пабе, иногда заглядываю в клуб экспериментальной музыки неподалеку, который называется Café Oto. В кино, бывает, хожу.

Thurston Moore Band выступит 3 ноября в «Известия Hall»

Понравился материал? Помоги сайту!