Новая программа Петра Мамонова «Приключения Незнайки» — вещь необычная; впервые за последние двадцать лет Мамонов выходит на сцену не один, а вместе с группой, получившей название «Совершенно новые Звуки Му». Сергей Мезенов встретился с Петром Николаевичем после санкт-петербургской премьеры спектакля и попробовал поговорить с ним об этой программе — музыкант, ласково улыбаясь, не ответил ни на один из заданных вопросов, зато рассказал о причине всех мировых конфликтов, любви и Боге.
— Вы первый раз свою новую программу в Петербурге показываете. Какие ваши впечатления от выступления?
— А вам как?
— Мне понравилось.
— Я делатель, я не оценщик своей работы. Я делаю, а оценивать вам. Вот булочник печет хлеб, и очередь стоит. К одному, а у второго пусто. Вот и все. Один делает отлично, а у второго плохо. Так и я — я делаю, пеку.
— Ну, к вам люди действительно стоят, как после концерта на автограф-сессии.
— Значит, хорошо все.
— И в зале атмосфера доброжелательная такая.
— Любви, да. А вы удивлены?
— Нет, я делюсь своими впечатлениями просто.
— Да. Любовь — это главное. Все же мы — единый человеческий род, все мы родственники, произошли от Адама и Евы, и вы мне, может быть, какой-нибудь десятиюродный брат. Все мы родственники, и если мы начнем так относиться друг к другу, мир сильно изменится, но отношение это надо начинать с себя, со своего сердца, а не требовать такого отношения от других. Из-за чего все мировые войны и конфликты — из-за того, что кто-то требует, чтобы к нему относились определенным образом. А по нашей вере, по православной, надо делать строго наоборот. Любите врагов ваших, сказал Господь наш Иисус Христос, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и добро творите творящим вам напасть. Вот сила настоящая. Как говорил наш великий русский писатель Достоевский, кротость и незлобие — вот сила. И пока мы будем друг с другом пихаться и выяснять, кто прав, в мире будет трудно жить и будет литься кровь. Как только мы научимся отдавать свою правду вонючую за мир и за любовь, мир сильно изменится. Но, опять же, повторю: начинать надо с собственного сердца. Вот какие проблемы в целом мире сейчас — этот прав или этот прав, все люди выясняют, кто прав. В этих спорах гибнут люди. А для нас, людей искусства, этих барьеров не существует, мы выходим на сцену — и вот он, зал. В первую очередь выходим не чтобы денег сколотить или как-то там выпендриться — а потому, что мы их любим. А люди это очень чувствуют — когда их любят и для них все отдают, все-все-все, что могут. Все свои силы, умения, физический труд — пот же льется. Все-все-все, все — вам. В этом и есть смысл всей нашей жизни: мы — вам, они — нам. И люди отдающие понимают, насколько приятнее отдавать. Апостол Павел нам сказал: блаженнее давать, чем брать. Блаженнее — то есть это высшее удовольствие — отдать; вы это знаете, вы же взрослый мужчина. Или взять, или отдать. Конечно, хочется купить красивую машинку, квартиру, жене шубку, но отдать — это еще круче. Вот что делают артисты, вот что делаю я. Я отдаю вам свою любовь, свое умение. Конечно, к этому примешивается всякое — я люблю похвалы и все такое, но это все на заднем плане, я не за этим живу. Я живу, чтобы, как сказал Пушкин, чувства добрые лирой пробуждать.
Если все разжевывать и, лежа на диване, потреблять с экрана айпада, будешь дыней.
— Почему Незнайка, что вас к этому герою привело?
— Не знаю. Ты, видно, ничего не понял. Не услышал. Я делаю. Я не объясняю, я делаю. Ты вот умненький сидишь — давай думай, почему Незнайка. Я тебе на этот вопрос не отвечу. Сплошь и рядом сам не знаю на этот вопрос ответа — а почему. Я делаю. Я делаю. Если бы все умели писать стихи или играть в кино так, как Жан Габен, то все бы это делали. Но это тайна. Искусство — это всегда тайна, а ты хочешь, чтобы я тебе объяснил. Это не поддается объяснению.
— Хорошо, давайте я так сейчас спрошу. У вас новая программа о Незнайке, основанная на сказке Носова. До этого у вас была программа «Дед Петр и зайцы», которая как-то относилась к истории деда Мазая, до этого были сказки братьев Гримм — то есть такое общее движение к каким-то сказочным, детским вещам…
— Вот вы объяснением этого феномена и займитесь.
— Нет, я хотел не объяснения попросить, а узнать, что вас в таких темах привлекает.
— Вот вы этим и займитесь. Это ваше дело, критика, — объяснить, что меня в этом привлекает. Вы же критик, раз вы берете интервью — значит, вы профессиональный журналист, критик, который оценивает события. Я де-ла-ю, я не объясняю, почему да чё. Я вам даю продукт.
— Вы до этого много лет работали в формате моноспектакля…
— Я делаю то, что мне хочется. Вот и все. Мне хочется — я делаю.
— А сейчас вы стали работать с группой, у вас довольно давно такого не было.
— Хочется. Хочется.
— А вы можете рассказать о ребятах, которые с вами играют, — кто они, откуда…
— Ну, это к ним вопросы, не ко мне. Откуда они.
— Но вы же как-то с ними встретились, их нашли.
— Не искал я. Настоящие группы — они получаются неизвестно как. Ниоткуда я их не нашел. Как «Битлз» организовались — что, Пол Маккартни искал кого-то, давай щас организуем группу? Нет, конечно. Это тайна всегда. Так и тут. Вы хотите ответов на вопросы, на которые ответов нет.
Ты вот умненький сидишь — давай думай, почему Незнайка.
— То есть вы играете с группой не потому, что вам захотелось играть с группой и вы для этого ее набрали, а потому, что появилась группа — и вы стали с ней играть?
— Ничего подобного. Ни так, ни эдак. Богу важен мотив — зачем я это делаю. Я вам объяснил самое главное — зачем я это делаю. Мотив мой — любовь к зрителю. Я хочу с ним поделиться тем, о чем у меня сердце болит в настоящий момент. Какие фактические вещи под это подкладываются, то ли сказки, то ли что-то еще — это совершенно неважно. Это неважно. Важно то, что мир вот так сейчас живет — я это сердцем чувствую своим, и я беру фактически любую вещь, могу вот этот стол взять (хлопает рукой по столу в гримерке) и из него сделать рассказ, его спеть. Неважно, что я беру, какие кирпичи, — важно то, зачем я это делаю. А об этом я вам уже ответил, поэтому все остальные вопросы — это трата времени, нашего и глубокоуважаемых зрителей. Надо приходить на концерт, смотреть и думать. Если все раскладывать по полочкам, разжевывать и, лежа на диване, потреблять с экрана айпада, будешь дыней. Будешь овощем. А надо думать самому, головкой своей, включать ее. Сказать: вот Петр Николаевич, так и так, вот он это делал, это делал, а почему — откуда он родом, что он хочет этим сказать. Давай-ка я сам подумаю, что это такое за явление, и со зрителями поделюсь. Когда мы выступали, выходили потом большие газетные статьи, которые на нескольких страницах исследовали это явление, — вот это дело. Там были всякие ошибочные мнения, но это было дело — человек пошел, купил билет, увидел, подумал не один день и написал статью в газету. Вот. Вот какой путь правильный. А записать, чтобы я все рассказал, и потом это напечатать — зачем ты мне нужен тогда?
— Чтобы правильные вопросы задать.
— И чтобы я ответил все? А где тогда ты? Ты сам где?
— Ну, у меня же есть свое какое-то представление, а у вас — свое…
— Во-от, ты его и выскажи. Я был на спектакле Петра Николаевича, у меня о нем вот такое мнение, мы с ним встретились потом, он мне ни на один вопрос фактический не ответил, а сказал, что делает он это потому-то и потому-то, о чем мы с тобой начали говорить — о конфликтах в мире, об одиночестве, которое в больших городах сейчас в связи с этим интерактивным общением большой стало проблемой, особенно в молодежной среде. Отсюда идут и наркомания, и прочее, и прочее, убийства, я прав, это все. Я своими силами, силами искусства… чувства добрые я лирой пробуждал, вот что я стараюсь сделать. А как фактически, почему — кому это интересно? Это ты давай сядь и скажи: вот интересно, а почему это уже на протяжении стольких лет Петр Николаевич какие-то детские вещи берет? Я думаю, вот поэтому и поэтому. Это уже будет достойный мужчины подход.
— Еще сейчас фильм вышел в прокат с вашим участием.
— Да, «Иерей-сан».
— Это фильм молодого режиссера Егора Баранова, четвертая его картина, а до этого были две черные комедии и одна мелодрама с уклоном в эротику. Когда вы работаете с Павлом Лунгиным, это понятно — вас связывает давняя общая история, вы оба мэтры, вам есть что друг другу и зрителям рассказать и показать…
— Я ему интересен только как актер. Ничего личного.
— Но все равно — как вас можно заинтересовать работой с молодым автором?
— Если это служит хорошему делу, то пожалуйста. Делу любви, единения людей. Вот смотри как: мы в конце фильма все объединились, а были все порознь. Вокруг чего объединились — вокруг нашей любви к маленькой вот этой деревушке. Созидающая среда, только любовь. Я сценарий этот увидел и сразу сказал — иду работать. Мне неважно, Баранов там, не Баранов. Мне важно, о чем это. Если об этом, то я иду и делаю все, что я умею. Маленькая роль, главная роль — это совершенно неважно.
— Получается, любой может к вам обратиться и сказать: «Петр Николаевич, у меня такая история есть, посмотрите»?
— Любой. Так и делают. К сожалению, вот таких историй крайне мало — а пишется все какой-то ужас. У меня стол дома завален сценариями — первую страницу прочитаешь и не знаешь уже, куда это деть, лишь бы не было в моем доме такого. Пишут же ужасное в основном. Почему? Денег хотят — или вот такой злобный взгляд на мир, что еще хуже, денег-то ладно… Или вот такие объяснялы, как ты хочешь, — мол, сейчас мы снимем кино и объясним, почему мы так живем. Кстати, у Лунгина есть этот акцент, он тоже все хочет объяснить. Я готов к любому сотрудничеству. Но у меня, понимаешь, своего — во (показывает по макушку). Спрессовано очень время, и силы ограниченные. День состоит из двадцати четырех часов, никак ты не прибавишь. Я вот сплю по пять часов, и все равно никак не хватает — у меня и радио, и книги, и стихи. Поэтому в кино я работаю, только если что-то меня очень лично заинтересует — и если служит идее любви, мира, единения. Если служит — я иду.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова