Последняя надежда демократии

Лет десять тому назад я гостил в Париже у своей французской знакомой. Через несколько дней мы отправились в ее семейное гнездо в северной Бургундии. Дом в крошечном городке принадлежал ее родителям, мать умерла, старый отец жил в Париже, откуда его привезли погостить у сына, который обитал в другом бургундском городке. Туда — в дом брата моей знакомой — нас как-то пригласили на обед; заодно меня хотели представить старшему в семье.

У старика была последняя стадия рака, и он мог умереть в любой момент. Тем не менее старик спустился, безукоризненно одетый в брюки, рубашку и домашнюю куртку, посидеть с гостями. Он говорил на превосходном русском, вставляя в речь английские фразы и немецкие ругательства. Мы выпили по рюмке столь популярной в Бургундии сливовицы домашней возгонки; старик вспомнил вдруг «Золотого теленка» и рассказ Остапа о том, как он продавал измученным «сухим законом» американцам рецепты самогона, включая «табуретовку». «Некоторым нравится табуретовка», — тихо процитировал старик и улыбнулся. Мне предложили посмотреть его библиотеку — то есть ту часть, что оставалась в бургундском доме; остальное было в Париже. В специальной комнате за стеклом шкафов стояли тысячи томов — на основных европейских языках и на арабском. Я полюбовался на лучшие в мире старые галлимаровские обложки, на русские эмигрантские издания тридцатых, на сборники парижского института востоковедения и вернулся в гостиную, после чего мы скоро распрощались и уехали. Отец моей подруги умер через несколько дней.

Он закончил Сорбонну, École Normale, академию Вест-Пойнт и потом — как было принято в их семье — всю жизнь прослужил на государственных должностях. Был французским консулом в одной из африканских колоний, когда та обретала независимость. Работал в правительстве. Был членом нескольких разнообразных международных комиссий — по разоружению и так далее. Жил в шестнадцатом арондисмане столицы; синефилы помнят, что там располагалась та самая квартира, где происходили встречи любовников в «Последнем танго в Париже»; на самом же деле этот квартал знаменит тем, что здесь живет французская бюрократия. Моя знакомая тоже пошла в госслужбу и в то время, когда я посещал ее, занимала высокое положение. Здесь так принято.

Я потратил на эту историю драгоценное время читателя вот почему. В последние месяцы я часто представляю, что бы сказал рафинированный французский бюрократ, прочитав в газете о проделках егозливого старичка Трампа, — он, который видел Эйзенхауэра, Кеннеди и Джонсона. Что подумал бы он, обнаружив в телевизоре английского клоуна, изображающего министра иностранных дел, — он, который помнил Клемента Эттли, Черчилля, Тэтчер. И вот еще вопрос. Если гипотетически представить его, решившего вдруг поменять надежную карьеру госслужащего на партийную политику, стал бы он засорять наш мир твитами, изобилующими грамматическими ошибками и жалобами на несправедливости, творимые в его отношении прессой? Нет, нет и нет. И дело не в том, что встреченный мною на пороге жизни старый французский бюрократ — «хороший», а вышеперечисленные политические деятели — нет. Дело в другом. Он — прекрасно выученный, дисциплинированный, утонченно-культурный, знающий себе цену человек государства, призванный держать государство в рамках разумного и полезного — полезного государству, обществу (как это понимает государство), своему сословию и себе. На его фоне сегодняшние западные популисты — кривляющаяся шпана, невротики, вознесенные было политтехнологами на вершины власти, но потом впавшие в панику, ибо они не знают ни что такое власть, ни для чего она, ни для кого. Часто так ведут себя какие-нибудь провинциальные адвокаты и офицеры среднего звена, случайно попавшие в кресла президентов стран третьего мира. Из этой позиции пути у них только два — в могилу (или изгнание) или в диктаторы. Но это — в мире за пределами условного «Запада» (который сегодня лучше определяется термином «Север»). В демократическом же мире (использую это слово без кавычек, так как он действительно стоит на принципах демократии, это объективный факт, а не эпитет) оба этих пути заказаны — пока, по крайней мере. Западной шпане и шутам приходится работать властью. И вот это у них совсем не получается — достаточно посмотреть на непристойные судороги Белого дома.

Так в чем же разница — и где проходит граница? Об этом сегодня много пишут; я же в коротком эссе попытаюсь предложить одно из возможных объяснений. Когда Эммануэль Макрон разгромил на выборах Марин Ле Пен, в англоязычной прессе промелькнул завистливый — и точный — комментарий: «Просто во Франции нет Fox News». Автору этой чеканной формулировки стали возражать: мол, в Британии все телевидение либеральное и мультикультурное, а Brexit случился. На что получили ответ: в Британии есть таблоиды Sun и Daily Mail. Во Франции, как и во всем мире, таблоиды тоже есть, но их политическое влияние — в отличие от Британии — ничтожно. Разница тут вот в чем: Sun и Daily Mail (по прозвищу Daily Fascist) настойчиво формируют у своих читателей определенную картину мира, в которой гологрудые девушки занимают столь же важное место, как и зловещие иммигранты, насилующие в перспективе этих девушек, и либералы, которые открыли перед зловещими иммигрантами двери, и, конечно, отважные защитники простого народа от иммигрантов и либералов — правые консерваторы и таблоидные журналисты. Все подается в одном флаконе, к которому эта алкоголелюбивая нация прикладывается каждый день.

Во Франции и отчасти в Германии трэшевая сфера таблоидной жизни и сфера политики разведены. Политика — дело, скорее, государственное, нежели политических партий. Партии предлагают избирателям свои программы; в ходе тщательно контролируемых с точки зрения законности и здравого смысла выборов какая-то из партий приходит к власти — но преемственность интересов государства и бюрократии всегда оказывается сильнее партийных программ. Каждое последующее правительство не сильно отличается от предыдущих — не персональным составом и декларациями, а делами. Как раз люди вроде того старика, которого я видел в Бургундии, — средняя и высшая бюрократия, часто потомственная — эту преемственность и осуществляют. Заметим, осуществляют не в интересах исключительно себя (хотя, конечно, и доходы у них значительные, и социальный статус высок, и воруют они немало, отсюда бесконечные французские коррупционные скандалы), а в интересах государства и общества. И эти интересы они понимают согласно устоявшейся традиции республиканизма (если говорить здесь только о Франции), традиции, которой их — помимо всего прочего и очень важного — научили в череде специальных заведений, где готовят высшие госкадры. Франция стоит на двух столпах — Просвещение (Рацио) и Государственная Бюрократия. Вольтер и Наполеон.

Это и сделало политическую систему Франции и некоторых других континентальных стран относительно устойчивой к популизму и аутсайдерам. В такого рода внутренней политике Fox News не нужен совсем. Оттого его и нет — высший правящий слой сделал все, чтобы кабельное телевидение не играло роль прямого пропагандиста каких бы то ни было общественно-политических ценностей, кроме господствующих. А господствующим даже телевидения не нужно — для того есть надежные институции, структуры и опытные люди. Примерно то же самое — но с поправкой на совершенно иной характер нынешней немецкой государственной идеи — происходит в Германии. Здесь Fox News закрыли бы за пропаганду неонацизма через пару дней; что касается таблоидов, то какой-нибудь «Бильд» используют как инструмент в политической борьбе только тогда, когда надо компроматом пристукнуть кого-то из действующих политиков. У этого инструмента нет своей идеологии. Картина не идеальная, конечно; к примеру, именно пропагандистская слабость немецкого телевидения сделала — по контрасту — часть германского общества (особенно так называемых русских немцев) уязвимой в отношении настоящей, разнузданной пропаганды RT и Первого канала.

Но призывы на «русскую пропаганду» ответить своей, «европейской», глупы. «Европейской пропаганды» быть не может; мой бургундский знакомый ни твитов писать не стал бы, ни орать на митингах лозунги вроде «Да здравствует Декарт!», или «Отдадим “Эколь экономик” народу!», или «Утопим нелегалов в Средиземном море!» При этом многие гадости будут делаться, но потихоньку; насчет «Эколь экономик» не уверен, однако вот гибель тысяч беженцев на тонущих у Италии и Греции судах на совести и евробюрократов, конечно.

Зафиксируем здесь отличие и двинемся дальше. Просвещенный евробюрократ выполняет свой долг и свою работу наилучшим образом, он — государственный деятель. Популист, особенно англосаксонский популист, — выскочка, он не поддерживает здание государства и общественного блага, он его в лучшем случае оставляет без охраны и обслуживания, а в худшем — грабит и даже разрушает. Напомню, что здание это — демократическое государство что на континенте, что за проливом и океаном. И оно — главное, что делает «Запад» «Западом», поддерживает его идентичность: ведь все остальное, от моды до технологий, давно уже является универсальным во всем мире. Сколько бы Фараджи, Джонсоны, Бэнноны и Ле Пены ни кричали о том, что именно бюрократия безответственно подрывает основы европейской (западной, христианской, как угодно) идентичности, пуская в свои страны орды чужаков и размывая либеральными ценностями незыблемые исторические устои, на самом деле все это делают они сами, правые популисты. И самый главный их проступок, даже преступление, — это то, что они пытаются сломать промежуточные институции, процедуры и механизмы, которые стоят между «народом» и «властью».

Нет-нет, здесь нет никакого противоречия. «Демократия», как известно, — это одно, а так называемый народ — совсем другое. Я не буду вдаваться в многовековые банальности по этому поводу, отмечу лишь, что в последние десятилетия технологии и изменение социального состава общества внесли сюда дополнительные сюжеты. На самом деле «народ» никогда не был гомогенной массой, которая по причине своей гомогенности всегда права. Он состоял из групп, сословных, этнических, каких угодно; а в XIX веке «народ» стали определять как совокупность нескольких классов. Современная демократическая политическая система строилась исходя из этого обстоятельства — разные классы и социальные группы выражали свои интересы посредством соответствующих партий. Каждая партия так или иначе имела свою программу, основанную на рационально сформулированной идеологии. В конце концов, любой пассеизм, вытеснявший Разум Чувствами, был либо уничтожен (нацизм и крайний коммунизм), либо вытеснен на края политической жизни.

Но затем произошло неожиданное — стали растворяться, исчезать классы; к сегодняшнему дню западное общество — особенно британское и американское — все больше и больше впадает в доиндустриальную простоту: «бедные versus богатые». Эта редукция к примитивной ясности социального статуса в зависимости от толщины бумажника, столь любимая незатейливыми социал-дарвинистами вроде того же Трампа (в России на днях был продемонстрирован милейший образец подобного мышления — см. обращение Алишера Усманова к Навальному), имеет важнейшее политическое последствие. Оно таково: традиционная демократическая партийная политика больше невозможна.

Из этой точки два выхода. Первый — всеми силами сохранять и поддерживать здание демократического государства, которое, как выяснилось, лучше понимает интересы общества и того же «народа», чем сам так называемый народ. Сохранять в надежде, что постепенно сформируется и новый, более сложный, тип общества, и новая, приемлемая, рациональная общественная повестка, а на ее основе — новая партийная система. Собственно, во Франции сейчас реализуется этот вариант.

Второй вариант — сломать саму демократическую систему, превратив государства Запада в плебисцитарные автократии на манер нынешней России. Именно поэтому «русские мотивы» в политическом обиходе нынешних Великобритании и США сильны как никогда. Язык и повестка британских таблоидов малоотличимы сегодня от «Комсомольской правды» или Life News; что касается Америки, то дело не в том, конечно, подкупил ли Путин Трампа, это все ерунда; дело в том, что впервые в истории президент США и российский правитель говорят на одном языке. И этот язык не английский, причем я имею в виду не проблемы Дональда Трампа с родной речью.

Получается, что просвещенная европейская континентальная бюрократия — единственная опора и надежда западной демократии. Увы. Они далеко не ангелы, конечно, все эти госслужащие, блестяще говорящие на нескольких языках и на досуге сравнивающие разные исполнения струнных квартетов Шумана. Они холодны, высокомерны, себялюбивы, неискренни и часто опасны. Они безжалостно, мастерски расправляются с конкурентами: вспомним, что сделали несколько лет назад с Домиником Стросс-Каном, а сейчас — с Франсуа Фийоном. Наконец, и эти люди перерождаются и даже вырождаются. Надо обладать сильной волей, чтобы, оказавшись в роли единственной опоры демократии, не попытаться диктовать ее правила. Зарвавшиеся футбольные судьи могут создать комиссию по назначению идеального счета игры. Все так, конечно. Но это хотя бы дает надежду. А вот на интернет-тролля, вдруг оторвавшегося от экрана смартфона, чтобы обнаружить, что он оказался в президентском кресле, надеяться может лишь интернет-тролль.

И последнее. Вышеизложенное неизбежно послужит поводом обвинить автора в «элитизме». Автор с грустью принимает это обвинение. Просто элитизм элитизму рознь. Есть элитизм сословный, имущественный, этнический или религиозный. В данном случае речь о другом. Мы — я имею в виду западный мир — живем в тотально манипулируемом обществе; только, в отличие от пророчеств Оруэлла, эта манипуляция не репрессивная, а как бы дружеская и основанная на принципах человеколюбия. В основе этой манипуляции лежит идея, что человек — существо по природе хорошее, потому следует дать «обычному человеку» возможность высказать, реализовать свою внутреннюю простую хорошесть. Сложное, структурированное, иерархичное — мешает; пусть каждый следует принципу «express yourself»! Вроде все честно и очень демократично. На самом же деле никакого yourself не существует; это просто пустой мешок, который манипуляторы с помощью медиа и прочего набивают нужным им содержанием.

Получается любопытная система: некие люди придумывают для «обычного человека» начинку, скармливают ее, а потом кричат: «Дайте обычному человеку проявить себя!» И он проявляет — вываливая на свет божий полупереваренный бред Fox News, Daily Mail и онлайн-ботов. Не допустить такую ситуацию сегодня может только просвещенная бюрократия, стоящая на защите европейских — скучных, сложных, насыщенных высокой культурой — ценностей. Если критикам угодно называть это «элитизмом» — ради бога. Но я бы предпочел использовать другое слово — «пессимизм». Лучше умереть от печальной скуки, чем от отвращения.

Понравился материал? Помоги сайту!