Подземный Вятлаг

Мы выехали из Кирова в Кирс под вечер, почти в четыре часа, в густых сумерках.

Температура на улице — небольшой минус. Ноябрь. Сразу же начался маленький дождь. Ледяной. Расстояние в 270 км мы проехали на минимальной скорости. От 30 до 60 км/ч. Даже нет, на поворотах сбрасывали и до 20. За Слободским увидели две аварии. Обе — с участием тяжеловозов, их тут ездит много. Когда с трассы федерального значения свернули на дорогу к Кирсу, грузовых машин стало меньше, но и без их огней стало темнее. Оказывается, когда едешь будто по темному коридору, время исчезает, ты перестаешь его чувствовать. Или, наоборот, его становится так много, что кажется, будто в этой темени едешь уже неделю, две.

До Кирса мы добрались за пять часов.

* * *

Верхнекамский район находится на северо-востоке Кировской области. Рядом — Республика Коми и Пермский край. Административный центр района — город Кирс. А еще Верхнекамье — это поселки Кай, Лесной, Старцево и другие, это тюрьмы, это глухие леса и болота. Люди тут живут лесом. Не только собирают клюкву, морошку и грибы, но и валят и продают деревья.

В Кирсе работает завод «Кирскабель». Есть в районе и другие места работы — например, в исправительном учреждении К-231.

Про северо-восток Кировской области чего только не услышишь. Говорят, что где-то в лесах пропали колокола из Кая. Через город, который основали Строгановы, проходил сибирский тракт. Какое-то время тут была даже таможня. При Петре I с кайских церквей сняли колокола, из которых предполагалось отливать пушки. Но кайские мужики отбили колокола у конвоя. Колокола остались в лесу, но на свои места они почему-то не вернулись. Как будто ватага, которая отбивала колокола, решила, что дело сделано, дальше не их забота. От времени и от тяжести колокола ушли в землю, и где их теперь искать — неизвестно. С тех пор находится немало желающих найти колокола. Говорят, что иногда натыкаются на их верхушки. Но когда возвращаются на то же место на следующий день, ничего не находят.

Знакомые кировские туристы рассказывали, что как-то пошли в поход на поиск колоколов. Ноябрь, уже лежит снег. Два взрослых руководителя и шесть-семь подростков. Встали лагерем в лесу. За водой надо было спускаться к роднику. И вот двое пошли за водой. Их долго не было. Спутники пошли за ними, увидели свежие следы — будто кто пересекал путь тех двоих. Сумерки, смутное время. Позвали своих — они вышли, без воды. У родника на них напал страх. Отчего — непонятно. Переночевали, утром пошли дальше. Вечером снова видели свежие следы. И опять какой-то безотчетный страх — даже, скорее, ужас. Чего боятся — не объяснить. Утром ушли к железной дороге, уехали домой. Прошло уже лет двадцать, а история эта помнится очень.

* * *

В Кирсе темно. Если бы не тучи, были бы видны звезды, как всюду, где нет уличного освещения. Но во дворе дома Алевтины Николаевны горел свет — специально для нас.

Дом — это три комнаты, небольшая кухня с печкой, плитой и раковиной.

— Проходите, садитесь.

Мы едва помещаемся за маленьким столом, едим куриный суп — вкусный, горячий.

Алевтина Николаевна Телёпина преподает в воскресной школе, первый год как на пенсии. Дел хватает. Летом — огород, круглогодично — внуки. Алевтина Николаевна о Верхнекамском районе рассказать может много.

Мы приехали сюда искать пропавшее, скрытое в земле. Мы — это группа кировских поисковиков (и я с ними).

* * *

Во время Гражданской войны поселки Верхнекамья переходят от белых к красным и наоборот. Крови тут пролилось много.

На Черном озере (недалеко от Кирса) сто лет назад, в 1919 году, вроде бы расстреляли священника, о. Александра Соколова. Но данных очень мало. Известно, например, что это было в апреле, когда тут только-только начинает таять снег и на водоемах лед еще толстый. Известно, что священник был не один: вместе с ним увели на казнь учительницу Екатерину Рудакову и рабочего Кирсинского завода Порфирия Филиппова. Пожалели только беременную на последних сроках жену о. Александра. Есть версия, что тела казненных заталкивали в прорубь штыками и лед был красным от крови. Но куда их повели — на озеро или в другое место, точно неизвестно. Однако верующие еще в 80-е годы приходили поклониться священнику-мученику к Черному озеру.

Утром Александр Широнин, фотограф и краевед, показывает нам место убийства помещика Смехова. Помещика расстреляли в 1924 году на берегу Гремячего озера, оно тоже рядом. Шесть лет назад наша хозяйка Алевтина Николаевна обратила внимание на то, что в Кирсе есть памятник красноармейцам, погибшим тут в Гражданскую войну. А вот погибшим белогвардейцам памятника нет.

— Я пошла к батюшке, спросила: почему же церковь ничего не делает? — рассказывает Алевтина. — Я думала, что она должна как-то действовать, я же тогда не знала, что церковь — это мы все.

Священник о. Анатолий из храма Покрова Пресвятой Богородицы благословил Алевтину самой установить поклонный крест. Оказалось, что это не так просто: надо найти деньги, мастеров, которые его сделают, людей, которые помогут установить.

— Но всегда помогает Господь. Он посылает людей, и все чудесным образом решается.

Тот крест в память о белогвардейцах был первым в районе, поставленным в память о погибших здесь и не похороненных как должно. Он на окраине Кирса, там, где автодорога пересекается с железнодорожной веткой. Говорят, что похоронили белогвардейцев именно тут.

Видимо, этот крест можно считать началом работы людей по практическому восстановлению памяти о погибших в Верхнекамье. Восстановлению на месте Вятлага.

* * *

В 1930-е годы в Верхнекамском районе появляются лагеря. История их создания начинается в 1931 году, когда была построена железная дорога Яр — Фосфоритная. Бараки для заключенных вырастают с приходом первого паровоза.

Первые упоминания о Вятлаге относятся к 1937 году. Руководство Рудничного получило указание выделить здания для временного размещения управления Вятского лагеря и его работников с семьями. С этого времени вдоль дороги строятся палаточные лагпункты.

5 февраля 1938 года был издан приказ № 20 по Наркомату внутренних дел СССР. Им предписывалось создать на северо-востоке области Управление Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР. Но первый этап заключенных из Кирова (несколько сот человек) Вятский исправительно-трудовой лагерь принял еще до указа, 8 января 1938 года. Позднее стали поступать массовые этапы из других областей страны (Ленинграда, Москвы, Горького, Харькова, Тбилиси, Свердловска и др.).

К 1 марта 1938 года в лагере насчитывалось около 7000 заключенных, к началу 1940 года — более 20 000. Около половины — «враги народа» и «социально опасные элементы», осужденные по 58-й статье. Сюда же относились и репрессированные за «экономическое контрреволюционное вредительство». Остальная часть лагерного населения — приговоренные за бытовые и уголовные преступления (хулиганство, воровство, убийства, грабежи).

В Вятлаге, как и в любом лагере, сидели священники, монахи. В 2017 году тиражом 300 экземпляров вышла брошюра «Новомученики и исповедники веры, прошедшие Вятлаг». Она совсем небольшая — 52 страницы. В ней рассказывается о шести священнослужителях. Это священномученики — протоиерей Петр Крестов, священник Павел Никольский, преподобный Рафаил Оптинский; подвижники веры — архимандрит Спиридон (Лукич), архимандрит Павел (Груздев), протоиерей Симеон Кобзарь.

В феврале 1938 года Вятлагу была отведена лесосырьевая база на площади 552 000 га. Плановые объемы — не менее 700 000 кубометров древесины в год.

К середине 1941 года структура Вятского управления включала 19 подразделений, которые были расположены по линии собственной железной дороги длиной более 60 км: это лесозавод, центральные механические мастерские, сельхозподразделения, пошивочная мастерская, базы снабжения, строительные участки. В центральном поселке были средняя школа, больница, детский сад-ясли, клуб с библиотекой, стадион, магазины, столовая, баня, телефонная станция.

Самый тяжелый период для Вятлага — время Великой Отечественной. Для нужд обороны была налажена поставка пиломатериалов, шпал, ружейных болванок, ствольных накладок. На войну работали ремонтные и пошивочная мастерские, на фронт отправлялись картофель, капуста, турнепс, овес, ячмень, махорка.

Во время войны условия содержания узников резко ухудшились: в начале 1942 года довольствие состояло только из крупы и муки. Рыбы, мяса, жиров, овощей и картофеля в лагере не было. В ноябре 1941 года здесь умерли 389 человек, в декабре — 699, в январе 1942-го — 1111 человек.

Андрей Орехов, внук погибшего здесь священника Димитрия Орехова, встретил в поселке на Фосфоритной бывшего лагерного охранника и записал его воспоминания:

«Как зэков кормили? Конечно, не сахар, а что ты хотел, враги же! Но смертности большой не было, кормили на два котла, с хлебом перебоев не было, даже денежку какую-то начисляли.

А когда началась война, стало плохо, зэкам — вообще смерть. Пайку хлеба урезали, в баланде — вода да очистки, сменной одежды нет. Зимой замерзали сильно, обмораживались, простужались. Начались саморубы: кто пальцы себе на руке оттяпает, кто по ноге саданет, потом кричали, что это случайно, промахнулись, мол. Надеялись в лазарете отлежаться, но им никто не верил. Даже тех, кто действительно получил травму на работе, считали саморубами. В больничку их, конечно, определяли, но там пайка — что в ШИЗО, долго не протянешь. Почти все помирали. Принцип социализма: кто не работает, тот не ест.

Совсем плохо в 1942-м стало. Все для фронта, все для победы, лагерю — хрен. Вольные голодали, все по карточкам было, что уж об этих говорить: как мухи мерли. Иногда месяцами поставок продовольствия не было. А тут еще зима лютая выдалась…

Мы с отцом зимой 1942-го каждое утро запрягали нашу Бурку… < … > Мы по баракам проезжали сразу после подъема и развода на работу. Там на нарах мертвые оставались, кто ночь не пережил. Сначала доктор освидетельствовал, потом дневальные их раздевали, голыми на дровни перетаскивали, а мы с отцом уже на кладбище везли. Кладбище где? А вон там, по дороге вперед пройдешь — там за деревьями большое поле будет, вот там и хоронили. Поначалу ходку в день делали, потом по две, потом три, а помню, был день, когда 17 человек отвезли, так мы четыре раза ездили, Бурка совсем из сил выбилась.

Никто и не думал, что такое бедствие будет и столько народу помрет, пол-лагеря за зиму ушло… А зимой какие похороны? В сугроб сунул, снегом закидал — и прощай, товарищ, до весны. Весной уже бригаду отряжали, что осталось, в траншеи закапывали. Волки, лисы жировали — жуть, им тоже жрать охота.

После войны, уж как Сталин умер, приказал начальник поле это распахать. Не хотели, а пришлось. Трактор идет, а за ним, батюшки мои, кости белым-бело лежат! Тогда председатель приказал бабам с корзинами идти за трактором и кости собирать. Собрали и утащили куда-то, а поле овсом засеяли. Какие ж там овсы были, в пояс! Я таких овсов никогда не видал. На следующий год все сызнова, но уже костей меньше. И было так года три-четыре, потом всё, кости кончились — и овсы мелкие пошли, плюгавые. Истощилось поле… А потом уж там по полю дорогу проложили шоссейную».

На протяжении 1938—1956 годов через Вятлаг прошло около 100 000 человек. Более 18 000 умерло или погибло в лагере.

Исправительное учреждение работает и сейчас. Количество лагерных пунктов сокращено. Но собирать историю края приходится по крупицам. Так же непросто обнаружить места захоронения заключенных Вятлага.

* * *

Опытному человеку рельеф местности может сказать многое. Например, круглые ямы в лесах, где проходила Великая Отечественная, — это воронки от снарядов. Часто в них хоронили солдат. Чтобы понять, так ли это, нужно вскрывать воронку: сначала вычерпать воду, потом уже копать. Место, где надо копать, определяют на ощупь — с помощью длинного железного прута, заточенного как отвертка минус. Этот инструмент так и называют — щуп. Когда он натыкается на препятствие под землей, человек, который держит щуп, слышит характерный звук. Дерево, камни, стекло и кости звучат по-разному. Если стучит кость, делают шурф и проверяют, что под землей. Если дерево — смотрят, что под ним.

В Верхнекамском районе земля в лесу исполосована лесовозами, есть ямы от выкорчеванных пней. Не поймешь, была тут воронка или когда-то стояло дерево. Но в некоторых местах есть довольно большие прямоугольные ямы — примерно 1х2 и 2х3 м.

В прошлом году рядом с поселком Сорда (около 80 км от Кирса) нашли несколько таких вот прямоугольных ям. В лесу рядом с гражданским кладбищем. Проверили одну, неглубокую. Нашли доску, причем по характерному скосу можно было сказать, что доска — от торцевой гробовой доски. Нашлись кованые гвозди. А под досками — останки. Может быть, это гражданское захоронение, трудно разобраться — между кладбищем и лесом нет забора. Но глубоких ям тут много.

С другой стороны Сорды — тоже ямы. Это место показал поисковикам житель Рудничного Александр Вязников, который когда-то работал в леспромхозе. В ямах тоже определились останки — и тоже под деревом. Но в этот раз доски обычные — без гвоздей и скосов. Видимо, людей опускали в землю, потом клали на них доски и засыпали землей.

Сейчас у Сорды стоят два памятных креста. Рядом висят два больших баннера. Один рассказывает о Марии Николаевне Малышевой. В 1941 году она была арестована за то, что в ее доме в Вышнем Волочке проходили литургии. Вместе с ней был арестован и ее муж Борис Алексеевич. Оба они отбывали срок в Вятлаге. Мария Николаевна умерла в лагере в апреле 1942 года. Известно, что она сидела во втором лагпункте поселка Сорда.

Второй баннер рассказывает о священнике Димитрии Орехове.

— Его внук прислал деньги на табличку и баннер, мы и повесили, — рассказывает Алевтина.

* * *

Мы едем в лес у поселка Старцево, примерно в 50 километрах от Кирса. Останавливаемся рядом с железнодорожным переездом и идем по шпалам. Пасмурно. Моросит мелкий-мелкий дождь, но скоро кончается. По обе стороны железной дороги — голый осенний лес, выцветшая трава.

Метров через пятьсот заходим в лес. На опушке — небольшая ямка. Проверили ее — пусто. В сорока шагах вглубь леса — другая неглубокая канавка. Обычный человек мог бы и не обратить внимания. Но рядом с ней, через несколько метров, — еще и еще такие же углубления, параллельно, под небольшим углом к железной дороге.

Командир нашего небольшого поискового отряда — Наталия Бабинцева. Уже много лет она ездит на места боев Великой Отечественной в Новгородскую область. Вместе с другими поисковиками разыскивает и поднимает из земли останки погибших бойцов.

— Похоже, как волоком что-то тащили, — говорит она.

Щуп ушел глубоко.

— Мягкая земля, мешаная.

Еще один из признаков того, что в земле могут быть останки, — это мягкая земля. Под ней — твердая, материк. Обычно щуп упирается в него. Но если уходит глубоко — земля мягкая. Может быть, когда-то тут доставали землю, а потом закидывали яму.

Нужно действовать быстро, пока не кончился световой день. Мы начали делать шурф, сначала сантиметров 20 глубиной. Щуп легко уходит весь. По звуку определяется что-то деревянное. Нам приходится расширить шурф, чтобы удобнее было копать. На глубине примерно 1 м 20 см — доска. Под доской видны чьи-то останки. Возле железной дороги находим спиленную березу, наскоро сооружаем из нее крест.

Другой крест, большой деревянный, Алевтина поставила рядом совсем недавно. Его видно с железной дороги. У нас была с собой эмалированная табличка с надписью «Помяни, Господи, всех в Вятлаге погребенных православных христиан» — чтобы прикрепить на большой крест. Мы ее прикручиваем.

Обходим весь пролесок, вешаем на деревья таблички, сообщающие о том, что тут зона захоронения, чтобы тут не велись лесозаготовительные и другие работы. Получается около 300 кв.м.

Уже в Кирове разговариваем о том, что мы увидели.

— Что это? Что-то заставляет людей, не родственников, ставить эти кресты, искать места захоронений, — говорит Наталия Бабинцева, — почему-то мы тоже ездим и ищем их. Почему вдруг всем стало неспокойно сидеть на месте? Что заставляет рыться в истории, писать статьи о Вятлаге, искать следы заключенных? Когда поднимаешь останки бойцов Великой Отечественной — это очень волнительно, трепетно. Останки на местах боев — это понятно, объяснимо. А тут — все неправильно. Такого не должно быть. Найти могилы — это не цель. Цель — чтобы умершие здесь обрели покой. Ту нужно поставить крест, отслужить панихиду, дать возможность родственникам погребенных обрести место, где они смогут поклониться.

Наверное, еще рано с уверенностью заявлять, что места, где мы были, — это кладбища Вятлага. Но, кажется, Вятлаг открывает понемногу имена своих заключенных. Или это умершие хотят, чтобы про них вспомнили. Может, когда-нибудь станет известно о местах смерти и других людей. Но как найти их следы?

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!