Пандемия работает как машина разлучения. Среди тех, кого она, по сообщениям экспертов, разлучает еще стремительнее, чем прежде, — зумеры и бумеры. Вот здесь можно почитать, например, об известном в Твиттере макабрическом меме Boomer Remover, как называют коронавирус некоторые молодые люди.
Редакция решила узнать про эти материи побольше и заказала текст о пандемии глазами юных одному из авторов «Словаря зумеров», опубликованного на Кольте в декабре, — Насте Усачевой.
В начале прошлой недели Настя прислала первый вариант текста, который показался редакции слишком назывным, слишком в режиме «моно». Редакция предложила его переработать и через пару дней получила совершенно новый, сделанный в другой тональности и приходящий к иным выводам.
Редакция немного подумала и пришла к неочевидному выводу: оба варианта лучше всего работают в паре. Поэтому мы пошли на эксперимент — и предлагаем вам почитать две версии текста на одну тему, написанные одним автором с разрывом в несколько суток. То есть мы предлагаем взглянуть на отношение зумеров к пандемии более стереоскопически.
Излишне напоминать, что редакция совсем не обязательно разделяет мнения и формулировки авторов и предоставляет читателям возможность составить обо всем собственное суждение.
Вариант 1 (22 марта)
С самого начала эпидемии складывалось ощущение чудовищной несправедливости. Коронавирус буллят и шеймят вдоль и поперек, и никому его даже не жалко. Возможно, во мне говорит поколенческая солидарность, но вглядитесь: коронавирус — обычный обиженный зумер-максималист, который нашел способ поставить своих обидчиков на место. Создается впечатление, будто зумеры всю жизнь к этому коронакризису и готовились.
Во-первых, мир вынужденно пришел к максимально зумерской практике — самоизоляции. Каждый теперь может понять того самого подростка, который живет в своей комнате, играет в игры и смотрит сериалы.
Но эпидемия разобщает только физически — морально же она сплачивает сообщества. В офлайне происходит невероятное: соседи по балконам знакомятся, играют и даже поют вместе. Ну а какое потрясение пережил диджитал! Логичным образом в соцсетях в разы активнее стали приблизительно все: и блогеры, от скуки устраивающие прямые трансляции, и родители в чатах в Вотсапе, распространяющие неуправляемую панику, и бренды, у которых не осталось других каналов коммуникации в принципе.
Во-вторых, карантин борется с ненавистным зумерам капитализмом. Дело ведь даже не в общем экономическом кризисе, а в том, что культура потребления в условиях изоляции теряет всякую ценность. Ну зачем человеку кроссовки за сумасшедшие деньги, если в них не прогуляться до Цветного, не пощеголять на учебе, работе или тусовке?
Параллельно с капитализмом в целом наш разъяренный вирус рушит рынок углеводородов. Да, возможно, он немного перебарщивает. Но поймите: его соратники, зумеры из кожи и плоти, уже устали просить крупные корпорации перестать добывать нефть и загрязнять нашу планету. Да, он пошел на крайние меры. Но опять же: давайте отнесемся с пониманием к его максимализму.
Еще один элемент, выдающий в вирусе типичного представителя молодого поколения, — это, конечно, его недоброжелательность к старикам. Кем еще может являться вирус, который в целом спокойно переносится молодежью, но наносит непоправимый урон людям пожилого возраста? При этом он же сам их не убивает, а лишь ослабляет организм до такой степени, что дает возможность «добить» несчастного бумера его хроническим заболеваниям. Поистине зумерская циничность. Увы, с новым поколением вы либо находите общий язык и сотрудничаете, либо ваше время прошло.
Эпидемия высвобождает всех наших внутренних демонов: мы ненавидим в других то, что не можем принять в себе. Мы же терпеть не можем морализаторство и культуру «told you so», однако в глубине души мечтаем рано или поздно сами это сказать. Коронавирус в этом смысле совершил самое ироничное «told you so» в истории. Бумеры, ну разве непонятно Билл Гейтс сказал в 2015 году, что мы не готовы к новой вспышке эпидемии? Да он же даже предположил, что в следующий раз зараженные люди смогут чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы свободно передвигаться. Ну куда весь мир слушал в этот момент?
Самое ироничное в этом всем — это, конечно, та истерия, которую вирус спровоцировал. Разве можно было более наглядно показать, что у старшего поколения бе ды с ба шкой не менее серьезные, чем у нас? Мы чудовищно тревожны, мы ходим к психотерапевтам и пьем антидепрессанты, но нам в голову не могло прийти устраивать такую панику. Возможно, наша мышца тревожности настолько развита, что очередные потрясения переживаются уже обыденно. В это время дзен-бумеры просто превращаются в комок нервов, инстинктивно закапываясь в песок с парой упаковок риса. Правда, коронакризис затроллил даже своих братьев по разуму: грешным делом, и мы заглянули в магазин и непринужденно прихватили круп и консервов.
Этот вирус — биологическая материализация «ТикТока»: у него нет ни смысла, ни совести, только непреодолимое желание распространяться на забаву зумерам. Цинично, но мы же даже не замечаем массовой гибели людей. Медиавосприятие подростком этой эпидемии начинается и тут же заканчивается мемами.
Невозможно думать о смертях, когда Карди Би визжит «коронавайрус» под бит, а итальянец на карантине делает «чин-чин» с зеркалом. Не все наши мемы об эпидемии чисто развлекательные: например, один очень популярный хомяк в «ТикТоке» учит пользователей мыть руки и чихать в очень маленькую салфеточку.
Хуже всего то, чем может обернуться эта изоляция. Зумерская мантра — безопасность. Коронавирус ратифицировал эту грамоту и постановил: закрыть границы, измерять температуру, закрыть учреждения, запретить массовые мероприятия, всем быть дома. Каков соблазн так все и оставить! Но это уже слишком. Не знаю, безопасно ли это, но безобразно — точно.
Вариант 2 (24 марта)
Происходящее в мире сложно описать. Но мы можем хотя бы попытаться понять, как эпидемию переживает (мое) молодое поколение.
Ключ к зумерскому взгляду на ситуацию — это понимание их медиаполя, где главной коммуникативной единицей является мем: коронавирус стал очередным наполнителем для мем-шаблонов.
Мем — это образовательный вид сообщения, который вторично обрабатывает информацию, упрощает ее, кодирует в легко усваиваемый формат и молниеносно передает: зумер прочитал одну статью про профилактику вируса, а потом лента преподнесла ему десяток мемов о том же. Многократный повтор выливается в сильную убежденность в своей экспертности, а соотношение 1 к 10 в пропорции новость/мем приводит к утрате зумером понимания необходимости самой реальности.
Обычный человек убежден в существовании материального мира и истинных фактов, которые он пытается познать через медиа. Зумер же уверен в существовании медиамира, который постигаем через мемы.
Удел бумеров — все еще пытаться увязать реальность с медиаотражением, жертвуя при этом логикой и здравым смыслом (например, в форме конспирологии). Но у этого поколения даже не рождаются конспирологические теории о коронавирусе.
Восприятие зумеров не нацелено на конструирование истинной реальности вовсе. Дело обстоит так же, как и с постиронией: поколение спускается по ступеням потери связи с действительностью к симулякрам. Сказать, что у них другое понимание реальности, будет огрублением, потому что называть их мир реальностью в старом понимании вообще некорректно. Для них средой обитания являются медиа. Медиамир — это максимальный уровень реальности у зумеров.
Из этого следует дискриминационный «-изм» нового поколения — по аналогии с сексизмом и эйджизмом. Так формируются предубеждения по отношению к людям с другой структурой медиапотребления. Этот «-изм» глубинно и почти неосознанно влияет на суждения об окружающих. И коронавирус дает это понять.
До того как эпидемия дошла до России, индивидуально подстроенная зумерская лента уже принесла им всю необходимую информацию. Важно: они даже не искали ее. Просто в еженедельных подкастах появились вирусологи и медики, которые все разложили по полочкам. Когда стала очевидна ценность этой информации, зумеры сразу понесли ее своему родному старшему поколению. Мотивом послужил тот самый «-изм»: «они ж смотрят свой телевизор, где то говорят, что маски помогают не заразиться, а то и вовсе — что вирус вырастили американцы: им точно нужна моя правильная информация». Это убеждение строится именно на представлении о медиапотреблении: зумер исходит из осколков информации о параллельном дискурсе, а не о том, какие у родных бумеров образование, характер, опыт и личность. Они представляются неспособными на собственное суждение. Получается, что зумеры-контролфрики заранее охватили верное медиаполе и поделились его жизненно важными элементами с близкими сердцу бумерами.
Параллельно с обучением членов семьи молодежь взяла на себя ответственность за медиапросвещение другого класса бумеров — преподавателей. Повсеместное введение систем удаленного обучения объективно показало беспомощность перед технологиями большинства учителей, что с радостью восприняли зумеры. Во-первых, это их шанс продемонстрировать свои недооцененные умения и по-настоящему помочь. Во-вторых, разумеется, это момент ощущения собственного превосходства.
Ситуация вынудила всех обратиться к самой зумерской практике — изоляции. Как иначе охарактеризовать ситуацию, когда человек не сильно и беспокоится о том, как выжить, но в интернете ему уже рассказали, чем заняться, и дали промокод. Если раньше зумер-интроверт постоянно сталкивался с осуждением, то теперь его сидение дома получило не только социальное одобрение, но даже налет высоконравственности. Он сразу из изгоев общества перепрыгнул в лучшие его представители. Тут трудно определить основной мотив изоляции: ответственность, чванство или лень. Интересно, сколько зумеров занялось бы самопожертвованием, если бы для этого нужно было не дома сидеть, а заниматься чем-то более деятельным? Кажется, что меньше.
Куда значительнее то, что зумеры оказались взаперти со своими собственными бумерами, с которыми всего сложнее было пообщаться по душам. Заключенными в одной квартире оказались разные миры, разные медиаполя, разные люди. Они получили ту редкую возможность действительно познакомиться, которая может обернуться как улучшением взаимопонимания, так и эмоциональным выгоранием.
Раньше подросток бежал из дома — либо физически, либо виртуально, — потому что семья не воспринималась как место, где могут научить чему-то важному или дать совет. Входная дверь закрылась. У зумера осталось два варианта: погрузиться с головой в онлайн-мир или начать систематическое общение с сожителями. Конечно, кто-то выберет первую опцию, но остальные, еще дышащие желанием материального офлайн-существования, познакомятся с родителями. Возможно, при столкновении с реальностью исчезнет и тот самый «-изм». Странным образом изоляция способствует сближению.
Улучшение экологической ситуации из-за остановки работы заводов и отмены авиаперелетов, уменьшение оборота наличных денег, процветание социальных сетей и интернета в целом, возможность сидеть дома и избавление мира от ворчащих бумеров — коронавирус будто исполнил все самые сокровенные мечты молодого поколения. У них создается впечатление, будто они всю жизнь готовились именно к этой эпидемии.
Но основное отличие этого явления от мечты — незавершенность. Если бы эпидемия обладала всем очевидной конечностью, разумеется, это была бы мечта. Как в детстве: ты заболел и на пару дней остаешься дома, где весь мир перестраивается под тебя, а после ты встраиваешься в стандартный режим. Сейчас не детство, а эпидемия — не грипп на пару дней. Гедонистическая мечта должна быть завершенной, но эпидемия даже близко не выглядит таковой. В ней, по сути, больше эсхатологических и инфернальных мотивов, а мучения бесконечностью свойственны только аду.
То ли от радости свалившейся якобы мечты, то ли от осознания ее амбивалентности, то ли от изоляции или даже от переизбытка диджитала мысли зумера сводит в судорогах. Это все еще не страх. Страха как осознанной реакции здесь нет. Но есть, например, внезапное осознание смерти. Парадоксально его медиаполе об этом молчит, но в голове — два плюс два: эти вымирающие ворчливые бумеры — это твои родственники. Очень нестандартный способ осмысления смерти: не от медиашума, а от нахождения в одном помещении с людьми, которым смерть угрожает.
Другое проявление этих мыслительных судорог на фоне изоляции — разговоры с родителями о кризисах, которые они пережили. У зумеров это первый, а они пришли на экзамен не то чтобы неподготовленными, а вообще случайно. Вот и стоят у аудитории и спрашивают у всех вышедших: «А там как? Сложно?»
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова