«В меня попали пулей, все нормально!»

Выборы — и сразу после

— Я работаю до трех, потом съезжу проголосовать — и можем пойти в буфет, — говорит моя подруга 9 августа, в последний день голосования за будущего президента Республики Беларусь.

За предыдущие шесть дней уже проголосовало больше трети людей, кое-где выборы состоялись, толком не начавшись. Наблюдатели фиксировали нарушения тысячами, наблюдая с улицы, из-за штор, через бинокль, — их не пускали внутрь и периодически задерживали.

А мы собирались за сосиской в тесте. Буфеты в день выборов — это отдельная история: колбасные пироги, заливное, копеечные торты... Там же можно услышать диалоги людей. Например, такие:

— У меня все хорошо, я за Лукашенко буду голосовать!

— У тебя все хорошо, потому что муж тебе на квартиру заработал! — говорят две женщины.

Мы приехали в ближайшую школу. Пара наблюдателей стоит снаружи, рядом с ними небольшая очередь из тех, кто не успел проголосовать. Без пяти восемь, но уже появились результаты экзит-пула: Лукашенко — более 80%.

— Они провели опрос! Где его провели, если никто не видел, как спрашивали? — возмущаются в очереди.

Позвонила знакомой узнать, как голосовали у них.

— Люди часто подходили к независимым наблюдателям, сидевшим на входе. Даже если люди не носили белые браслеты [как те, кто голосовал не за действующего президента], они просили считать их как «белых», — рассказывает моя знакомая Наста. — Спрашивали, сколько насчитали голосов, есть ли нарушения. Их было много: случалось, что человек живет в другой стране уже несколько лет, но он не просто в списке, а якобы даже проголосовал. Очень много выдавали заранее испорченных бюллетеней, где ручкой в окошке уже поставлена точка. Одна женщина бюллетень меняла три раза. Мне выдали нормальный — по крайней мере, я там не нашла ничего. В процессе комиссии вели себя очень вежливо, фотографировать бюллетень [для отправки на сервис по альтернативному онлайн-подсчету голосов] никто не мешал. И только вечером они отказались вывешивать протоколы.

После закрытия участка, где была моя знакомая, люди остались ждать результатов, спустя два или три часа вызвали милицию, и та приехала, чтобы зафиксировать нарушения. В то же время комиссия вывесила протокол, где общее количество голосов не совпадало с зафиксированным наблюдателями. Это касалось и голосов за самого популярного среди альтернативных кандидатов — Светлану Тихановскую.

В целом по стране участки делились на те, где выиграли или Лукашенко, или Тихановская, и перевес был обычно значительным. Например, на одном из минских участков, в районе с новой, «европейской», панельной застройкой, за Тихановскую проголосовали 95% избирателей. На других она получала, скажем, по 200–250 голосов, а Лукашенко — по 800–850. Кое-где явка превысила 100%, бюллетеней не хватало. Глава ЦИКа назвала все это провокацией.

А я после участка заехала домой, чтобы собраться: респиратор, вода, зубная щетка, книга в мягкой обложке, очки для плавания, чтобы защититься от слезоточивого газа, — набор-минимум при задержании на сутки.

А потом началось то, чего в нашей жизни не было никогда: небывалое количество насилия. И я до сих пор не могу привыкнуть писать слово «граната».

Первое насилие

Членов комиссии при выезде с участков часто сопровождал ОМОН, кое-где он же задерживал избирателей, так и не дождавшихся протоколов с результатами. Такими были первые моменты применения силы в этот день.

— 9 августа мы договаривались после закрытия избирательных участков встретиться с другом, который был наблюдателем. Но его и других наблюдателей прямо на участке запаковал ОМОН и не выпускал, — говорит Анисия Козлюк, активистка и правозащитница.

Она пошла в центр города, на Немигу.

— Мы гуляли, и все это время были зачистки просто прохожих, — вспоминает она.

Я со спутниками в это время подъезжала к толпе с противоположной стороны. Перекрыты улицы, ГАИ, автозаки, люди иногда мечутся из стороны в сторону.

На велосипедах едем вдоль реки Свислочь, которая пересекает весь Минск, и въезжаем в толпу. Она скандирует: «Уходи!» и «Жыве Беларусь!» Я уже боюсь, хотя еще не знаю, что через час автозак попытается таранить людей, распылят перцовый газ, а вспышки светошумовых гранат будут видны до четырех часов утра.

— Вы не знаете, где здесь бизнес-центр «Корона»? — спрашивает высокий юноша в спортивной одежде. Мы объясняем, добавляя, что там уже кордон, и не зная до конца, тихарь он или демонстрант. Очень молодой. В отличие от многих протестов, в эти дни много демонстрантов в спортивном. Встретить девушку в платье или на каблуках почти нереально… Хотя нет, вчера я видела. Одну.

«Нас не пробовали поделить на группы, просто сразу гранатами»

Утром в понедельник мы проснулись в новой реальности. Страна оказалась почти без интернета, хотя доля IT в ВВП не меньше, чем у сельского хозяйства.

В эти дни я ждала встречи с приятелем-французом, который работает с белорусской компанией. Пишу:

— Мне кажется, у нас для тебя может быть пока что опасно, ну и работать вы вряд ли сможете — интернета, считай, нет.

— А ты как мне пишешь?

А я писала ему и многим, потому что жители Белоруссии активно разбирались, что такое прокси и как еще можно пробиться к связи, — как выразился один программист, играли в кошки-мышки. За несколько дней протестов количество пользователей одного из популярных VPN-сервисов в Белоруссии выросло с нуля до 2,7 млн человек. Больше только в Иране.

Люди общались через мобильные телефоны, и новости распространялись, но обрастали слухами. Так, не подтвердилась информация о первом погибшем: мужчина, попавший под автозак в ночь выборов, выжил.

Первый погибший появился ночью в понедельник. Как сообщило МВД, он умер из-за взорвавшегося в руках неопознанного устройства. Очевидцы обвиняют силовиков в том, что его сначала оглушили, а потом убили светошумовой гранатой.

В понедельник же демонстранты в Минске начали строить баррикады — впервые на моей памяти. Их делали из мусорных контейнеров, но не рассыпая мусор; из лавочек, делая на них селфи; из бетонных цветочниц, не вытаптывая цветы. Впрочем, потом в ход пошли тротуарная плитка, камни и какие-то плиты ДВП.

Люди и автомобили перекрыли несколько крупных транспортных развязок, кое-куда не смог проехать спецтранспорт, силовики шли пешком. Пропускали только скорые и машины с детьми.

— Какой человек тебе больше всего запомнился за три дня? — спрашиваю у Анисии.

— Больше всего — беременная женщина посреди баррикад на «Пушкинской» [станции метро]. В платье, такая счастливая. Стояла, фотографировала, разговаривала с людьми.

Другая участница протеста делится:

— Какой-то парень залез на козырек магазина на первом этаже и оттуда играл на тарелках от барабанной установки — отбивал для всех ритм. Трэш для меня заключался в том, что мы идем с мирным протестом, а на нас — с оружием. Я почувствовала это на себе, когда полетели гранаты. Нас не пробовали поделить на группы, просто сразу гранатами.

Мужики в балаклавах в машинах скорой

Мой Минск этих дней — пустой Минск с экипажами ГАИ на перекрестках, синими автобусами без номеров на проспекте, жирными бритоголовыми мужчинами, которым никто не мешает ночью остановить меня возле дома и спросить:

— Что вы тут делаете?

— Живу тут.

Их пятеро в легковой машине, и они похожи, скорее, на сотрудников МВД, чем на моих соседей или бандитов: слишком лоснящиеся, слишком трезвые. Именно так я себе представляю тех, кто задерживает демонстрантов, не показывая документов и не предъявляя им обвинений.

После моего ответа — небольшая заминка. Мне кажется, это и был суд во времена, когда настоящие суды стали формальностью: меня признали невиновной и отпустили.

Коллеги из-за границы на днях спрашивали, что у нас слышно насчет чрезвычайного положения. Ответ — ничего официального со стороны власти. При этом в районе площади Якуба Коласа с утра во вторник работали только две из множества кофеен. Торговые центры вчера закрылись около шести.

Чрезвычайное положение и не нужно: уже сейчас по вечерам у вас будет полное ощущение комендантского часа, если только вы не в точке противостояния, где рев толпы и непрерывные сигналы машин. Я их слышу, засыпая в тишине.

Во вторник около восьми вечера в центре не было пробок, автомобилей, а люди ходили нечасто и исключительно по три-пять человек. Пицца-курьер рассказывает мне по телефону, что на месте самых активных вчерашних протестов так же:

— Никогда не думал, что у меня и у ОМОНа будет одинаковое выражение лица — как у Джона Траволты: «А где все??»

В этот день горожане решили сменить локации: в трех микрорайонах были жесткие задержания с избиениями, гранаты, пули. Жители четвертого района собрались толпой и пошли в центр.

В кажущихся тишине и спокойствии ГАИ брутально задерживала водителей, которые посигналили пешеходам в знак солидарности: останавливали машины, водителей избивали и забирали в милицию, куда-то увозили автомобиль. В машинах скорой ездили мужики в балаклавах и черном защитном обмундировании (такие же были припаркованы возле одного из РУВД).

Ходили слухи, что отдельное внимание обращают на байкеров и велосипедистов. Последних в городе очень много, и за велопротесты их иногда называли «крылатыми гусарами».

Журналистам били технику, солидарным автомобилистам силовики в черном без предупреждения отбивали дубинками зеркала.

Я еду домой, и на перекрестке какой-то водитель кричит мне, что дальше опять работает ОМОН. Объехала. Вспышки.

Мы с друзьями-журналистами постоянно на телефонной связи, чтобы владеть ситуацией. В эти дни мы учились работать в команде, получать информацию без сети и порой без мобильной связи. Делать бронежилеты из гламурных журналов. Делать вид, что мы — не журналисты, потому что постепенно жилетки с надписью «Пресса» превратили нас в мишень. Но мы еще не научились не терять друг друга.

— Через пару дней я поняла, что она не выходила на связь ни разу. Позвонила и рассказываю новости, а она говорит своим деликатным голосом: «А, да, в меня попали пулей, в ногу. Да нет, все нормально! Была у доктора, мажу мазью», — пересказывают на работе, как нашли одну из коллег.

На поражение

Утро среды. Нам включили интернет! И я узнаю — теперь уже не из слухов, — что девушки в белых платьях вышли утром на протест и колонной идут вдоль проспекта Независимости.

А вчера ночью в Бресте в демонстранта стреляли на поражение. Об этом сообщила пресс-служба МВД. По их версии, это была самозащита, по версии демонстрантов — нет, это была стрельба в упор. Мужчина выжил, но у него огнестрельное ранение.

После понедельника Минздрав сообщал примерно о 200 людях, находящихся на стационарном лечении. Анонимно медики жаловались, что не ожидали таких травм в мирное время — и такого количества ампутаций.

— Удивила в эти дни жестокость солдат (не ОМОНа, его мало), то, что стреляют в лица, — говорит Анисия.— Они пытаются использовать нелетальное оружие для разгона людей, но так, чтобы убить. А ведь оно создано, чтобы, скорее, напугать.

Но люди все равно идут на улицу

В понедельник утром МВД сообщало о 3000 задержанных, на момент написания текста — о 6000 задержанных, о заведении 17 уголовных дел и о протестах в 25 городах страны.

Понравился материал? Помоги сайту!