Ковид на жительство. Пандемия и новое биологическое гражданство

Мы привыкли полагаться на биологию как на что-то ясное, материальное, измеримое — поэтому неудивительно, что власть строит на ней новую политическую классификацию граждан при пандемии. Но в этих чрезвычайных обстоятельствах становится заметно, насколько биологические различия могут быть конструктом. Они зависят от ситуативных знаний, решений конкретных экспертов или органов надзора. Именно привычка опираться на биологию — источник нынешнего «режима ХЗ».

Петербуржцев, умерших от внебольничной пневмонии в разгар пандемии, до 28 мая хоронили на обособленных участках двух отдаленных кладбищ — если родственники отказывались от кремации. Люди сопротивлялись. «Я не хочу хоронить свою маму как собаку: в закрытом гробу, чем-то обсыпанную и на каком-то кладбище на выселках», — объясняет героиня репортажа «Фонтанки.ру» Ирина, подавшая в суд с требованием выдать ей тело для обычных похорон. Из-за затянувшихся процедур оно пролежало в морге больше 30 дней и хотя бы поэтому не могло никого заразить — так сказали Ирине сотрудники морга.

Этот случай — один из ярких примеров драматичного столкновения биологического с политическим в ходе борьбы с пандемией COVID-19. Политическое распадается здесь на две части. Это политические меры, обоснованные биологической необходимостью (препятствовать распространению вируса), и гражданские права, попавшие в сложное положение из-за биологических рисков.

В целом неудивительно, что в период общемирового бедствия граждане терпят лишения. Но кто и по каким принципам решает, какие категории граждан должны идти на уступки или жертвовать частью своих «обычных» прав? Этот вопрос отсылает к другим: как меняется система классификации граждан в период пандемии, кем и как определяются ее новые принципы? Как они соотносятся с прежней моделью неравенства? И шире: как пандемия может изменить нашу социальность, систему социальных статусов и ролей? Как форс-мажор вмешивается в социальную структуру?

Дело тут осложняется вмешательством непредсказуемого — биологии. Связанная с ней неопределенность заметна в том же примере с похоронами. Формально правило про отдельные кладбища действовало только для умерших с коронавирусом, но сотни человек оказались в промежуточном положении: у них не был диагностирован COVID, но обстоятельства их смерти заставляют его подозревать. В статистику смертей от COVID эти сотни не попали, но особый статус распространяется и на них — поскольку отрицательных результатов анализа у них нет. При том что результаты посмертного анализа задерживаются и часто просто непонятны — той же Ирине вручили документ о том, что биоматериал ее мамы проверяли на грипп, без всяких упоминаний коронавируса. И все-таки тело ей не выдают и помещают его в список особых захоронений.

Главный санитарный врач Санкт-Петербурга сначала из-за биологической угрозы постановляет хоронить «коронавирусных» только в цинковых гробах, затем меняет этот регламент на закрытый гроб (но часть низовой бюрократии об этом не знает), а затем и вовсе предписывает хоронить без прощания всех умерших, включая погибших в ДТП или в результате поножовщины, — чтобы под давлением граждан вскоре вернуть все назад.

Сколько дней тело умершего способно выделять вирус? Есть ли вообще основания полагать, что захороненное тело может стать источником заражения? Для чего нужны обособленные кладбища, которые не упоминаются в рекомендациях Всемирной организации здравоохранения? Все это — область неопределенности.

При этом курсируют слухи о специальных выплатах семье умершего от COVID и о бесплатной кремации — и поэтому выгоднее записать покойного или больного как «коронавирусного»: медикам дадут надбавку, а родственникам — компенсацию.

Новые категории граждан — те, чьи права должны быть ограничены или кому, напротив, необходимо дать привилегии, — завязаны, таким образом, на биологию (точнее, на представления о биологии, которые у разных действующих лиц могут не совпадать). В социальных науках XXI века это называют «биологическим гражданством». Пандемия учреждает новый принцип «биологического гражданства», разделения одних граждан и объединения других — принцип, сочетающий биологическое с политическим.

Биогражданство

Понятие «биологическое гражданство» (БГ) впервые предложила антрополог Адриана Петрына в 2002 году — в книге о социальных последствиях чернобыльской катастрофы для украинцев. Сам этот термин отсылает к «социальному гражданству» — это понятие ввел в оборот социолог Томас Маршалл в середине XX века, и его активно использовали для обозначения социальных практик, складывающихся при взаимодействии граждан с государством или в борьбе одних общественных групп с другими за некоторые права (Turner (1990), с. 194). Социальное гражданство можно обнаружить в государстве и на идеологическом уровне, и на уровне политики, оно проявляется и в практиках.

Со временем в научный обиход вводились понятия «репродуктивное гражданство», «гендерное гражданство», «генетическое гражданство», каждое из которых обращает внимание на неравенство в вопросах прав и обязанностей, связанных в обществе с гендером, деторождением или, например, с наследственными болезнями.

В работах Петрыны речь шла о страданиях, об ущербе для здоровья, вызванном аварией на Чернобыльской АЭС: это давало гражданам привилегии, право на компенсацию и льготы и, в конечном счете, предоставляло возможность легче пережить тяжелый экономический период в стране. По данным исследовательницы, социальную поддержку получили 3,5 млн жителей Украины (7% населения). Кроме того, одинаковый ущерб служит основанием для объединения граждан с особой новой идентичностью для продвижения их интересов. Ключевую роль в ее формировании и в переговорах граждан с государством по поводу права на поддержку играет медицина.

В 2004 году тот же термин «биологическое гражданство» независимо от Петрыны в совместном эссе с одноименным названием предложили социологи Николас Роуз и Карлос Новас, во многом наследующие Мишелю Фуко. Они также фокусируются на роли современных медицинских технологий. Индивиды получают возможность узнать о своей предрасположенности к болезням — обретают контроль над тем, что раньше относилось к компетенции «судьбы», приобретают «соматическую индивидуальность». Прорыв в геномике наполняет БГ новым смыслом: биологические граждане — это граждане, владеющие информацией и свободные решать и прогнозировать, как будет развиваться их биологическое существование (Rose, Novas (2004), с. 458).

Близка к интерпретации Роуза и Новаса и медицинский антрополог Маргарет Локк — в статье 2012 года она предлагает говорить о «генетическом гражданстве», которое индивид приобретает благодаря генетическим технологиям, превращая свою жизнь в рациональное предприятие. Биотехнологии служат нормализации редких болезней, которые раньше были стигматизированы и могли ассоциироваться с виной индивидов или их семей. Генетическое гражданство проявляется и в формировании пациентских объединений среди людей с редкими болезнями (Lock (2012)). Локк отсылает к более старому термину антрополога Пола Рабинова «биосоциальность»: это феномен объединения индивидов, конструирующих свою идентичность вокруг определенных хромосомных аномалий (Rabinow (1996)). Резюмируя значение поворота к биотехнологическому в социальных науках и в обществе, Локк цитирует эссе поэта Габриеля Гуддинга 1996 года: «Возможно, когда-нибудь биография будет писаться преимущественно с точки зрения структурной химии» (Lock (2012), с. 131).

БГ при пандемии COVID-19

В период борьбы с пандемией в мире и в России действует новое биологическое гражданство, отодвигающее на второй план старые социальные статусы и вводящее новые — и от них зависят новые ограничения и права.

Почему важно, что оно именно биологическое? Что изменилось бы, если бы речь шла не о здоровье, а о полной потере имущества и источников дохода? В этом случае исчез бы фактор «неведомого», «вероятностного», неизмеримости нанесенного ущерба и его последствий. Он принципиально важен у Петрыны (Petryna (2002b), с. 254, 256) и характерен в ситуации с COVID-19. Скажем, потери от прекращения работы из-за экономических факторов, карантина измерить тоже нелегко — неизвестно, каким был бы спрос, сколько продлится пандемия, — но здесь можно ориентироваться хотя бы на минимальный доход в месяц или прожиточный минимум. Вероятно, тут можно применять те же методики при оценке ущерба, как и в случае стихийных бедствий. Хотя в ситуации с лучевым поражением или новым вирусом исследований слишком мало, чтобы опираться на готовые данные, государственным агентам приходится тесно взаимодействовать с учеными (радиологами или эпидемиологами) и полагаться на их ситуативную экспертизу.

Таким образом, возникают новые социальные статусы, а им соответствуют новые ограничения и привилегии. Например:

● COVID-статус: подозреваемый-1 (приехал из-за границы, контактировал с зараженными), подозреваемый-2 (имеет симптомы, но не контактировал), заражен (COVID+), отрицательный (отрицательные тесты на вирус), в группе риска, переболел / не переболел (тест на антитела), потенциальный переносчик / опасен («инкубатор»), находящийся на ИВЛ, умерший от COVID, медик, работавший с COVID, медик, не работавший с COVID, и другие;

● ограничительные меры и привилегии (различаются по странам и по субъектам РФ): измерение температуры, карантин, самоизоляция, принудительная госпитализация, денежная компенсация (разные суммы), доплаты, прекращение (запрет) работы, пропуск, браслет, камеры слежения, запретительные ленты, знаки дистанции (на полу), патрулирование, контроль ношения маски/перчаток, пользование санитайзером, штраф и др.;

● социальный статус, он же БГ (зависит от COVID-статуса и соответствующих мер контроля): нарушитель (включая «сбежавших»), самоизолянт, изгой, изолированный, переносчик (с его «безответственностью»), потерявший работу (из-за запрета на нее), работники жизнеобеспечения, задержанный, оштрафованный, волонтер (имеет больше прав на передвижение), проживающий с родственниками из групп риска, безопасный, донор (плазмы) и др.

На разных территориях один и тот же COVID-статус может означать разные социальные статусы. В мегаполисах обнаружение вируса у родственников дает право мобилизовать социальные связи для получения лучшей медицинской помощи, право на волонтерскую помощь. Но, как рассказывает врач из Караганды (Казахстан), у них семьи, инфицированные COVID, оказываются в полной изоляции, им не помогают даже родственники. «Я не понимаю, почему люди стали изгоями. Это заболевание не определяет ни социальный статус, ни ум, ни достаток». В этом примере особенно интересен аспект «вины» или ответственности за заболевание. Как обращали внимание Рабинов и Локк, в случае пациентов с редкими болезнями в США генетический характер болезни оказывался важным легитимирующим фактором, позволяющим получить поддержку. В случае с COVID ответственность за заболевание может переноситься на индивидов, лишая их поддержки (ходили на шашлыки, не вовремя вернулись из Куршевеля), хотя нет научных данных, позволяющих хоть как-то оценить связь между «легкомысленным» поведением и фактом заражения. Врач из Караганды подчеркивает необоснованность выстраивания такой причинной связи и акцентирует внимание на том, что «перед вирусом все равны», а старые формы неравенства оказываются не значимы (подробнее о том, как проявляют себя старые формы неравенства, написал Сергей Гуриев).

Классификации подвижны и менялись за время пандемии несколько раз. Так, после объявления о том, что в режиме самоизоляции можно выносить мусор и гулять с собакой, ценным ресурсом стала собака. Люди обсуждали возможность одолжить или срочно приобрести собаку, чтобы иметь возможность выходить из дома, не рискуя попасть под санкции. Но вскоре о собаках забыли: во-первых, санкции оказались не повсеместными, а точечными, во-вторых, наличие собаки не мешало полиции задерживать граждан на улице.

Биокапитал

В процессе присвоения биологического гражданства и адаптации к нему возникает новая политэкономия. Биологические особенности превращаются в биокапитал, который конвертируется в деньги, продукты, бесплатное медицинское обслуживание (или преимущественное право на поступление в вузы, то есть доступ к лифтам социальной мобильности как форму компенсации). Один из врачей, выдававший заключение пострадавшим от Чернобыля, говорит, что «диагноз, который я пишу, — это деньги» (Petryna (2002b), с. 263).

В России выделяется несколько категорий граждан, пострадавших в период пандемии, которым назначены денежные компенсации или доплаты (например, те же медики). При этом существует большая неопределенность в том, как считать COVID-нагрузку: по количеству пациентов или по времени, проведенному с ними? Как распределять доплаты в зависимости от квалификации медработников и положены ли они врачам скорой помощи?

Формируются новые социальные идентичности, и меняются границы индивидуального/социального. Люди рассказывают о своем диагнозе (выкладывают фото результата анализа) или статусе (результат анализа на антитела), публикуют конфиденциальные медицинские документы и описывают физиологические подробности самочувствия в соцсетях. Раньше это практиковалось только в отношении публичных фигур, таких, как первые лица страны или звезды шоу-бизнеса: пример из прошлого — бюллетени о здоровье Сталина.

Прослеживается возросшая роль науки/биологии в легитимации политических институтов. В пору пандемии БГ помогает легитимировать меры контроля, привлечь ценностный авторитет, с которым никто не захочет спорить, — «жизнь ценна», «берегите стариков», «подумайте о детях, неизвестно, чем все это грозит им в будущем» и т.д. Через оптику БГ заметно, как биологическая основа ценностей выходит на первый план.

Власти есть дело до нашего тела — в XXI веке это все еще так при всех победах эмансипации, мультикультурализма и политкорректности в мире развитых стран. Мы уважаем медицинскую тайну, считаем все менее приличным обсуждать внешность малознакомых людей, критикуем кондиционеры и дресс-код в офисах, переживаем об этике, границах, неявном насилии. Но каково в этом новом мире вдруг оказаться в ситуации, когда охранник заставляет вас демонстративно размазать по рукам санитайзер и надеть свежую маску, подносит градусник к вашему лбу (а то и подает вам его для помещения под мышку)? Много писали о том, что за приступ кашля в транспорте люди могли побить. А за приближение к коллегам на работе или членам семьи в ресторане ближе чем на полтора метра вам могут сделать замечание — на расстояние между телами есть регламент.

Маятник резко качнулся, и теперь это может зайти далеко и продлится долго.

Литература

1. M. Lock (2012). From Genetics to Postgenomics and the Discovery of the New Social Body, in: M.C. Inhorn and E.A. Wentzell (eds). Medical Anthropology at the Intersections: Histories, Activisms, and Futures. — Durham, NC: Duke University Press. P. 129–162.
2. C. Novas, N. Rose (2000). Genetic Risk and the Birth of the Somatic Individual. Economy and Society. 29 (4): 485–513.
3. A. Petryna (2002). Life Exposed: Biological Citizens after Chernobyl. — Princeton: Princeton University Press (Petryna, 2002a).
4. A. Petryna (2002). Biological Citizenship: The Science and Politics of Chernobyl-Exposed Populations. — Osiris. 2nd Series: 19: 250–265 (Petryna, 2002b).
5. P. Rabinow (2010). L'artifice et les Lumières: de la sociobiologie à la biosocialité. Politix, no 90 (2), 21–46. doi:10.3917/pox.090.0021.
6. N. Rose, C. Novas (2004). Biological Citizenship. In: Ong, Aihwa and Collier, Stephen J. (eds.), Global Assemblages.
7. B. Turner (1990). Outline of a Theory of Citizenship. Sociology, 24 (2): 189–217.
8. B. Turner (2001). The Erosion of Citizenship. British Journal of Sociology, 52 (2): 189–209.
9. «“Я не хочу хоронить свою маму как собаку”. В петербургском суде — первое дело о несогласии с коронавирусным обрядом».

Понравился материал? Помоги сайту!