14 сентября 2021Общество
218

«Я уже всех друзей достал напоминаниями про иноагентство в стиле “держи пиво, купленное на деньги Госдепа”»

Эвелина Руденко поговорила с журналистом Петром Маняхиным, который был признан иноагентом, и журналисткой Катей Арениной, которая была в инициативной группе медиастрайка «Нет иностранных агентов, есть журналисты»

текст: Эвелина Руденко
Detailed_picture© «Медиазона»

Сегодня опубликована петиция об отмене закона об иностранных агентах, которую подписали около 150 СМИ, НКО и общественных инициатив. Массированная атака властей на независимые СМИ и НКО началась не сегодня, но резко обострилась в предвыборный период. Мы выражаем безусловную солидарность со всеми коллегами, попавшими под этот каток.

Примерно неделю назад больше 50 изданий, включая такие разные по своему редакционному профилю СМИ, как «Медиазона», «Новая газета», «Холод», Znak.com, Wonderzine, The Village, провели медиастрайк «Нет иностранных агентов, есть журналисты». В этот день издания вышли с единой плашкой журналистской солидарности.

Эвелина Руденко поговорила с Катей Арениной, журналисткой «Важных историй»∗, которая входила в инициативную группу акции, и с журналистом Петром Маняхиным∗, который был признан Минюстом физическим лицом — иноагентом в июле этого года.

Петр Маняхин, журналист

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

— 15 июля вас внесли в реестр иноагентов. Как на это отреагировали близкие? До реестра вам неоднократно приходили угрозы, на вас совершались нападения — из-за журналистской и политической деятельности; возможно, они успели привыкнуть к давлению?

— Для них это все смазалось, потому что уже 16 июля меня задержали, и я несколько часов не выходил на связь, меня долго не выпускали из полиции. Это, конечно, для родных было страшнее, чем признание меня иноагентом. Уже по прошествии времени я могу сказать, что моя девушка очень стойко и правильно это перенесла, мои друзья — тоже большие молодцы, они все меня поддержали, насколько это было возможно. Родители и особенно бабушки... Я думал, что они хуже воспримут, но они восприняли это так, как и должны были: они переживают, очень беспокоятся, что у меня нет теперь работы, что я впаду в уныние или депрессию, но никто меня из-за семейного стола не выгоняет с криками: «Ах ты иностранный шпион!» Все понимают, что происходит в стране с журналистикой и не только, все знают, чем я занимался, и понимают, что в этом нет никакого криминала. Отношения ни с кем не ухудшились, даже с теми знакомыми, с кем они, как мне казалось, могли бы ухудшиться.

— В подкасте «Привет, ты иноагент» Сони Гройсман и Оли Чураковой вы говорили, что не собираетесь уезжать ни из Новосибирска, ни из России. Напрашивается закономерный вопрос: вы не захотите уехать даже в случае прямой угрозы уголовного преследования?

— Это сложный вопрос, конечно. Уезжать из Новосибирска в другой российский город бесполезно, я не буду чувствовать себя в безопасности. Я не могу сказать, что я никогда не уеду. Грубо говоря, если мне будут тыкать в спину пистолетом и говорить «вали», а я не буду валить — нет, таким героизмом, как мне кажется, заниматься бесполезно. Это история о том, что человек не хочет бросать свой дом, пока он не горит или его не затапливает, даже если ему говорят, что скоро здесь построят плотину ГЭС и пора прощаться с Матерой. Пока вода не начинает подступать, уезжать не хочется.

В целом примерно до этой зимы-весны мне казалось, что независимая журналистика в России может существовать в каких-то стесненных условиях, но все-таки в условиях. Мне эти правила казались понятными и относительно приемлемыми. Но после признания «Медузы» иноагентом и объявления «Проекта»∗∗ нежелательным стало ясно, что либо этих правил никогда не существовало, либо теперь негласный договор расторгнут.

— С вашего иноагентства прошло без недели два месяца; как вы живете в этих условиях?

— Абстрагироваться от этого решительно невозможно, работать довольно сложно; я сейчас занимаюсь некоторым количеством консультативной работы для небольших медиа — помогаю им развиваться: к счастью, еще существуют люди, которые хотят развивать медиа в нашей стране. Дошли руки до того, что казалось не обязательным, но интересным, — я поступил в аспирантуру, первый аспирант-иноагент в России. Решил написать диссертацию, несколько фикшен-текстов, на которые всегда не хватало времени. Моя терапия — смеяться над ситуацией, мне кажется, я уже всех своих друзей достал напоминаниями про иноагентство в стиле «держи пиво, купленное на деньги Госдепа».

Еще есть много неожиданных трудностей, про которые никто не знает. Например, я не могу никому переводить деньги в значительных суммах, иначе получателя признают иноагентом и в отчете Минюста я не смогу отчитаться за этот перевод. Я не могу снимать наличные, а в Новосибирске не в каждом общественном транспорте есть безналичная оплата, то есть я лишен права ездить на маршрутках. Это все выглядит смешно на фоне репрессий против СМИ в стране, но довольно ощутимо. Ну и, конечно, в связи с признанием «Проекта» нежелательной организацией у меня нет работы, мой постоянный доход сильно сократился. И работу довольно сложно найти, остается очень малое количество медиа — либо те, кто уже признан иноагентом, либо те, кто не боится ставить плашку. И у тех, и у других все плохо с деньгами. Даже если они хотят помочь, они не могут набирать новых людей, потому что у них уже сформированы штаты. Это все понятно и совершенно не обидно.

Для доноров, кстати, никаких рисков нет.

— Иноагентский статус обязывает заводить юридическое лицо с генеральным директором, бухгалтером, сдавать отчеты, проходить аудиты — все это стоит приличных денег. Планируете ли вы собирать донаты на оплату этих безумных расходов?

— Мы с коллегами создали одно общее юрлицо, да, это довольно дорого. Я пока не просил пожертвований, справляюсь своими силами, мне кажется, за донаты нужно что-то предложить обществу, я не самый пострадавший, чтобы просить просто так. Есть люди, которые сидят в тюрьмах, их семьи остались без кормильцев, им больше стоит помочь. Я думал насчет краудфандинга для своего подкаста, но это сложно — многие краудфандинговые платформы зарегистрированы за границей (формально это будет сочтено иностранным финансированием. — Ред.). В общем, не сказать, что краудфандинг вообще невозможен, но для иноагентов он сильно затруднен. Мы с коллегами ищем возможные решения с юристами, но пока не нашли приемлемых. Для доноров, кстати, никаких рисков нет.

— Вы упоминали про проблемы с работой. Они, кроме прочего, связаны с тем, что многие работодатели абсолютно безосновательно боятся принимать на работу иноагентов. Как вы считаете, как обществу преодолевать этот страх? Реально ли вообще его развеять?

— И закон, и статус иноагента — это пугалки, единственный способ разрушить эту стигму — заниматься просвещением. Рассказывать людям, какие ограничения наложены на иноагентов, что сотрудничество с ними ничем не грозит, развеивать мифы фактами. Не вижу другого способа. И кажется, что чем больше иноагентов, тем это менее страшно для кого-то. Когда «Дождь»∗ и «Важные истории» внесли в реестр, как будто бы меньше людей стало бояться. Хотя на институциональном уровне всякие организации и СМИ, которые считаются приличными, все равно опасаются. Думаю, необоснованно, но здесь каждый решает сам за себя.

— Во время медиастрайка «Нет иностранных агентов, есть журналисты» некоторые издания напомнили о коллективном проекте поправок к закону. Как вы относитесь к предлагаемым поправкам? Ведь здесь непростая дилемма — либо бороться за полную отмену, которая едва ли возможна в сегодняшних условиях, либо за поправки, которые не изменят дискриминационной сути закона и как будто легитимизируют его со стороны общества.

— Я не присоединяюсь к просьбе внести поправки и вообще к такой постановке вопроса. Этот закон должен быть отменен, должно быть широкое общественное обсуждение того, нужно ли нам понятие «иноагентства» и стоит ли вообще защищаться от «иностранного вмешательства». Это должны решать не в АП и не депутаты «Единой России» в Госдуме. Мое личное мнение — закона не должно быть вовсе. Возвращаясь к инициативе синдиката независимых изданий — может быть, у них что-то получится. Мне очень нравится их постулат об обнулении нынешнего реестра, который составлен неправовым образом. Хорошо, что существует хотя бы такая инициатива, потому что перспективы отмены закона, конечно, нет.

— В наших условиях поводов для оптимизма мало, поэтому давайте представим, что все материалы иноагентов запретят вовсе и нам придется вернуться к настоящему печатному самиздату. Какой свой текст вы бы хотели видеть передающимся из рук в руки, несмотря на запреты?

— Наверное, тот самый текст, удостоенный «Редколлегии» в 2017 году («Капитализм чистой воды» о добыче золота рядом с Телецким озером на Алтае. — Ред.), и корпус текстов «Тайги» о сибирских уголовных преследованиях и пытках. А то, что было лучшим в «Проекте», мы опубликовать не успели.

Катя Аренина, журналистка

— Расскажи про акцию «Нет иностранных агентов, есть журналисты» — как долго вы ее готовили, какие проблемы возникли в ходе обсуждений, как много СМИ присоединилось в конечном результате?

— Планировали акцию, думаю, где-то две недели, хотя абстрактные обсуждения начались еще раньше. Коллеги написали несколько обращений к чиновникам, после этого появились мысли сделать еще и что-то нестандартное: условно — газетам выйти с черными первыми полосами. Мысли крутились вокруг иноагентской плашки — сама формулировка в ней настолько нелепа, что все время хочется ее как-то иронично обыграть.

После того как сформировался условный костяк СМИ, готовых участвовать в акции, мы довольно долго пытались договориться о формулировках. Тридцати журналистам, у каждого из которых свои представления о прекрасном, договориться о единой концепции акции очень непросто. Но, к счастью, все получилось.

Очень крутое чувство, когда утром видишь, как каждую минуту кто-то новый выпускает заявление, как на десятках сайтов появляются эти плашки, как вся лента в Телеграме состоит из этих постов, а медиа из регионов, которых ты, может быть, даже не знаешь, присоединяются к акции. Мы думали, что будет участвовать около 30 изданий, в итоге их было больше 50.

Кто-то из коллег, кто не зарегистрирован как СМИ, ставит маркировку, упоминая издания-иноагентов и физлиц-иноагентов, хотя по закону это обязаны делать только СМИ с регистрацией в Роскомнадзоре.

— Видно, что многие медиа решили перестраховаться и не принимать участия в акции. Из этого вырастает трудный вопрос — как помогать обществу бороться со страхом? И возможно ли это вообще?

— Вся ситуация порождает образ мышления «как бы чего не вышло». Ты сам время от времени ловишь себя на этом и стараешься это пресекать. Но такие проявления солидарности показывают, что есть много изданий, которые не боятся выражать свою позицию, — и это тоже может влиять на людей, заставлять их задуматься: «Раз они все не боятся, может, и мне не нужно?» Очень важно, что в акции участвовало очень много изданий — не иноагентов, тех, кому есть что терять.

Сейчас очень быстро меняются законы, меняется практика их применения — это тоже способствует желанию перестраховаться. Например, замечаю иногда, что кто-то из коллег, кто не зарегистрирован как СМИ, ставит маркировку, упоминая издания-иноагентов и физлиц-иноагентов, хотя по закону это обязаны делать только СМИ с регистрацией в Роскомнадзоре.

Мне кажется, можно помогать бороться со страхом личным примером, но даже важнее больше разговаривать друг с другом, формировать сильное и поддерживающее комьюнити. Это то, что мне очень понравилось в этой акции, — неожиданно большому количеству медиа удалось договориться, показывать, что мы можем выступить единым фронтом. Мне кажется, это важно и для тех, кто участвовал в акции, и для тех, кто наблюдал ее со стороны, — знать, что есть эта солидарность с коллегами, что тех, кто тебя поддержит, даже больше, чем ты мог представить.

— Как ты относишься к словам о том, что иноагентская плашка — это знак качества? Считаешь ли ты это еще одним способом борьбы со стигмой?

— Если выходить за рамки моего круга общения, где эта плашка никого не пугает, то, конечно, многим трудно понять, почему это ничего не говорит о тех, кто вынужден ее ставить, а только о тех, кто плодит эти безумные законы.

Если говорить о снятии стигмы, мне кажется, нужно потратить очень много сил, чтобы объяснить людям, как мы в принципе пришли к ситуации, когда российские медиа стали либо системными, либо репрессируемыми. Тогда людям будет проще понять, откуда берется этот статус. А дальше не так важно, называть это «знаком качества» или нет, хотя мне лично это не очень симпатично — это не знак качества, а мерзкая и подлая вещь, которая мешает людям жить и работать.

Есть еще много обсуждаемая идея всем ставить иноагентскую плашку, чтобы максимально дестигматизировать ее. Но это сложно реализовать: многие медиа не хотят терять рекламодателей, и это, конечно, можно понять. Нет уверенности, что такая акция может быть настолько массовой, чтобы на что-то повлиять. К тому же иноагентов как предателей государства в первую очередь воспринимают те, до кого независимым СМИ в принципе трудно достучаться, — а по телевизору говорят совсем другое.

— Как ты оцениваешь поправки к закону об иноагентах синдиката независимых изданий? Как сохранять комьюнити, когда как будто бы есть серьезное и очень принципиальное расхождение мнений?

— Разные точки зрения в журналистском сообществе — это нормально, все находятся в разных ситуациях и имеют разный опыт акций, взаимодействия с властями и т.д. Мне лично кажется, что этого закона не должно быть вообще. Но если откинуть все мысли о том, что обращения к власти сейчас вряд ли принесут плоды, то, конечно, лучше закон с поправками, чем нынешний его вариант.

— До выборов осталось недолго. Готовишься ли ты к возможному внесению в реестр как физлица-иноагента?

— Не знаю, как тут готовиться. В день внесения нас («Важных историй». — Ред.) и «Дождя» в реестр иноагентов мы с приятелем-журналистом поспорили, признают ли кого-то сегодня или будет пауза. Договорились, что если кого-то признают — то с него килограмм инжира, если никого — с меня. А если признают «Важные истории», то он мне будет должен два килограмма. Я выиграла, но не очень этому рада.

∗ Внесены Минюстом РФ в реестр СМИ или физических лиц, выполняющих функции иностранного агента.

∗∗ Признан Минюстом РФ нежелательной организацией.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20249364
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202416009
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202420327
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202425563
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202426905