«Тьфу на тебя, Алексей Навальный!»: границы публичной политической интернет-дискуссии в путинской России

Скоро в магазинах появится новая книга издательства «НЛО» «Несовершенная публичная сфера: история режимов публичности в России» под редакцией Татьяны Вайзер, Тимура Атнашева и Михаила Велижева.

Сегодня на Кольте — препринт одного из текстов книги (данного нами со значительными сокращениями). Это подробный анализ известного американского исследователя Майкла Горэма, который разбирает состояние публичной сферы в стране — на пересечении и в столкновении двух разных типов медиа: государственных и сетевых.

В марте 2017 года оппозиционер Алексей Навальный начал новый этап в борьбе против коррупции в высших правительственных кругах, растянувшейся на десятилетие ^[1]. Пятиминутный ролик на YouTube, разоблачающий несметные богатства премьер-министра и бывшего президента РФ Дмитрия Медведева и намекающий, что он добыл их весьма сомнительными средствами, немедленно стал сенсацией и собрал более семи миллионов просмотров в первую же неделю после размещения. Хотя даже через несколько дней после публикации видео Кремль демонстративно его игнорировал, один из персонажей этого документального ролика, Алишер Усманов, олигарх, человек, приближенный к Кремлю, решил, что скандальные обвинения, выдвинутые в том же ролике против него лично, нельзя оставить без ответа. Подав против Навального иск по делу о клевете, Усманов не только ответил ему непосредственно, но и разместил на YouTube собственный ролик, положивший начало диалогу, в котором, по мнению некоторых, впервые с тех пор, как Путин занял пост президента, можно было усмотреть признаки публичной дискуссии между оппозицией и правящей элитой в России.

Интернет как пространство публичной дискуссии в России

У самого понятия «публичное» в России очень непростая история — отчасти из-за его иностранного происхождения, отчасти из-за ассоциаций с борделем (публичным домом), которые оно вызывало в начале XIX века, но прежде всего из-за отсутствия в русском языке близких эквивалентов, определяющих соответствующие институциональные структуры и дискурсивные практики. По мысли Олега Хархордина, русская языковая культура изначально сводилась к двум основным регистрам, ни один из которых, как правило, не предполагал публичных обсуждений: «Человек либо говорил на бюрократическом языке российских чиновников, либо доверительно общался с друзьями» ^[2]. Вместе с искоренением независимых СМИ и публичной критики в советское время эти факторы привели к тому, что Хархордин называет «слабой развитостью критически настроенной и активной публики в современной России» ^[3].

К вероятности, что интернет будет способствовать становлению публичной сферы, которая стимулирует гражданскую активность населения и изменение политической ситуации в стране, исследователи еще не так давно относились в лучшем случае скептически. И Дмитрий Голынко-Вольфсон, и Егор Панченко, отметив, что расцвет социальных медиа в России пришелся на 2000-е годы и совпал с периодом активного развития экономики при Путине, утверждали, что культура Рунета носит в первую очередь развлекательный характер и не приспособлена для политических дебатов в онлайн-режиме. Они, как позже сторонники киберпессимизма, даже предположили, что государству удобно использовать интернет как инструмент контроля ^[4].

Эти скептические взгляды перекликались с позицией Хабермаса, который изначально был критически настроен по отношению к воздействию телевидения и массмедиа в целом на публичную сферу, полагая, что они «лишают человека способности участвовать в дискуссии, отвечать» ^[5]. Впоследствии, перечисляя условия, необходимые, чтобы «публичная политическая коммуникация в СМИ способствовала участию общества в законодательном процессе» ^[6], он предложил более сложную картину публичной медиасферы, хотя названные им условия — независимые СМИ, свободные и конкурентные выборы, независимая судебная система, обеспечивающая гражданам свободный и равный доступ к законодательству, — в Российской Федерации на сегодняшний день по-прежнему не соблюдаются. В то же время Хабермас был убежден, что «слаборазвитая публичная сфера» — то есть не влияющая на принятие политических решений — все же играет определенную роль, поэтому употребление понятия «публичная сфера» в контексте авторитарного российского дискурса в какой-то мере все же оправданно. Именно такие общества со слаборазвитой публичной сферой «стимулируют циркуляцию идей, формирование политических убеждений и общественного мнения, а также развитие коллективных идентичностей» ^[7].

Эта мысль тем более актуальна в случае России, если принять используемое Бенклером ^[8], а вслед за ним и другими исследователями русскоязычного интернета новое понятие «сетевая публичная сфера». Они рассматривают коммуникацию в интернет-пространстве как «независимую альтернативу офлайн-медиа и политической сфере, находящимся под более пристальным контролем» ^[9].

Зизи Папачарисси выдвигает наиболее смелый довод в пользу того, что сетевую политическую коммуникацию можно расценивать как альтернативное публичное пространство: она считает, что классическая модель «публичной сферы» продиктована ностальгией по давнему прошлому, утратила связь с современной действительностью и никак с ней не соотносится. По мнению Папачарисси, именно «возвращение к частной сфере», сопряженное с внедрением цифровых технологий, заставило граждан пересмотреть свое отношение к публичному: «Социальные онлайн-платформы, такие, как блоги, YouTube, новостные агрегаторы, собирающие информацию из разных источников, активистские интернет-сообщества — все это отражает распространенные новые привычки гражданского общества, и электорат, стоящий за этими привычками, вовсе не пассивен, он просто переносит свою гражданскую активность в другие сферы» ^[10].

Публичная дискуссия в постсоветской России

Для исследователей, изучающих эволюцию вовлеченности граждан в политическую дискуссию в России, еще большую проблему представляет сложная история отношения к публичным дискуссиям как таковым. По мнению Калугина, эта проблема восходит еще к древнерусской дидактической литературе, в которой «сама ситуация спора мыслится как негативное проявление человеческой природы» ^[11]. Это способствовало общей «деполитизации» языка, ставшей особенно заметной, когда в XVIII веке оформилась публичная сфера, так как в итоге сложилась ситуация, в которой люди отказываются «признать в высказывании форму политического участия», а это, в свою очередь, повлекло за собой «разделение обязанностей» — «общественный договор между властью и обществом, в соответствии с которым одни наделяются правом “действовать”, а другие — “говорить”» ^[12]. Эти факторы наряду с оформлением более или менее систематизированного и единообразного советского государственного языка на протяжении десятилетий, последовавших за Октябрьской революцией, привели к тому, что в советскую эпоху в публичном дискурсивном пространстве существовало главным образом два типа речи, ни один из которых не способствовал компромиссу или диалогу: «В официальном дискурсе все заранее известно, а коммуникативная модель вовсе не предполагает реального обмена мнениями; в частном дискурсе у участников даже нет цели прийти к единой точке зрения — они “просто разговаривают”, и каждый из них остается при своем мнении» ^[13].

На этом фоне гласность, провозглашенная Горбачевым, и первые годы президентства Ельцина, когда на правительственных заседаниях, в эфире и со страниц большей частью свободных от цензуры и независимых изданий регулярно звучали противоположные точки зрения, которые вели к конкретным, систематическим изменениям, выглядят, скорее, как исключение из правил. Незаконно распустив в 1993 году коммунистическое правительство, Ельцин демонстративно подтвердил веками господствовавшее убеждение, что верховный правитель в своих действиях может не считаться с голосом народа, создав прецедент, оказавшийся губительным для зарождавшейся культуры публичной политической дискуссии в постсоветской России. Во второй половине 1990-х годов Ельцин еще больше подорвал доверие к публичной политической сфере, после того как за счет «заказухи» в СМИ обеспечил себе переизбрание на второй срок вопреки всем аргументам против, а затем вел сомнительные информационные войны. Когда в 2000 году Путин пришел к власти, он воспользовался этой явной тенденциозностью и коррупцией, снова сделав СМИ, по крайней мере популярные телеканалы, рупором государства, поэтому к моменту его второй избирательной кампании в 2004 году реальная политическая оппозиция уже почти или совсем лишилась возможности обращаться к широкой публике в эфире. Приводя слова одного бывшего государственного чиновника, Фишман отмечает: «“Если вы сами часть системы, вы не боретесь с оппозицией. Вы предоставляете системе делать это за вас”» ^[14]. Поэтому на острые политические ситуации правящая элита реагирует примерно одинаково: «С Навальным не спорят. На него либо не обращают внимания, либо подают в суд» ^[15].

Но такой подход становится все более уязвимым не только из-за непрерывного развития интернета и новых медийных технологий, благодаря которым наружу прорывается больше несогласных голосов, чем это возможно на массовом государственном телевидении, но и потому, что растет поколение, для которого цифровая среда — родная стихия, которое черпает сведения почти исключительно из нее и на их основе формирует свое мнение. А ведь никому из оппозиционеров не удалось завоевать среди обитателей этой среды такой популярности, как у Алексея Навального.

Помимо умения создавать острый контент, достаточно занимательный, чтобы привлечь зрителей, Навальный, по мнению многих, мог похвастаться своего рода «медийной харизмой», которая тоже способствовала росту числа подписчиков. В значительной мере именно из-за его успеха и нежелания отказываться от своих политических амбиций государственные новостные агентства, говоря о Навальном, называют его не активистом или политиком, а блогером. Те, кто определяет его этим словом, в котором многим россиянам до сих пор слышится что-то чуждое, если не презрительное, пытаются отнести Навального к тому лагерю, представители которого имеют право «говорить», но не «действовать».

«Он вам не Димон»

Для расследований, которые Навальный стал проводить под эгидой своего Фонда борьбы с коррупцией ^[16], он использовал все более продвинутые технологии, особенно в фильме «Он вам не Димон: яхты, дворцы, виноградники — тайная империя Дмитрия Медведева», который он выпустил в марте 2017 года ^[17]. Фильм был задуман Навальным как повествование, сочетавшее в себе высокие технологии, острую сатиру и откровенное расследование, данные для которого появились благодаря утечке некоторых документов или были взяты из открытых источников, — те и другие убедительно указывали на сомнительность подарка, который Алишер Усманов, олигарх и пятый среди самых богатых людей в России, сделал Дмитрию Медведеву, передав ему роскошную подмосковную усадьбу. Несмотря на уже отмеченное традиционное разграничение права говорить и права действовать в политической сфере, разоблачительное видео побудило выйти на улицы обычных людей в таких масштабах, каких массовые протесты не достигали с выборов 2011–2012 годов и их бурных последствий ^[18].

Официальная реакция: замалчивание

Реакция официальных СМИ на «Димона», по сути, соответствовала уже обрисованному сценарию. В государственной «Российской газете» видео упоминалось лишь в связи с делом о клевете, которое Усманов возбудил против Навального, причем описание выглядело весьма схематично: в тексте не фигурировало ни имя самого Медведева, ни название фильма. А содержавшиеся в статье отсылки носили явно пренебрежительный оттенок: «Напомним, что месяц назад Фонд борьбы с коррупцией Навального опубликовал то, что он назвал расследованием» ^[19]. Хотя интерес Медведева к цифровым технологиям хорошо известен, об этом видео он высказался больше месяца спустя, в ходе незапланированного интервью после посещения им тамбовской свиноводческой фабрики, назвав его «компотом из мути и чуши» ^[20]. Первоначальная реакция Алишера Усманова, который подал на Навального в суд (ради «защиты чести и достоинства»), тоже типична для «оппонентов» Навального в прошлом.

В каком-то смысле правительство, подчеркнуто игнорируя Навального, поступало здраво: в мире медиа, и без того перенасыщенном контентом, тот, кто набирает много просмотров, если не «лайков», уже приближается к победе. Именно поэтому многие сочли судебное разбирательство «удачей» Навального, хотя он его и проиграл: «В битве с близким к власти бизнесменом он выглядит для народа априори более выигрышно» ^[21]. В то же время, учитывая, что число интернет-пользователей неуклонно растет, а в публичную сферу вступает поколение, которое, чтобы узнать новости и сформировать собственное мнение, чаще всего обращается именно к интернету и социальным сетям, а не к телевидению, правительству все труднее — и для него все более рискованно — игнорировать как саму эту среду, так и ее главного активиста.

Видеообращения Усманова: риторический анализ

Поэтому через месяц после того, как Усманов подал в суд на Навального, а тот ответил ему постом на YouTube ^[22], события разворачивались уже не по привычному сценарию. В своем видео Навальный не только сообщал дополнительные сведения о недвижимости Усманова и сомнительных махинациях, с помощью которых он, обойдя закон, оказал услугу Медведеву, но и заявил, что при советской власти Усманов обвинялся в изнасиловании и отбывал наказание как опасный уголовный преступник, а свое огромное состояние нажил весьма неприглядным способом. Через месяц, очевидно, решив, что публичные обвинения такого рода нельзя оставить без ответа, Усманов использовал все тот же YouTube и напрямую обратился к Навальному и к тем людям, которые «пока еще думают, что Навальный говорит правду» ^[23]. Хотя в последнее время предпринимательская деятельность Усманова во многом была направлена на расширение империи новых медиа, в которую вошли и некоторые популярные русскоязычные соцсети (в том числе «ВКонтакте» и «Одноклассники»), для него самого эта среда оказалась совершенно новой — аккаунтами на YouTube и «ВКонтакте» он обзавелся, лишь когда решил ответить Навальному.

В своем первом обращении Усманов, не теряя времени, задает тон своей двенадцатиминутной речи, сразу прямо обращаясь к своему врагу на «ты» вместо принятого «вы» и обещая разоблачить Навального как «негодяя» и «лжеца», который занимается самопиаром. Кроме того, он указывает, насколько у них разные отношения с интернетом («…к интернету я имею гораздо более глубокое отношение, чем ты. Я его не пользую, я его развиваю»), подчеркивая, что сам он наделен властью человека, способного действовать, а не просто говорить.

Значительную часть своей речи Усманов посвящает противопоставлению двух персонажей: с одной стороны, Навального, которого он изображает в черных красках — как лживого политика, болтливого, но без реальных достижений, движимого завистью и стремлением к саморекламе; с другой — себя, честного и успешного бизнесмена, защищающего свои честь и достоинство, человека действия, который многого добился, но при этом немногословен. На то, что Усманов старается уклониться от прямого ответа на обвинение, указывает настойчивое употребление им глаголов «лгать», «врать» и однокоренных им существительных и прилагательных — всего за двенадцать минут такие слова звучат четырнадцать раз (и еще семь раз — во втором, трехминутном, ролике), например: «твои потуги меня оболгать»; «лживый пиар»; «я хочу сказать о том, что ты лжешь»; «ты, как всегда, лжешь»; «ты врешь, что я преступник»; «вранье».

Усманов пренебрежительно отзывается о профессиональной компетентности Навального, ставит под вопрос его юридическое образование и утверждает, что он просто политик, пытающийся привлечь к себе внимание. Он и в целом выражает сомнение в образованности Навального, чтобы показать несостоятельность его расследования якобы совершенных Усмановым махинаций:

«Если ты с этим, так сказать вот, низким уровнем познаний собираешься идти в политику, я думаю, то это очень опасно. Ты обязательно где-то споткнешься» ^[24].

И он высказывает предположение, что помимо политических амбиций Навальным движет прежде всего зависть к деловым качествам и успеху Усманова:

«…Чувствую страшную зависть лузера и неудавшегося бизнесмена, который начал свой бизнес с откатов на местных сделках. Мучает это тебя, видимо, сильно.
Потому что я вообще живу в счастье, Леша, в отличие от тебя» ^[25].

Любопытно, что ответ на обвинение во взяточничестве, ключевое для ролика самого Навального, у Усманова занимает всего пару секунд и звучит в самом конце перечня из пяти пунктов, причем в первых четырех обсуждаются менее существенные вопросы, связанные с репутацией и личными качествами. И здесь, добравшись до сути обвинений, Усманов прибегает к техническим канцелярским выражениям, которые никак не опровергают предполагаемых незаконных махинаций:

«И вся эта история с землей, с домом — это огромная, многолетняя, многоступенчатая, так сказать, сага. В которой было три заинтересованные стороны, и мне пришлось платить не за то, что сделка была, а за то, что она не была между ними, — и каждому пришлось платить. Одному — активы, чтобы он отказался от прибыли, какую он хотел делать на своей земле, другому — займы и деньги за то, чтобы он землю уступил. И в конечном итоге каждый получил то, что он хотел» ^[26].

И сторонники, и противники Усманова обратили внимание прежде всего на разговорный, неформальный, а иногда даже грубый тон его обращений, из которых они едва ли получили кристально ясные объяснения всех тонкостей, связанных с продажей недвижимости. Как уже было отмечено, он обращается к Навальному фамильярно, на «ты», и пренебрежительно называет его «Лешей». Противопоставляя собственные спокойствие и хладнокровие крикливости Навального («Ты на всех углах кричишь…»), Усманов опускается до уровня примитивных насмешек или намеков на криминальное прошлое («Из нас двоих уголовник — это ты»; «Ты просто неуч»), разговаривает свысока («Ты вот сейчас сядь поудобнее…»; «Тебе все-таки надо читать книжки по недвижимости…») и в конце концов предает своего оппонента анафеме («Тьфу на тебя, Алексей Навальный!»).

Помимо интонации самого обращения видеоролик, снятый на iPhone 7 Plus, отличался откровенно низким качеством. На нем Усманов в рубашке с коротким рукавом сидел за столом, на котором разложены ноутбук, записная книжка и стоит стакан воды. Ирония заключалась в том, что, по свидетельству многих источников, пятый среди самых богатых людей России, крупнейший акционер основных онлайн-медиа и социальных сетей снимал эти видео на борту своей личной яхты «Дильбар» (которую оценивают в 500 миллионов долларов). Очень может быть, что Усманов и снимавший его ролики оператор намеренно выбрали такой дилетантский подход, чтобы — в духе пользовательского контента на просторах интернета — подчеркнуть искренность олигарха, не претендующего на профессионализм.

Ответ Навального

Как в посте, который Навальный опубликовал, когда Усманов подал на него в суд ^[27], так и в двух других своих ответах на видеообращения олигарха ^[28] он выбирает другую тактику и другой тон. Он приветствует попытку Усманова вынести дискуссию на более широкую аудиторию, сообщая своим зрителям, что их мнение значит для него больше, чем решение суда.

В то время как Усманов в своем обращении старается дискредитировать Навального, противопоставив его портрет своему, Навальный придерживается жесткого стиля документального расследования, который и в прошлом обеспечил ему успех. Он не только еще более углубляется в построенные на коррупции махинации Усманова, но и с прокурорской въедливостью разбирает его «защитную речь». Ироничное негодование Навального призвано подчеркнуть несостоятельность возражений Усманова:

«Вы дурите нас, Алишер Бурханович.
Версия с обменом — полная туфта, но не могу отказать себе в удовольствии насладиться деталями этого нелепого вранья».

И наконец:

«Мы их поймали на взятке, они месяц думали, что сказать, и придумали какую-то ахинею…» ^[29]

При этом он продолжает обращаться к оппоненту исключительно на «вы», соблюдая, в отличие от Усманова, определенный речевой этикет. Говоря о махинациях Усманова, он прибегает к выразительной лексике, а не к прямым оскорблениям:

«…Он хапнул горно-обогатительные комбинаты…
…С момента, как Алишер Бурханович оттяпал долю “Газпрома”…
То есть еще раз: вы зарабатываете на российских сырьевых богатствах, принадлежащих всем нам, и вы мухлюете и обкрадываете всех нас. И мы вам еще что, должны спасибо за это говорить — за то, что вы заплатили здесь какие-то копейки?» ^[30]

Комментируя речь Усманова, Навальный ставит ему на вид неподобающе фамильярный и вульгарный тон его обращения — он косвенно иронизирует по поводу нерусского происхождения Усманова (узбека по национальности) и высказывает предположение, что его «хамская» манера речи обусловлена незнанием правил русского речевого этикета: «Я хочу напомнить вам, что в стране, где я живу, — и она называется Россия — принято обращаться к незнакомым людям на “вы” и уж точно не записывать видеообращения в такой специфической хамской манере» ^[31].

Наконец, еще одно резкое отличие — в качестве самого видео. Навальный, который уже больше десяти лет использует интернет и новые медиатехнологии для трансляций и распространения информации, снимает свой ролик в лаконичном интерьере студии с задником и телесуфлером, иллюстрирует его множеством графических материалов (документальных свидетельств, фотографий, видеоклипов) и для создания комического эффекта сопровождает свой рассказ юмористическими мемами, поочередно сменяющими друг друга, — в противовес откровенно дилетантскому видео Усманова.

Реакция: «конкретный язык» против «языка мемов»

В среде высших российских чиновников реакция на вылазку Усманова в неосвоенную область дебатов на YouTube была разной — от молчания Путина, которое тот уже вряд ли соберется нарушить, до одобрения Медведева, которое тот выразил, добавив Усманова в «друзья» на Facebook, и восторженного отклика Марии Захаровой, официального представителя МИД. Когда появился первый видеоролик Усманова, Захарова, которая сама активно пользуется социальными сетями, заявила, что это обращение будут изучать в вузах и колледжах специалисты по риторике и пиару ^[32]. В целом те, кто поддерживал Усманова, чаще говорили о его дебатах с Навальным в более выигрышном для Усманова контексте судебного разбирательства, но вслед за этим отмечали, что Навальный — не более чем скандальный, стремящийся привлечь к себе внимание самопиарщик с политическими амбициями, который только и может «кричать, что все вокруг воры» ^[33]. Другие останавливались прежде всего на самой форме видеообращений, утверждая, что Усманов выглядит более естественно и искренне, как «обычный мужик», в отличие от «пластмассового» Навального ^[34].

У представителей оппозиции и разных интернет-изданий любительский характер видео Усманова не вызвал восторга. Они подвергли критике уровень публичного диалога, назвав Усманова наивным и указав, что невыдержанность его обращений свидетельствует о полном смятении в среде правительственных чиновников, которые не знают, как строить общение с Навальным ^[35].

Дмитрий Глуховский предположил, что «блатная» стилистика речи Усманова объясняется различием и противостоянием поколений (поколения 90-х и поколения 2000-х). Ведущие политики страны, добавляет Глуховский, прибегают к этому языку как своего рода способу «нейролингвистического программирования», который позволяет им наладить контакт с народом и завоевать определенное уважение: «И не только в быту, но и в политике у нас много заимствований из тюремного жаргона, не говоря уж о том, что и страна управляется по понятиям». По мнению Глуховского, главное отличие здесь — в стиле общения: один стиль (Усманова) строится на «конкретном языке», другой (Навального) — на «языке мемов»: «Усманов, прибегая к подобному языку, адресуется к реальной силе, которой понятен конкретный язык, а не язык мемов, как аудитории Навального» ^[36].

Анализируя внешность и визуальный фон каждого из оппонентов, журналист и политолог Андрей Колесников использовал метафору, близкую той, которую мы приводили выше («натуральный» Усманов и «пластмассовый» Навальный), но с противоположными знаками — во многом потому, что казенная обстановка, в которой снят ролик Усманова, производит невыгодное впечатление ^[37].

Труднее судить о реакции широкой публики, поскольку Усманов (или его PR-консультанты) отключил комментарии к обоим своим постам (на YouTube и «ВКонтакте»). Комментарии к постам Навального носят в основном одобрительный характер, что неудивительно, если учитывать, что именно через YouTube-канал он в первую очередь и общается с подписчиками.

Пожалуй, гораздо красноречивее выглядят топовые комментарии к посту Марии Захаровой в Facebook, в котором она с одобрением отозвалась о ролике Усманова. Авторы наиболее популярных комментариев в один голос порицали ее за то, что она восхищается вульгарным, блатным языком публичных высказываний Усманова.

Манера, в которой Усманов обращается к Навальному (и одобрение этой манеры со стороны Захаровой), вызывает у этих людей едва ли не большее возмущение, чем предполагаемое взяточничество первого. Для многих граждан страны, пользующихся интернетом, стилистика и культура речи явно играют важную роль — правда, это вполне понятно, когда мы говорим о тех, кто, по негласному общественному договору, имеет право лишь говорить. Те, кто вправе действовать и не придает значения словам, по-видимому, остались довольны тем, что Усманов прибег к «конкретному языку», чтобы поставить Навального на место.

Среди тех, кого эта дискуссия совершенно не впечатлила, был и «ветеран» оппозиции Григорий Явлинский, попытавшийся положить конец этой перепалке, которую он назвал «пиар-шоу», и полагающий, что подобные жалкие потуги на политические дебаты отвлекают внимание от насущных вопросов и того прискорбного факта, что в путинской России никакого гражданского общества не существует ^[38].

По мнению Явлинского, политическая дискуссия с участием политизированной публики возможна — или, по крайней мере, имеет смысл и на что-то влияет — лишь тогда, когда налицо базовые предпосылки гражданского общества: гражданские права, разделение властей, независимые СМИ, независимый бизнес. Конечно, это вполне справедливое замечание, но его несколько обесценивает то обстоятельство, что сам Явлинский начиная с 1990-х годов регулярно принимал участие в «пиар-шоу» предвыборных дебатов (где собирались все кандидаты, кроме того, которому предстояло победить). Но, как бы то ни было, слова Явлинского находят косвенное подтверждение в заявлении Усманова, который во втором своем видеообращении категорически отрицает, что собирался дискутировать с Навальным («Я вообще-то ждал извинений, а не дебатов»), добавляя, что никакие дискуссии вне зала суда между ними невозможны («У нас дебаты с тобой теперь будут в суде») ^[39]. Для тех, кто стоит у власти, единственный язык, имеющий силу, — перформативные речевые акты, составляющие привилегию судей и единовластных правителей, чьи указания эти судьи выполняют.

YouTube как площадка для политической дискуссии

Благодаря тому, что высокоскоростной интернет в России становится все более доступным, роль таких видеохостингов, как YouTube, с точки зрения возможности контролировать информационный поток заметно изменилась. Но насколько оправданно было бы называть эту площадку частью альтернативной публичной сферы? Вероятно, именно тот факт, что сайт составлял все более ощутимую конкуренцию кабельному телевидению, побудил Усманова к такому нетипичному для представителя российской элиты шагу — ввязаться в словесную баталию.

Диалог между Усмановым и Навальным и внимание, которое он к себе привлек, можно считать объективными симптомами того состояния, в котором оказался российский политический дискурс за семнадцать лет (на тот момент) путинской власти. Перепалка на YouTube, которая в данном случае приобрела статус публичной дискуссии, привела к личному — по крайней мере, виртуальному — столкновению между двумя политическими оппонентами в ситуации, когда те, кто наделен властью, обычно не стремятся просто говорить, потому что обладают исключительным правом действовать. В той мере, в какой такие дискуссии свидетельствуют о том, что элита вынуждена публично отвечать за свои действия, их, несомненно, следует приветствовать. Но с точки зрения как формы, так и содержания они — лишь жалкая пародия на оживленный обмен мнениями, который предполагают традиционные публичные дебаты. В то же время посты Навального оказались более успешными в другом отношении — они побудили его сторонников к действиям и к участию в публичных демонстрациях. Несмотря на то что несанкционированные протесты запрещены федеральным законодательством, 12 июня около 50–98 тысяч граждан в 154 российских городах вышли на улицы — среди них было много тех, для кого интернет является естественной средой обитания и основным, если не единственным, источником информации ^[40]. Поэтому правильнее было бы сказать не то, что в России отсутствует публичная сфера или «суд общественного мнения», а что за почти двадцать лет путинского режима официальный политический дискурс в России испытывает все большее давление со стороны другой, сетевой, публичной сферы, которая предоставляет гражданам альтернативные каналы и язык для восприятия, отображения и критики окружающих их реалий. На риторическом уровне это воздействие проявляется в форме нового языка публичной критики, изобилующего мемами и создающего альтернативу традиционному делению на «официальный» и «неофициальный» дискурсы. Контролировать эту альтернативную среду властям удается с переменным успехом, поэтому они все чаще прибегают к законодательным мерам, чтобы ограничить свободу высказывания в сети (о чем свидетельствует закон, который был принят в марте 2019 года, запрещающий выражать в интернете «неуважение к власти»). Если это действительно так, то борьба будет происходить прежде всего между, с одной стороны, распространением, утверждением и все большей влиятельностью политических дискуссий в интернете, что объясняется демографическими факторами, и, с другой стороны, попытками существующих государственных институтов контролировать, сдерживать и как-то ограничивать свободные и открытые дебаты в сети.

Перевод с англ. Татьяны Пирусской

---

^[1] Эта статья была написана до отравления Алексея Навального в 2020 году, его ареста и заключения в тюрьму в 2021-м и последующего признания Фонда борьбы с коррупцией (ФБК) иностранным агентом и запрещенной экстремистской организацией.

^[2] Kharkhordin O. Republicanism in Russia: Community Before and After Communism. — Cambridge, MA: Harvard University Press, 2018. P. 149.

^[3] Ibid. P. 108.

^[4] Panchenko E. Convergence of Internet News Media and Social Networks on Runet: A New Public Sphere or a Space of Control? // Digital Icons: Studies in Russian, Eurasian and Central European New Media. 2011. № 5. P. 115; Голынко-Вольфсон Д. Социальные сети в несетевом социуме. О биополитике, историзме и мифологии русских социальных сетей // Digital Icons: Studies in Russian, Eurasian and Central European New Media. 2009. № 1:2. P. 101–113.

^[5] Saco D. Cybering Democracy: Public Space and the Internet. Electronic Mediations. Vol. 7. — Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 2002. P. 65–66.

^[6] Habermas J. Political Communication in Media Society: Does Democracy Still Enjoy an Epistemic Dimension? The Impact of Normative Theory on Empirical Research // Communication Theory. 2006. № 16. P. 411–426.

^[7] Dahlgren P. Media and Political Engagement: Citizens, Communication, and Democracy. — Cambridge: Cambridge University Press, 2009. P. 73.

^[8] Benkler Y. The Wealth of Networks: How Social Production Transforms Markets and Freedom. — New Haven, CT: Yale University Press, 2006.

^[9] Alexanyan K., Barash V., Etling B., Faris B., Gasser U., Kelly J., Palfrey J., Roberts H. Exploring Russian Cyberspace: Digitally-Mediated Сollective Action and the Networked Public Sphere // Berkman Center Research Publication. 2012. № 2. 2 March. P. 2.

^[10] Papacharissi Z. A Private Sphere: Democracy in a Digital Age. 2013. P. 13, 21.

^[11] Калугин Д. «Много спирашася, не обретоша истинны», или Поэтика коммуникации власти и общества в России древней и новой // «Синдром публичной немоты»: история и современные практики публичных дебатов в России / Ред. Н. Вахтин, Б. Фирсов. — М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 50.

^[12] Там же. С. 48–49.

^[13] Vakhtin N. The Discourse of Argumentation in Totalitarian Language and Post-Soviet Communication Failures // Public Debate in Russia: Matters of (Dis)order / Ed. by N. Vakhtin, B. Firsov. — Edinburgh: Edinburgh University Press, 2016. P. 21.

^[14] Ibid.

^[15] Fishman M. Usmanov vs. Navalny: How an Oligarch Reignited Political Debate in Russia // The Moscow Times. 2017. 24 May.

^[16] Фонд борьбы с коррупцией, штабы Навального признаны в Российской Федерации экстремистскими организациями и внесены Росфинмониторингом в перечень организаций, причастных к терроризму и экстремизму.

^[17] Навальный А. Он вам не Димон // YouTube. 2017. 2 марта.

^[18] Сколько людей вышли на улицы 26 марта и сколько задержали? Карта протеста // Медуза. 2017. 27 марта. SIA Medusa Project («Медуза») внесено Роскомнадзором в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента.

^[19] Козлова Н. Факты — на стол // Российская газета. 2017. 14 апреля.

^[20] Чушь, какие-то бумажки и компот // Медуза. 2017. 4 апреля.

^[21] Горбачев А. Программа Навального левеет на глазах // Независимая газета. 2017. 31 мая.

^[22] Навальный А. Отвечаем олигарху Усманову и показываем его дом // YouTube. 2017. 17 апреля.

^[23] Усманов А. Алишер Усманов против Алексея Навального // YouTube. 2017. 17 мая.

^[24] Там же.

^[25] Там же.

^[26] Усманов А. Алишер Усманов против Алексея Навального.

^[27] Навальный А. Отвечаем олигарху Усманову и показываем его дом.

^[28] Навальный А. Навальный в 20:18. Эфир #005 // YouTube. 2017. 18 мая; Ответ Алишеру Усманову // YouTube. 2017. 29 мая.

^[29] Навальный А. Навальный в 20:18. Эфир #005. Сведения о том, что А.Б. Усманов дал взятку Д.А. Медведеву путем пожертвования земельного участка с постройками в селе Знаменское фонду «Соцгоспроект», А.Б. Усманов осуществляет цензуру в издательском доме «Коммерсантъ», А.Б. Усманов дал взятку И.И. Шувалову, А.Б. Усманов является преступником, давал взятки Д.А. Медведеву и другим российским чиновникам, похитил советские горно-обогатительные комбинаты и недоплачивает налоги, решением Люблинского районного суда г. Москвы от 31.05.2017 по гражданскому делу № 02-4145/2017 признаны порочащими и не соответствующими действительности.

^[30] Навальный А. Ответ Алишеру Усманову.

^[31] Там же.

^[32] Захарова М. То, что сделал Алишер Усманов… // Мария Захарова. 2017. 18 мая.

^[33] Никаноров С. Навального снова обвинили во лжи // Независимая газета. 2017. 17 апреля.

^[34] Ольшанский Д. Натуральный Усманов против пластмассового Навального // Коммерсантъ. 2017. 20 мая.

^[35] Виноградов М. «Тьфу на тебя, Алексей Навальный!» // The New Times. 2017. 22 мая.

^[36] Глуховский Д. Тьфу и нейролингвистическое программирование // Новая газета. 2017. 2 июня.

^[37] Цит. по: Кузнецова Е., Дергачев В., Дзядко Т. «Ты, пожалуйста, извинись».

^[38] Явлинский Г. Выборов не будет // Григорий Явлинский. 2017. 25 мая.

^[39] Усманов А. Алишер Усманов против Алексея Навального — 2 // ВКонтакте. 2017. 24 мая.

^[40] 12 июня на улицы вышло больше людей, чем 26 марта // Медуза. 2017. 13 июня.

Понравился материал? Помоги сайту!