Распоясавшиеся керамисты
Художник Михаил Копылков — о том, как группа «Одна композиция» вывела советскую керамику 1970-х из статуса ДПИ
11 июня 2021421Редакция продолжает заказывать тексты студентам Школы гражданской журналистики. На этот раз Анастасия Платонова рассказывает о человеке, который один на один вышел на борьбу с государством.
В конце зимы я оказалась на митинге рабочих в Твери. Мне хотелось узнать, как изменилась жизнь рабочих Тверского вагоностроительного завода: ощущают ли они кризис и насколько остро, доверяют ли власти или обвиняют ее?
Митинг проходил в формате встречи с депутатом Думы от КПРФ Василием Соловьевым. Рабочие десятиминутную речь Соловьева слушали молча, не реагируя ни на призывы «выступить дружным фронтом против сокращений», ни на выпады в адрес «продажного профкома ТВЗ». На моей памяти это был самый тихий митинг: ораторы просто сменяли друг друга один за одним, а рабочие так и стояли беззвучно. Только на площади шумела техника: машины ездили кругами, убирая несуществующий снег. Но слух к этому ровному гулу быстро привык.
Странное молчание нарушили только один раз: спорили женщина с пачкой листовок и пожилой мужчина в черном строгом пальто:
— Мы на Майдан сами пойдем, потому что корни Майдана в России. Путина под суд! Сечин — друг Путина, пять миллионов получает в день, негодяй. Стрелять таких надо! Майдан тут будет, никуда не денетесь. Мой отец погиб под Сталинградом не за это. Мы предали Россию, нас считают за овощей, а мы просто молча сидим, овощи и есть!
Cпорили в стороне от сцены, позади толпы. На шум митингующие не обернулись: дослушивали выступление депутата Тверского законодательного собрания Андрея Истомина. Он как раз говорил:
— Нельзя ждать молча, пока твои проблемы решат. Сегодня нужно стучаться и кричать. И кто громче кричит, тот больше для себя выбьет.
Позднее мужчина в черном пальто подошел ко мне и протянул лист бумаги: обращение в Правительство РФ от некого Олега Образцова. Цифры, ссылки на законы — сухой официальный язык. Образцов требует изменить порядок индексации пенсий пострадавшим на производстве. «Если требования не будут выполнены, я полон решимости совершить публичный акт самосожжения».
— Человек тут у нас есть один. Обращается, а его отфутболивают. Вплоть до самосожжения, — мужчина говорит очень тихо, смотрит в сторону. Помолчав, добавляет: — Я этот человек.
Образцов отдал мне обращение, начал путано рассказывать о его сути, быстро смялся и заторопился уходить. На копии обращения был указан номер телефона. Я договорилась о встрече.
Дома Образцов показал мне две толстые бумажные папки с отпечатанным заглавием «Дело №». Вместо номера на папках было подписано: «Переписка по индексации» и «Инвалиды». Заваленный бумагами стол не вписывался в тщательный, почти нежилой, порядок комнаты: диван, шкаф, расставленные книги — нет ничего, что не было бы на своем месте. Инородным казался только большой плюшевый медведь, который сидел на тумбочке рядом со столом.
Я потерял все зубы в химической промышленности из-за испарений серной кислоты. На что я могу себе вставить зубы? Вот и живи. Эту жизнь я готов отдать.
Олегу Образцову 71, дворник. На первом курсе училища, в 21 год, потерял на производственной практике правый глаз. Образцов переписывается с правительством: требует изменить порядок индексации пенсий пострадавшим на производстве.
Первое обращение датировано 2006 годом: Образцов обратился в Думу. Тогда же, в декабре, пришел первый ответ. Содержание ответа восьмилетней давности почти полностью совпадает с последним, присланным в феврале 2015 года: «Коэффициент индексации и ее периодичность определяются Правительством Российской Федерации».
— Я обращаюсь и в правительство, а они стали делать карусель. Заворачивают в Министерство труда. А Минтруда отвечает, что это — прерогатива правительства.
В 2000 году Образцов вышел на пенсию и попытался получить пособие за потерянный когда-то на практике глаз. Размер выплаты за травму составил 40% от прожиточного минимума: 3312 рублей в месяц.
— Я пишу, чтобы сделали справедливый коэффициент. Каждый год у пострадавших уворовывают деньги. Меня-то это уже не так касается, я получаю пенсию и по старости, хоть и мизерные деньги. А те люди? Он, допустим, молодой. Работать не может, травму получил. И не берут никуда, а у них семья, дети. Вот и живут на нищенскую пенсию. Сначала, когда я начинал писать, я и ответы эти не копил, надеялся. А ведь пострадавшие на производстве вообще ничем не защищены, никаких у них нет общественных организаций, никто не представляет их интересы, этих людей как будто не существует.
О пострадавших, чьи права он защищает, Олегу Борисовичу известно мало: он точно знает, что такие люди есть, но лично ни с кем не знаком. Несколько лет назад он пробовал найти их через Фонд социального страхования, но там ему отказали, основываясь на законе о персональных данных. Но переписку он не оставил:
— Я бомблю их каждый год, когда уже предвижу, что они обманут. Писать начинаю в ноябре, когда еще утверждают бюджет. Но начинаются ответы эти пошлые, и каждый раз назначают нищенские выплаты. В 2014 году мне впервые пришла мысль о самосожжении. Я раз обратился, второй… ну а что делать? Что в моих силах? Если бы было оружие, я бы с оружием в руках. Жалко, что я с собой не могу захватить еще кого-нибудь из чинуш. Последней каплей, конечно, стал рост цен из-за их так называемого кризиса. Вот, например, я сам себе позволил лишнего? Два раза сходил в театр (700 рублей), два раза в баню (130) — и все, пенсия кончилась. Покупаю в два раза меньше овощей и фруктов, перестал выписывать газеты. Я потерял все зубы в химической промышленности из-за испарений серной кислоты. На что я могу себе вставить зубы? Вот и живи. Эту жизнь я готов отдать. И я готов ее отдать просто за то, чтобы обратить внимание. Я всей своей жизнью готовился к этому. Раньше я не мог: заботился об инвалиде первой группы, жене, но она умерла от ревматоидного артрита. С женой через все прошел, нам не давали лекарства, коляски.
О жене Олег Борисович говорит мало: заболела в 80-х и постепенно угасала. Умерла два года назад. Тогда, столкнувшись с болезнью жены, Образцов вошел в круг «инвалидских проблем» и начал заниматься ими. Сейчас он ведет две истории: пенсию пострадавшим на производстве и права инвалидов в Тверской области. Примерно пять лет назад Образцов основал инициативную правозащитную группу инвалидов Тверской области.
Я знаю, что мой поступок не решит проблемы. Иллюзий не питаю в этом жульническом государстве. Но капельки — они же разрушают камень.
В его комнате фотографий жены нет, только в папке с бумагами мне случайно попалось записанное на листке расписание приема ее лекарств. Мельком он упоминает двух сыновей — наверное, странный для этой комнаты медведь на шкафу принадлежал одному из них.
— Мы писали обращения, собирали подписи, приходили на заседания, пикетировали Законодательное собрание Тверской области. Последний раз вот я стоял с одиночным пикетом 25 декабря, пытался донести до депутатов… В 2012 году тоже местная администрация отменила половину льгот для инвалидов. Мы тогда устроили собрание (инвалидов. — Ред.): обзвонили всех, распечатали за свой счет объявления, развесили по городу. Всего собралось человек 150...
Все истории Образцов заканчивает одинаково — «но ничего нам добиться не удалось»: не удалось получить льготы для инвалидов-автомобилистов или скидку на капитальный ремонт дома.
Образцов говорит и смотрит прямо перед собой: искусственный глаз внешне не отличается от настоящего, только не двигается зрачок протеза. Из-за этого взгляд тоже становится статичным и отстраненным.
— Я делаю то, что в моих силах. Если ничего не делать, это явно ничего не решит. Ведь эта власть недоступна людям. Как еще с ней говорить? Мы же не можем думать только о себе, у нас есть дети, внуки. Мы должны о них позаботиться. Только благодаря тем людям, которые борются, нас пока в бараний рог не согнули. Но таких людей мало, все стали овощами. У-у-ух, тут вся жизнь нужна только на то, чтобы бороться, в этой стране жуликов и воров. Я просто думал: что можно предпринять? Что могу сделать? Я перед своей совестью буду держать ответ. Больше у меня нет средств никаких, я их не вижу. А так просто сидеть я больше не могу. Я готов довести дело до конца. Мне терять-то практически нечего. Я знаю, что мой поступок не решит проблемы. Иллюзий не питаю в этом жульническом государстве, какие уж тут средства. Но капельки — они же разрушают камень. Я готов стать одной из капель.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиХудожник Михаил Копылков — о том, как группа «Одна композиция» вывела советскую керамику 1970-х из статуса ДПИ
11 июня 2021421Новый советник по культуре при посольстве Швеции в России рассказывает о своих рабочих планах и о новом взгляде на места, к которым мы привыкли
10 июня 2021184«Бебиа, по моему единственному желанию»: дебют из программы Роттердама покажут в «Гараже». А пока о фильме рассказывает его режиссер
10 июня 2021255Алексей Конаков о том, чему астрология может научить нас, поменявших искусство вопроса на технику поискового запроса и уверенных в рациональности окружающих нас политик и технологий, которую еще следует доказать
10 июня 2021888Экскурсия по месту ссылки Андрея Сахарова в Нижнем Новгороде вместе с фотографом Маргаритой Хатмуллиной
10 июня 20214685Владимир Дудченко, Наум Медовой и Никита Шохов о том, как выразить военную память средствами синтеза искусств
9 июня 2021178Композитор и пианист — о новом альбоме «Оптический обман» на стихи Пушкина и Хармса, об ужасном слове «кроссовер» и об инкубаторе духовности
9 июня 2021183