«Папа не работает, и мы все едим икру»

В преддверии фестиваля, который пройдет 20 августа, в годовщину путча, в парке МУЗЕОН, мы попросили наших читателей рассказать о том, каким они помнят один из самых бытовых и самых важных аспектов того времени — еду и способы ее добывания. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими рассказами.

Приходите на «Остров-91»!
Вход бесплатный. Программа — тут.

Софья Стратонникова: Была корова Петёна, дававшая молоко, на корове я писала любвеобильные послания: «Зорро, я люблю тебя». Кажется, я знала о существовании Зорро из вкладышей в жвачках, которые мама покупала <…>.

Nelly Shulman: Я жила с бандитом, поэтому никаких проблем с едой и выпивкой (ликер «Амаретто», в частности) не испытывала. Была стекляшка на полпути в Комарово, там устраивали совещания, как бы сейчас сказали, — то есть сходки. Там делали отличный шашлык. Когда Г. (бандит) привез меня в Москву, мы обедали в какой-то мутной многокомнатной квартире на Земляном Валу с видаками, кожаными диванами и зеркалами на потолке. На кухне орудовал пожилой человек, про которого хозяин квартиры сказал, что он начинал поварскую карьеру у Самого (именно с такой интонацией), на озере Рица. Обед тогда был из восьми перемен, что ли.

Maria Lazariants: Несколько видов съедобных сорняков мы с соседкой выискивали вдоль забора во дворе, одуванные листья вымачивали, крапиву ошпаривали, что-то так в салат шло.

Pavel Teleshev: Ненавижу овсянку с тех именно пор. Овсянка для меня — символ бедности.

Анастасия Люкшина: С детства научилась печь всякие коврижки и манники — в общем, все, что не требовало больших финансовых вложений.

Tatiana Starostina: В декабре 1990-го родилась моя старшая дочь. Помню очередь за детской кашей. И ряды банок майонеза, которыми были заставлены пустые полки в гастрономе на Большой Грузинской улице. Но никакой паники из-за отсутствия продуктов не ощущала почему-то.

Tatyana Bronnikova: Мама все время варила супы — горячее на два-три дня. Бульон на костях, мясо срезалось и замораживалось, потом в фарш добавляли картофель, или капусту, или рис, чтобы увеличить объем, и это была начинка для пирожков. Обычно их жарили или пекли в выходные дни.

Marat Sheni: Помню склизкие серые макароны, слипавшиеся в неаппетитный комок, что с ними ни делай. Я их заливал болгарским кетчупом из стеклянных бутылок с красными крышками — а больше в магазинах все равно ничего не было.

Macheho Sergei: Я хот-доги с мамой продавал на ВДНХ. Это и ел иногда. Сосиски на учете были, так что булочку просто с кетчупом и майонезом, иногда и с сосиской — но за нее приходилось платить из своего кармана.

Наталия Цендровская: Тогда впервые услышали про хот-доги. Ими однажды отоварили мясные талоны.

Nataliya Lyutenko: Село спасало. Отец в институте зарплату не получал, жили за счет родственников в селе, спасибо им (никого в живых уже нет).

Софья Стратонникова: Был мешок сухарей «на всякий случай».

Elka Todres Gelfand: Всех гостей мама кормила оладушками. Самые беспардонные гости (подростки, растущие организмы, нам было 16), наевшись оладушков, распахивали холодильник, а там было то, что им не предназначалось. И повисала неловкая тишина, ибо виноватые хозяева, недокормленные гости... Один гость подошел, помнится, к плите, приподнял крышку кастрюли и спросил требовательно: «А тут что у вас такое?»...

Elka Todres Gelfand: Мы с братом поссорились из-за банки «Гиннесса». Папа привез одну банку из загранкомандировки, я ее разделила с друзьями, а у брата, оказывается, были собственные стратегические планы на эту банку, может, покруче моих. Родители очень расстраивались потом, что в доме оказалась банка раздора. Незачем шиковать потому что, одни проблемы от этого.

Julia Trubikhina: С провинцией не сравнить, конечно, но все же было и в Москве голодновато. Мама с тетей (геолог и биолог-генетик) поехали в колхоз, где за три дня работы им выдали по мешку картошки, они доперли ее в Москву, и всю зиму эта картошка была разложена на газетах в маленькой комнате и мы ее потихоньку подъедали.

Julia Trubikhina: Мама выходила в очередь в молочный к семи, а к восьми подваливала беременная я с пузом, чтобы дали лишний пакет. Дружили с веселой понаехавшей дворничихой из лимитчиц, которая, расчистив во дворе снег утром, приходила к нам пить чай. Она по совместительству работала в молочной, и нам иногда «по блату» перепадали молоко и кефир. Молочко, творожки и кефирчики после рождения дочки нам еще выдавали в молочной кухне. Делали сыр (ну типа «сырный продукт»), изощрялись—150 блюд из картошки (до сих пор картошку не ем).

Vladimir Todres: В семье из пяти человек было три практикующих химика (я в 88-м году уже был дипломником, то есть считался), которые получали молоко за вредность. Такое, в пакетах-тетраэдрах. Оно быстро и хорошо кисло, превращаясь без усилий в простоквашу, с небольшими усилиями — в творог и с заметными усилиями — в сыр. А творог становился оладушками и сырниками.

Lala Greengoltz: Отец ездил за колбасой в Ригу, мама научилась варить сыр, еда вроде бы даже была, но я помню, что лишнее съеденное было трагедией, все было рассчитано.

Elka Todres Gelfand: Наша мама научилась сама делать сыр, он был немного пластиковый, но лучше, чем совсем без сыра.

Irina Ulyakova: Родители варили сыр, не знаю, из чего, это была новость и страшная ажитация вокруг этого самодельного сыра, все сравнивали рецепты и делились впечатлениями. Для получения квадратной формы разливали его, еще горячий, в обрезанные молочные коробки. А был он, надо сказать, довольно безвкусный и лишь отчасти напоминал плавленый сыр.

Olga Kuklinova: Никогда не забуду хлеб, который мама сама пекла (одна мука да вода). Вкуснее не ела.

Pavel Teleshev: Тетя где-то добыла целый ящик детского питания. Пюре из мяса — светло-бурая кашица почти без вкуса. Я придумал, как это можно есть: выкладывал жижу на черный хлеб, посыпал солью и запекал в духовке. Ящик ушел за неделю.

Maria Lazariants: Делились секретами «разнообразия». Особо потрясло, что крупы и макаронные изделия можно обжарить как следует до варки.

Наталия Цендровская: Мы тогда, в 90-м, переехали с относительной окраины (площадь Мужества) в центр, практически на канал Грибоедова. Выходя из дома, смотрели направо — там были видны купола Исаакиевского собора, налево — купола, еще не сгоревшие, Троицкого Измайловского собора. Так что передвигались мы со своими банками и авоськами в прекрасных декорациях. Но Питер есть Питер — зловещие воспоминания о блокаде вносили в ту ситуацию свой колорит. Однажды стояли несколько часов в сумасшедшей очереди за постным маслом. Это, мне кажется, было без талонов. Сейчас даже не представить, как можно было там стоять — в ином трамвае свободнее. Старшая, заметим, в 3-м классе, и уже скоро надо было бежать в школу. Продавец-молодец для ускорения процесса наливал в тару, не взвешивая, из расчета 1 кг = 1 л. Дочь моя смотрела-смотрела и говорит: но ведь в литре 900 с чем-то там граммов масла (она-то точную цифру назвала). Настояла, чтобы я пошла к прилавку выяснять вопрос. После выхода заведующей продавец поджал губы и стал с мстительным видом взвешивать все эти стеклянные бутылки и всякие бидоны. Нас едва не порвали. Хорошо, что младшей с нами не было.

Julia Trubikhina: Мои американские друзья совершили невозможное: нашли хитрые пути, и для меня доставлялись на какую-то таинственную базу жареные, еще теплые куры: мама ездила раз в неделю их там получать. Интересно, их прямо из Америки доставляли?!

Vladimir Todres: Наша с Елкой покойная бабушка была блокадница. Ее удостоверение вкупе с ее жизнестойкостью было в 89—91-м главным инструментом добычи еды и перепрыгивания очередей.

Ruslan Safin: Ели спирт «Рояль».

Надежда Гладышева: Ели картошку. Брали на огороде.

Tatyana Bronnikova: Окорочка, «ножки Буша» — их, разинув рты, сравнивали с синюшными, жилистыми местными курами. Окорочками мы питались в первые годы после свадьбы — ни на что другое денег не было.

Vassilissa Vassilieva: Мы снимали комнату у бабки в деревне недалеко от Бирюлева. В местное сельпо вдруг «выбросили» стеклянные полулитровые банки перловки со свининой и сухое сублимированное мясо. Батарею банок с перловкой мы поставили в погреб и ели это по особым дням, а огромный бумажный мешок с мясом стоял на терраске, и из него на маленькой электрической плитке варились супы всю зиму.

Lera Borisova: Самые яркие воспоминания из 90-х, на которые пришлось мое детство: свердловская булка с молоком (мы с подругой набивали рот и смеялись — молоко текло по щекам), вкуснейший чебурек, купленный мамой в магазине «Лейпциг», и «Сникерс», который казался манной небесной!

Aysel Mekhdiyeva: Нас было четверо детей. Раз в неделю папа приходил с работы и приносил «Сникерс», один, и с порога, протягивая, говорил: «Один за всех, и все за одного!» Делили мы его на 5 (!) частей — детям и маме, сам он не ел. «Сникерс» до сих пор мой самый любимый шоколад.

Pavel Teleshev: Первый батончик «Марс» мы в семье поделили на пятерых, каждому досталось по маленькому ломтику. Вкус именно этого ломтика не сравнится уже ни с чем.

Pavel Madurov: Один мой друг долго думал, что же ему купить: пиратскую пластинку «Пинк Флойда» или «Сникерс». Победил шоколадный батончик. Попробовать не дал.

Софья Стратонникова: Был кислотного цвета «Юппи». Мы разводили эту дрянь в воде, выпивали, а стенки чашки оставались цвета напитка.

Анастасия Люкшина: Мы варили карамель в ложках, а еще замораживали разведенный из пакетика сок, и получалось мороженое.

Julia Trubikhina: Я работала переводчиком с клиентами, которых поставляло мне посольство США, где я фрилансила. Многие мои клиенты были люди опытные и в качестве чаевых привозили чемоданами еду (непортящуюся—консервы, спагетти, шоколад или там колбасу копченую, а также универсальную валюту — сигареты «Мальборо»), так что с какого-то момента благодаря моим трудам мы даже не очень плохо выживали. Помню забавную сцену. Прихожу я домой и начинаю оживленно рассказывать, что именно я ела с моими американскими клиентами в кафе «Маргарита» на Патриках (оно тогда, по-моему, как раз открылось, но, помню, отчего-то там все время гас свет, будто война на улице. Это кафе, к моему удивлению, там до сих пор существует). И вдруг замечаю, что мой молодой муж и его еще более молодой однокурсник сидят и жрут припасенные мной с предыдущей работы сосиски. Оборвав свой монолог об эпикурейском застолье в «Маргарите» на полуслове, я начинаю на них орать: я, мол, припасала сосисочки-то для особого случая. А они, конечно, ржут надо мной, охальники: ты хоть себя-то слышишь? Рассказываешь тут нам пятнадцать минут, что ты там трескала в ресторане, а бедным голодным студентам и сосисок жалко?!

Maria Lazariants: Примерно в это время я ходила к маме на работу, где оставалась столовка старого образца, мы брали один обед на двоих, часто только второе на двоих.

Olga Kuklinova: В магазине были только деревянный совершенно хлеб, соки в трехлитровых банках и чипсы в картофельных пачках. За свежим хлебом нас гоняли на пекарню. Хороши были эти пахучие кирпичики! Часть до дома не доносили, конечно.

Andrey Andreyev: Да не было проблем с едой. На рынке были и мясо, и клубника.

Artur Rishon: Однажды папа принес откуда-то трехлитровую банку икры. Другой еды не было, так что мы ели ее ложками — хотела бы сказать, что прямо из банки, но нет, клали на блюдечко. Однажды я возвращалась домой со двора, соседка-сплетница прижала меня к стене в подъезде и поинтересовалась, как дела у нашей семьи. «Замечательно, — честно сообщила я, — папа не ходит на работу, и мы все время едим красную икру». Как ее перекосило!

Сергей Пантелеев: Вспомнилось, как в начале 90-х с пацанами притащили из Ванинского порта большую деревянную бочку красной икры. Вскрыли, ели ложками прямо из бочки. Повеселились, оставили икру посреди комнаты и ушли, а когда вернулись, оказалось, что приезжала мама — увидела все это и разложила аккуратно в банки, на всю толпу, всем поровну.

Эвелина Штурман: «Ленинградский бутерброд» — хлеб с маслом, посыпанный сахаром. Хлеб надо было наклонить, чтобы сахар ссыпался.

Tatiana Gt: Отец из Москвы во Владивосток привез брикет сливочного масла — 8 кг. Жило это в морозилке. Кухонный шкаф был забит супами в пакетах.

Анастасия Люкшина: Самым вкусным блюдом у нас в детстве была жареная картошка с солеными огурцами вприкуску или с холодным молоком.

Оксана Санжарова: Как-то, помню, купили дикое количество овса — почти неободранного, из него долго варилась весьма грубая овсянка, вместо сахара в ней был изюм, который я купила единым куском, слипшимся от грязи — на треть веса того изюма, думаю, и несколько часов отмывала, а потом сушила, рассыпав по простыне.

Dmitry Prokofiev: Нет, ну еда-то была в магазинах. По крайней мере, в Москве. Помню, пойдешь за молоком — ну, в одном нет, тогда в другой, в третьем уже было. Рыба была только минтай мороженый. А вот мясо было дрянное — жесткое и жилы одни. Хорошее мясо доставали через знакомых. Еще был странный серый хлеб, но и нормальный тоже был.

Vadim Lenev: Из Москвы все привозили. Москва — не Россия.

Vladimir Todres: Нам <на химфаке> давали талоны — на еду «за вредность». Мои можно было отоварить в буфете на втором этаже химфака МГУ. Однажды я отдал свои талоны друзьям-хиппарям из коммуны на «Аэропорте». Ребята (двое) реально приехали отовариваться с «Аэропорта» на «Универ». За тремя пачками творога и еще чем-то. Мы там в буфете все встретились, трое волосатых-бородатых, но они в клешах, а я в лабораторном халате. Соратники по химфаку офигели немножко.

Olga Kuklinova: Помню конфеты из детской смеси «Малыш», которые мама делала сама и называла почему-то трюфелями. Я эту смесь тайком таскала ложками.

Дарья Шварцбах: Моя мама такие трюфели из «Малыша» делала! Сверху была обсыпка и что-то сиропное, розовое, получались клубничины; она еще лепесточек вставляла, но есть его нельзя было. Очень красиво и вкусно, до сих пор ничего подобного не ела.

Maxim Chayko: Трюфели «Малыш» из рисовой муки.

Helene Grinberg: Трюфели лепили из смеси «Малютка».

Elka Todres Gelfand: Уже ближе к концу года я начала работать и зарабатывать неплохо, и у метро «Университет» в палатке «Минутка» продавалась курица гриль. Пахла умопомрачительно, стоила бешеных денег, но у меня были. Помню дилемму: нести ли домой, делить, или съесть в одно лицо и никому не говорить.

Olga Kuklinova: Мы жили в крохотном городке в Закарпатье и иногда ходили в лес за кизилом, березовым соком, грибами. Были, кажется, и яблоки в каком-то заброшенном саду.

Elena Pepel: Моя мама научилась дома делать «шпроты» из мойвы, которую варили с чаем и специями.

Софья Стратонникова: Ежедневная еда — овощи (ненавистные! из-за обязанности их доесть я засыпала лицом в винегрет), чай с медом (сахар — редкость, его можно было только украсть), море диких яблок, грибы. Традиция благодарить лес после того, как уходишь из него, вслух.

Elena Pepel: Доставали продукты, которых мы никогда не видели и не умели особо использовать: как-то отец приволок полную наволочку муки-крупчатки из твердой пшеницы. Замесить из нее тесто было очень сложно, но каким-то образом справлялись. Или семилитровую банку с апельсиновым сиропом — из аппаратов газировки.

Эвелина Штурман: У мамы было два поклонника: один подарил ей золотые часы, найденные в троллейбусе, другой — мешок лука. Который с мешком лука — был перспективный, с золотыми часами — бессмысленный милый романтик.

Elka Todres Gelfand: В магазине начали продаваться йогурты, очень хотелось попробовать.

Эвелина Штурман: Варенье! Дачное варенье из черной смородины и из облепихи. Растет само, достать сахар и закрутить. Дико удивляли дети из книжек, которые страстно воровали варенье. Господи, это же ВАРЕНЬЕ. То, что в тебя пихают трижды в день во всех видах — витамин.

Tetyana Dzyadevych: Варенье я до сих пор не люблю. Наелась его в 90-е достаточно.

Tetyana Dzyadevych: Папа научился печь хлеб, пироги, делать домашнюю ряженку в духовке. За молоком ездили за город и покупали несколько банок. Там же покупали у крестьян потроха, мясо было дорогое, и его в Москву старались везти, чтобы там дороже продать.

Sergey Vesnovey: Помню канун нового 1991 года и пустой холодильник в комнате общежития. Я готов был смириться с отсутствием на столе оливье, винегрета и других домашних праздничных блюд, но встречать Новый год без шампанского — это слишком. Нигде его не нашли. Готовы были поменять его на два блока болгарских сигарет. Но... Пришлось купить на талон «Пшеничной» водки (жуткая гадость). Добавили к ней маминого малинового варенья, смешали с водой и загазировали сифоном — получился шампано-спирто-морс (так мы это назвали). И, счастливые, под бой курантов чокнулись гранеными стаканами с малиновой шипучкой, заедая ее гренками с домашним соленым салом, селедкой и вареным картофелем, который в предпраздничные дни был таким же дефицитом, что и шампанское... Зато был новогодний секс, который ни за какие талоны не купишь.

Maria Paraketsova: Один раз папа пришел злой из магазина, и губы трясутся. Отстоял очередь, и выяснилось, что забыл дома талоны. «После войны думал, что никогда со мной такого больше не случится...»

Fedor Tardatyan: Еда продавалась только по предъявлении карточки покупателя. Я до сих пор храню ее рядом с разрешением на мобильный телефон.

Наталия Цендровская: На водочные талоны можно было получить сгущенку, на табачные, кажется, тоже.

Maria Paraketsova: Мы меняли талоны на водку и сигареты на талоны на масло растительное.

Tanya Ilukhina: Когда мои младшие братья росли и жрали как не в себя, мама иногда подделывала талоны на самые популярные среди них продукты — печенье, к примеру. До сих пор помню, как она под настольной лампой с бритвочкой колдует с этими серыми бумажками. При этом моя мама из тех, кто не поленится тащиться обратно в магазин, если дома обнаружит, что за что-то с нее денег не взяли. И на кассе на нее регулярно шипели, когда она на троих детей талоны предъявляла: «Ишь, нарожают тут...»

Maria Voul: Мы ходили с папой забирать «заказы» (что это было? распределитель для многодетных семей?), и однажды нам выдали коробку, а в ней только кетчуп болгарский и больше ничего. В общем, не представляю, как родители умудрялись нас пятерых прокормить со всем этим дефицитом.

Inna Kulakova: Нас в большой степени миновали очереди тех времен — наши мамы могли показать многодетное удостоверение заместо предоставления реальных детей, когда выдавали в руки.

Elena Pepel: Вдоль пустых магазинов стояли люди, продававшие что придется с расстеленных на земле одеял. А мы, дети, ходили с деньгами в кармане — на случай, если что-нибудь «выбросят» в магазинах. Мы ориентировались на очереди и вставали в каждую. И если что-то было, покупали «на все». Так я приволокла семь кило ирисок, мы ели их два года после триумфа моей покупательской одаренности.

Арина Волгина: Мы приезжали в Москву, и жизнь там казалась нормальной по сравнению с нашей. Наш с мамой день часто начинался со звонка родственницы или знакомой: «В таком-то магазине там-то отоваривают талоны на ... (сегодня будут давать без талонов ...)». Мама брала меня, и мы ехали. У меня даже была собственная хозяйственная сумка — сшитый мамой рюкзачок в форме полена, который папа окрестил «балбешкой». Я надевала ее на спину, и, когда мы возвращались, в ней тоже была часть нашей с мамой добычи. Я, помню, гордилась, что тоже обеспечиваю семью... Помню номер в очереди (трехзначный), который ручкой писали на руке — чтобы никто не влез (и на моей тоже), и как мама инструктировала меня держаться поближе к ней, чтобы никто не предъявил меня, гуляющую рядом, как своего ребенка — и не получил причитающуюся на меня норму отпуска какого-нибудь бесталонного корма.

Galina Trutneva: Всегда с некоторым недоумением читаю про голодные 90-е. Провинция жила с пустыми магазинными полками до этого уже пару десятилетий, в 90-е ничего не поменялось: так же сажали картошку, выращивали на шести сотках ягоду и овощи, в лесу собирали и заготавливали в огромных количествах грибы. Талоны, конечно, были, бытовал даже анекдот, в котором гостей спрашивали: «Вам чай с сахаром или руки с мылом помоете?»

Izabella Shahova: Осенью были грибы-ягоды из соседнего лесочка.

Ksenia Laykina: Ветчину в банках нам давали в школе как гуманитарную помощь. Вкус у нее был как у картона. И по пятницам заказы в местном продуктовом, в очереди по полтора-два часа стояли.

Izabella Shahova: Помню коробку с гуманитарной помощью, там были армейские рационы, вкуснющие, особенно на фоне бесконечной пустой ячневой каши (ты ее туда — в смысле, пытаешься проглотить — она обратно) и попыток сварить суп из крапивы без ничего.

John Smith: Гуманитарная помощь — это крутая штука была. Сейчас поискал фото — тогдашних не нашел, ну, оно и понятно, но вот современные, в принципе похоже. Только в тех — немецких, кажется, — было еще по блоку (!) сигарет Pall Mall БЕЗ ФИЛЬТРА. И еще хлорные таблетки для очистки воды.

Maria Belilovskaya: Помню, тащила из школы гуманитарную помощь за себя и за младшего брата, какое-то порошковое молоко. В ней же еще какие-то достались жестяные банки с типа джемом: там было практически бесцветное желе, в котором попадались клубничные семечки. Мы удивились.

Asaf Shlishi: Нас у родителей четверо, старшему было десять, поэтому, когда из магазинов исчезло все, в школе нам начали выдавать американскую гуманитарную помощь. Помню ровные ряды банок с ветчиной SPAM — с немыслимым совершенно ключиком, на который без усилий наматывалась крышка, и никаких не надо ржавых открывашек — и бесконечное арахисовое масло, на бутерброды и так. Ешьте, говорила мама, оно очень калорийное. Мы ели. Ненавижу его до сих пор.

Tim Tashpulatov: Меня чуть не раздавили при получении гумпомощи в пятом корпусе ЛЭТИ.

Elka Todres Gelfand: На проспекте Маркса у гостиницы «Националь» продавались медальоны, жаренные на решетке, пахли офигенно. В шашлычной «Ингури» можно было недорого наесться чебуреками, а на Арбате продавали воды Лагидзе и хачапури в «Мзиури», недорого.

Oxana Bronevitckaia: Папе (преподаватель в институте) однажды заплату выдали шпротами. Мы почти год, когда ходили в гости, захватывали с собой по баночке, а то и по две.

Irina Lyanguzova: Мама пекла пироги каждый день — с капустой, с грибами, с рисом и луком, с дикими сушеными яблоками. Я не понимала, что это от нехватки еды, мне было вкусно.

Светлана Морева: Мама варила суп из пакетиков. Ели в основном картошку и бабушкины домашние заготовки: тушенку, соленые огурцы и помидоры, лечо, синенькие. Талоны на водку меняли на сахар и везли бабушке на Украину. Макароны с тушенкой и пельмени магазинные, в которых вкусным было только тесто. Яблоки были на счет — одно в день. Очень редко были мандарины или апельсины. Бананы мама приносила очень зеленые и прятала дозревать на антресоли — не помню, какой у них был вкус, интересен был процесс. На завтрак — чай с булочкой или батон — все с бабушкиным вареньем.

Tetyana Dzyadevych: Родители обзавелись курочками и кроликами, которые не только ценный мех.

Арина Волгина: Мы с мамой ездили за едой в город Дзержинск: там была химическая промышленность и — по бартеру, что ли — снабжение получше.

Ruslan Safin: Морская капуста. Тушенка китайская Great Wall.

Evgenia Larina: Картошка, квашеная капуста. Все с огорода. Какой-то период зимой папа работал грузчиком на речном вокзале, ему заплатили мешком судака. Ели его ползимы.

Ludmila Samoylovich: Пришла в гости к приятелям, они жили в четырехэтажном большом семейном общежитии: все четыре этажа воняли мойвой. Рвало.

Pavel Madurov: Теперь я понимаю, почему я ем абсолютно все. У меня нет ненавистных блюд. После 90-х любая жратва — это хорошо!

Tetyana Dzyadevych: Чаи стали пить травяные. Нынешним хипстерам и не снилось такое здоровое питание.

Maria Voul: Я очень уважала пельмени из красно-белых пачек. Иногда они слипались в монолитный комок, но так, кажется, было еще вкуснее.

Дарья Матяш: Боже, убийственные зеленые макароны, слипшиеся в ком!

Tatiana Osipova: Если бы не бабушка с дедушкой с их продуктами, фиг знает, как вылезли бы из той дыры.

Оксана Санжарова: Жила в Питере с тверской пропиской, так что талонов мне не полагалось (зато в питерских магазинах было хоть что-то). Основной едой было рагу из капусты-моркови-лука-картошки-хмели-сунели без грамма масла. Раза два в неделю ходила в гости к подруге, у которой подкармливали гренками, жаренными на горчичном масле (на котором нынче говорят, что жарить нельзя), а раз в неделю ночевала у любовника, мама которого — святая женщина — кормила и ужином, и завтраком, и там в доме даже случалась прям настоящая еда — рис с намеком на курицу, к примеру. Потом появился приятель, получавший что-то в гуманитарной помощи, — и притащил коробку бульонных кубиков.

Наталия Цендровская: Дело было в Питере. Старшая в 90-м училась во вторую смену, младшая в коляске. С утра снаряжались на поиски еды. Носились по всему району, пытаясь отоварить талоны. Но иногда перепадало кое-что и без талонов. Например, венгерский зеленый горошек в очень больших, трехлитровых, может быть, металлических банках. Взяли сколько дали, банки, наверное, четыре (по три-то литра). Невероятно был вкусный, даже без учета ситуации. Четверть века не забыть этой удачи. С коляской было очень удобно.

Арина Волгина: Для меня четкий символ того времени — затейливо уложенные башенки из консервных банок с морской капустой на пустых полках магазинов. Магазин весь пустой, и только эти шахматкой выложенные башни и стены по периметру. Почему-то морскую капусту мы все равно не ели — я еще бабушку спрашивала: может, мы ее купим?

Michael Borzenkov: В 91-м году еда уже была. «Сникерс» продавался в ларьках. Были уже ларьки! В тот момент как раз вся советская хмарь с синей вареной курицей успела слегка отступить, все приободрились, открылся на Колхозной площади магаз Levi's, в него выстроилась очередь стометровая, по телику красивую рекламу показывали с харлеями и жвачкой «Стиморол» — короче, свободой уже повеяло будь здоров. И тут хрясь — «Лебединое озеро». Очень хорошо помню этот момент — я сидел на даче и думал, внимая шелесту листвы: «E-мое, ну неужели опять обратно в это совковое говно погонят?!» Но нет. В тот раз обошлось.

Понравился материал? Помоги сайту!