От сильно пьющего «ватника» к устрицам либерала

COLTA.RU в содружестве с журналистским союзом n-ost и сайтом telekritika.ua продолжает проект «Стереоскоп». В фейсбук-сообществе «Стереоскопа» произошел интересный разговор о том, каких именно врагов создают медиа в странах с социалистическим прошлым, насколько даже независимые СМИ могут остаться вне этого процесса и не растерять читателя и как, наконец, сама фигура независимого журналиста превращается в фигуру врага.

В дискуссии приняли участие журналисты Витаутас Бруверис (Литва), Людвика Влодек (Польша), Мориц Гатманн (Германия), Павел Каныгин (Россия), Юрий Манвелян (Армения) и Екатерина Сергацкова (Украина).

Кольта сделала редакционную версию этого разбитого на несколько веток разговора в соцсетях.

Мориц Гатманн: Давайте поговорим о том, как медиа в ваших странах создают образ врага. Какой он сейчас?

Витаутас Бруверис: В литовских мейнстримных медиа враг, по крайней мере, двух типов. Прежде всего, это российская власть, Путин и граждане России, которые поддерживают режим. Типичный персонаж тут — агрессивный, сильно пьющий житель русской глубинки. Потом идут местные «ватники» (это почти официальный термин). Иногда в этот образ вливаются все сословия социального дна или даже все русское население Литвы. Для других флангов общества, «трамповского», крайне правого, главные враги — США, гейропа с Брюсселем и толерастами и «элита», «система», Вильнюс как столица и как политический центр.

Гатманн: Юрий, а в Армении? Образ турка в армянских СМИ — он чем отличается от образа азербайджанца?

Юрий Манвелян: Поскольку азербайджанцы — это «не в пример армянам искусственно созданная новая нация» (можно подумать, что есть естественно созданные), то у нас часто не парятся и сразу всех обзывают «турками». Турецкие турки явно покруче. Мы рады, когда кто-то признает геноцид или рвет с ними отношения. Про азербайджанских турок и так все ясно: это генетически убогие, недалекие, богатые, коррумпированные, трусливые, трахающие крупный рогатый скот, быстро размножающиеся враги.

Если, как вещают наши медиа, конфликт «армяно-азербайджанский», то и выбирать следует между армянской и азербайджанской правдами. «Наши» восстанавливают историческую справедливость, а «они» чинят геноцид. Если я армянский журналист — то есть если я больше армянский, чем журналист, — то вся моя деятельность описывается и оправдывается некоей «общеармянской выгодой». Даже если журналист пишет о проблемах азербайджанских беженцев — то говорят: посмотрите, какой толерантный армянин, какую свободу слова позволяют демократические власти Армении.

Потом идут местные «ватники» (это почти официальный термин). Иногда в этот образ вливаются все сословия социального дна или даже все русское население Литвы.

Людвика Влодек: В Польше основной враг — это коварная Европа и либеральные СМИ, которые пишут так, что на Западе никто не понимает, что сейчас у власти — настоящие патриоты. Самый популярный враг у нас — внутренний. По национальному ТВ показывают детей врагов народа, скажем, дочь Анджея Ржеплинского, она — директор НКО Stowarzyszenie 61, занимавшейся наблюдением на выборах. Некоторое время назад уважаемый профессор истории Марчин Круль дал интервью для сайта Wiadomo.co, в котором сказал, что наши руководители из партии «Право и справедливость» — не настоящие европейцы, потому что они никогда не пили вино в Тоскане и не ели устриц в Нормандии. Его сильно раскритиковали в проправительственных СМИ, это интервью хорошо совпало с образом врага как богатого либерала, который больше ценит западную культуру, чем свою. Хотя у либеральных СМИ тоже есть образ врага: это, скажем, люди, получающие «детские деньги» (по 500 злотых в месяц на ребенка. — Ред.), про них пишут, что они перестали работать, покупают на это машины, водку и т.д. Тут образ врага — темный крестьянин-антисемит, который жаждет крови местной элиты и у которого есть одна мечта: пить и гулять.

Гатманн: Немного напоминает разговоры о «быдле» в российских оппозиционных кругах.

Екатерина Сергацкова: В Украине тоже начинает вылезать тема «пятой колонны» как реакция государства и «патриотов» на критику властей со стороны журналистов и активистов. Может, кто-то слышал про кейс «Миротворца». Это сайт, созданный при поддержке депутата и советника министра внутренних дел Антона Геращенко, где выложили список из 4500 журналистов, получавших аккредитацию в ДНР. Во вводке было написано, что эти журналисты «сотрудничают с террористами». После этого в их адрес посыпались угрозы. Коррумпированное государство в попытке защитить свой капитал использует образ врага для борьбы со внутренними оппонентами.

Влодек: Да, я слышала об этом, хотя о списке у нас никто не писал. У нас никто не писал и о пытках с украинской стороны. Большинство СМИ, кроме крайне правых, пророссийских, не пишет о нарушениях со стороны украинской армии и батальонов.

Манвелян: В Армении российская власть представлена во всей своей красе и довольно откровенно. Но периодически мы тоже оказываемся в ситуации, когда «незыблемым российским влиянием» прикрываются местные власти. У них якобы нет выбора, Москва давит, Кремль прессует. Они, конечно, давят и прессуют, но не так, как об этом трубят. И важно видеть, где местные скидывают ответственность на «врага». То, что я видел в Украине, к сожалению, похоже и очень знакомо: власти постоянно спекулируют на угрозе полномасштабной войны, чтобы сбросить с себя ответственность за положение дел. «Война» становится самым быстроразвивающимся бизнесом. Или ситуация, в которую легко попасть в Украине (и я попадал). «Крым чей?» — экзамен, который призван пролить свет на все мое существо. Вопрос, не терпящий колебаний.

Если я армянский журналист — то есть если я больше армянский, чем журналист, — то вся моя деятельность описывается и оправдывается некоей «общеармянской выгодой».

Бруверис: Вопрос логичный. Так чей?

Манвелян: Не мой, но я бы хотел, чтобы он стал таковым, если я решу туда переехать. Если Крым как бы не моя тема, то пусть будет Карабах. Сейчас он «армянский», его больше контролируют ВС Армении (официально Армия Нагорно-Карабахской республики). Но «армянский Карабах» уже более двадцати лет означает «Карабах без азербайджанцев». Я как журналист не могу освещать эту ситуацию, отталкиваясь от этой концепции. Я в этом не участвую и не собираюсь оправдывать массовые погромы, депортации и убийства историческими правдами. Не участвовать в иерархии трагедий — это иногда вызов. Каждый день я становлюсь свидетелем того, как людей нагибают от имени и по букве «права» и «закона».

Бруверис: Но это право и закон не отменяет.

Сергацкова: Это интересный вопрос у Юрия об «общей выгоде». В Украине это тоже звучит сегодня часто. У меня возникают разговоры с коллегами — авторитетными журналистами, которые серьезно пытаются уговорить не писать про то, как СБУ незаконно содержит «сепаратистов» в тюрьмах, пытает их или как президент врет насчет продажи своей шоколадной империи. Их аргумент: это играет на руку российской пропаганде. Все, что порочит образ Украины в глазах иностранцев, — вред, а такой журналист — враг. Люди из верхушки начинают утверждать, что мы, журналисты, критикующие власть, — «либералы-сепары». Нам начинают поступать угрозы, нам отказывают в комментариях, игнорируют запросы. Общество, разочаровавшееся в медиа вообще, за таких журналистов не вступается, пуская все на самотек. В итоге власть понимает, что на почти любые противозаконные действия не будет особой реакции. И вот это пугает. Возникает вопрос: кто может выступить в защиту журналистов, которые делают свою работу честно и непредвзято? Все больше «лидеров мнений» выбирают пропаганду вместо здравого смысла и паразитируют на необразованности людей. Я считаю эту тенденцию очень опасной, учитывая парадигму, в которой мы сегодня оказались: выбор Трампа, Брексит, симпатии к Марин Ле Пен. Постфордистское общество сегодня тяготеет к консервативным идеям из-за страха перед террористической угрозой, экономическим обвалом, обесцениванием труда. И только у медиа есть возможность обсуждать эти процессы и говорить, что происходит на самом деле.

Бруверис: Одни медиа ситуацию не переломят. Тут нужны общие усилия политических партий, демократических институтов, НКО по поиску альтернативы этой примитивизации мышления.

Гатманн: Нужны международные пресс-клубы.

Бруверис: И они тоже!

Сергацкова: При этом когда мы говорим о пропаганде, то обычно апеллируем к государственным медиа. Но, например, такие слова-«маячки», как «террористы», «каратели», «хунта», созданные пропагандой, проникают и в медиа, которые не зависят ни от крупного капитала, ни от государства. Как с этим быть? Могу сказать по опыту «Громадского»: мы довольно долго плавали и не могли прийти к общему знаменателю, как называть стороны конфликта — говорить «АТО» или «война», «пророссийские боевики» или «ополченцы», «оккупанты» или «сепаратисты». Все это вытачивалось месяцами. В итоге мы создали внутренний словарик, который звучит более-менее нейтрально, хотя к нам придираются, требуя «называть все своими именами».

Не участвовать в иерархии трагедий — это иногда вызов.

Павел Каныгин: Но «боевик» — уже слово с ярко выраженной оценкой, как и «АТО». Мы в «Новой» и «АТО», и «ДНР-ЛНР» ставим в кавычки.

Бруверис: А как с «государством-агрессором»?

Сергацкова: Мы не используем это определение в отношении РФ. Его используют некоторые блогеры и медиа, которые, скорее, тоже блоги. Но и представители власти не употребляют это выражение, только некоторые и изредка, хотя в 2015-м было принято официальное постановление о признании России «государством-агрессором».

Влодек: У частных СМИ, обязанных продавать контент, объективного, умеренного подхода нет, это точно. К сожалению.

Гатманн: И в этом как раз польза общественных телевидения и радио, которые есть, например, в Англии и Германии: они не должны зарабатывать контентом.

Каныгин: Это хороший вопрос: как вести себя, как быть независимым журналистом в условиях поляризованного общества? Общества, раскачанного пропагандой. Как? Многие из нас пытаются работать в русле повестки, которую навязывает государство, но при этом добывая факты, опровергая мифы, используя нейтральный вокабуляр. Но все равно это работа внутри агрессивного дискурса. А как иначе? Создавать свою повестку? Но тогда кто будет это все читать и смотреть? Не превратятся ли тогда независимые СМИ, и так балансирующие на грани маргинальности, в ненужный никому хлам?

Гатманн: Мне кажется, например, что «Дождь» сейчас пытается быть независимым, но без всякого «кровавого режима». В «перегретом» обществе такое СМИ может быть востребованным.

Сергацкова: А хочет ли общество перестать перегреваться?

Влодек: Результатом кризиса СМИ стало то, что люди покупают журналы не потому, что хотят узнать что-то новое, а чтобы утверждаться в том, что они и так знают.

Каныгин: И мы видим, что «Дождь» тоже рискует уйти в маргинальную нишу. Здесь вилка. До тех пор, пока общество перегрето, как говорит Катя, с мирной повесткой маленькому СМИ не получится стать популярным.

Гатманн: Мое впечатление: российское общество от этого устало.

Каныгин: Как только общество начинает уставать, ему подбрасывают в топку новые угрозы, страшилки.

Влодек: Да, и враги продаются лучше, чем друзья.

Люди из верхушки начинают утверждать, что мы, журналисты, критикующие власть, — «либералы-сепары». Нам начинают поступать угрозы, нам отказывают в комментариях, игнорируют запросы.

Гатманн: Но если общество требует: «Дайте нам жить спокойно» — государство, которое контролирует СМИ, должно на это реагировать. Иначе люди отвернутся от этих СМИ и, следовательно, и от власти. Вечно держать людей на эмоциях невозможно.

Каныгин: В какой-то момент приходит и смертельная усталость, Мориц прав: и от врагов, и от друзей, и от властей, полная утрата доверия внутри общества.

Сергацкова: У нас это так не работает. Государство высасывает энергию из людей до последнего. К тому же в Украине общество не готово воспринимать действительно важные новости: скажем, об укреплении спецслужб и о превращении их по методам в аналог ФСБ. Оно с большим энтузиазмом бросается на новости о внешнем враге, о том, что мало связано с реальностью. Поэтому независимые медиа теряют аудиторию.

Бруверис: По поводу российской усталости от пропаганды. Я вижу не усталость, а просто уход в полный разрыв с государством и с публичной сферой вообще.

Гатманн: В частную жизнь?

Бруверис: Да. И это только на руку власти.

Влодек: Цель этой пропаганды именно такова. Кремль хочет не того, чтобы люди им верили, а того, чтобы не было никакого доверия к СМИ, никакого интереса к политике.

Каныгин: Врагов, созданных искусственно российскими медиа, — масса, но все они долго не живут. Враги быстро становятся у нас друзьями, а друзья переходят в разряд врагов. Многие издания просто не успевают за переменами трендов. Метания мы видим прямо сейчас. Давайте включим российское телевидение и засвидетельствуем настоящее замешательство: журналисты не знают, как теперь говорить о США. Сойдет на нет эйфория от «взятия Путиным Белого дома», и станет совсем неясно, кто теперь у нас главный враг. С Турцией мы подружились. К ФРГ относимся с высокомерием. Украина вообще «марионетка». Что дальше? И здесь интересно, как воспринимают эти метания от «врага» к «лучшему другу» простые телезрители.

Все равно это работа внутри агрессивного дискурса. А как иначе? Создавать свою повестку? Но тогда кто будет это все читать и смотреть?

Манвелян: Когда появляются «простые телезрители», мы превращаемся в гуру, в носителей правды. Каждый из нас сталкивался с этим: «Ты журналист? Тогда скажи, что происходит». Что мы делаем с соблазном выдать «объективную правду»? Со своими собственными тараканами? Есть ли у журналистов своя повестка?

Бруверис: Вот, по-моему, это главный вопрос: а что мы подразумеваем под «образом врага»? Что, разве называть и считать кого-то врагом в самом прямом и простом смысле этого слова нельзя? Или ты, Мориц, считаешь, что есть грань, за которой начинаются пропаганда и манипуляция?

Гатманн: Скажем, ты пишешь статью о роли России по отношению к Прибалтике и можешь использовать разные слова. Можно писать про «политических оппонентов», а можно про «врагов народа».

Бруверис: Но словарь зависит от того, как ты сам оцениваешь ситуацию, как ты ее понимаешь, как ее, по-твоему, нужно видеть и другим. Словарь вторичен. Я, например, тоже часто критически отношусь к тому, в каком стиле представляются в Литве русская власть и ее действия. Но мне кажется очевидным, что она — враг Запада, Украины, Литвы. Как и те, которые ее сознательно и из-за этого поддерживают. Ну, конечно, тогда вопрос — что мы делаем? Видимо, пытаемся понять логику, мотивы, мышление врага, пытаемся прогнозировать, как он будет дальше поступать и как с ним бороться. Без истерики, политиканства и попсы.

Гатманн: Паша, а как обстоят дела с «внутренними врагами» в российских СМИ? Мне кажется, в последнее время немножко успокоилось?

Каныгин: Люди не могут перестраиваться в своих убеждениях так быстро! И хотя тема «внутреннего врага» сошла на нет в последние месяцы — во многом благодаря усилиям самого государства, понявшего, что опасно заряжать чрезмерно общество, — но мы до сих пор видим последствия: Хирург, «Офицеры России» и прочие м*дозвоны не могут так просто взять и остановиться. Да, тема «внутреннего врага» постепенно сходила на нет последние полгода-год, и точку в этом процессе вроде бы поставили Песков и Мединский в примирительном разговоре с Райкиным. Но тот же Хирург решил оставить за собой последнее слово, к нему присоединился Кадыров. Пропаганда раскачивает, сама того не желая, систему, разрушает предохранители, сводит людей с ума, если говорить просто. Машина ненависти — это не гоночный автомобиль: захотел — разогнался, захотел — остановил. Это танкер, крейсер, «Титаник». Как раз эти профессиональные сумасшедшие и уничтожат в конечном счете систему.

Другие материалы проекта можно прочитать здесь.

Понравился материал? Помоги сайту!