«Отвалите! Не надо меня защищать»

Сергей Егорович Сорокин — председатель Антимилитаристской радикальной ассоциации России, член Московской Хельсинкской группы — вспомнил историю наполеоновской, гитлеровской, вьетнамской и чеченских войн и объяснил, почему современной России не нужна армия, на лекции, прошедшей 24 июня в Сахаровском центре. Публикуется с сокращениями.

В девяностые годы я участвовал в некоторых телепередачах: и на Первом канале, и на Втором, а теперь уже 13 лет нахожусь под запретом. Сейчас иногда приходят ко мне журналисты, желающие что-нибудь обсудить, а после беседы говорят: «Нет, такое не разрешат». Так что сразу становится понятно, что на телеканалах существуют списки с именами конкретных людей, которым нельзя высказывать свое мнение в эфире. Я не говорю про Немцова и Навального, вот даже меня, бедного пацифиста, четырнадцатый год в телевизор не впускают. Почему? Потому что, на самом деле, проблема антимилитаристского движения в России будет главнее многих других — главнее проблемы ЖКХ, вопросов газа и нефти. Достаточно посмотреть на бюджет России — он сразу характеризует страну: если у нее военный бюджет составляет половину общего, то такая страна никогда не сможет выйти из экономического кризиса. Может быть, какое-то время она еще сможет сводить концы с концами за счет нефтяной ренты или иных больших предприятий и за счет доходов, получаемых с раздевания народа, но это ненадолго.

Пацифизм = патриотизм

30-е и 40-е годы в Советском Союзе известны раздеванием народа в пользу армии. Это подтверждается многими военнослужащими, которые в те годы говорили: «Когда я попал в армию, я впервые поел досыта». Парень из деревни не мог нормально поесть, ведь практически все собранное и выращенное отбиралось и переводилось на нужды армии. Для защиты Родины, как говорится, нам ничего не жалко. А раз не жалко, то откуда возьмется благосостояние страны?

У моей бабушки Прасковьи Ивановны 1905 года рождения, неграмотной матери четырех детей, в 1941 году муж ушел на фронт и сразу пропал без вести. Ей с четырьмя детьми приходилось самостоятельно выживать под Москвой, в районе Каширы. В 1960-х годах, когда я уже был школьником, она, глядя в телевизор на то, как там маршируют на Красной площади, говорила: «Чем они там заняты? Вроде здоровые мужики, чем они заняты? Вот у нас тут есть нечего, а они вышагивают». Из еды-то у нас была только картошка с селедкой да то, что вырастет в огороде. Мясо — только по большим праздникам. А в это самое время тысячи солдат маршировали довольные, сытые, в новенькой форме. На них глядела неграмотная женщина, у которой с момента гибели мужа в войну прошло уже двадцать лет; она в одиночку вырастила четырех детей, выплачивая всевозможные налоги — с дерева, с козы, с коровы, — и искренне недоумевала: зачем они там вышагивают?

Человек, выступающий против своей армии, — патриот номер один.

Так по какой такой причине мы кормим армию? И оказывается, что аргумент только один — страх. Только страх, которым одна часть людей затравливает другую: вокруг враги, значит, надо быть начеку, надо несколько подводных лодок иметь и желательно с ядерным оружием. Вот какие, говорят, хорошие перед нами примеры: Северная Корея имеет ядерное оружие, и никто их не трогает. А что они там творят у себя в стране, вроде как неважно.

Лев Николаевич Толстой писал, что за наполеоновскую войну были ответственны все тогдашние жители Европы и что заниматься прекращением войны надо до того, как она началась. Действовать нужно тогда, когда война еще не развязана. Однако только тогда, когда она уже идет, когда появляются жертвы, находятся люди, которые выступают против. И то: выступают-то они против другой стороны конфликта, а не против своих военных, которые вроде бы нужны для защиты... А в мирное время просто необходимо выступать против всякой военщины, даже против своей. Кто же тогда мы, спросите вы? Предатели? Изменники? Шпионы? Иностранные агенты? На самом деле я — пацифист, человек, выступающий против своей армии, — патриот номер один. Я это делаю именно из-за любви к своей Родине, именно из-за любви к своей бабушке, которая говорила: «Зачем это они там маршируют да еще это по телевизору показывают?»

Я учился в советской школе до 70-го года, и там мне вдалбливали: «Армию надо любить», «Наши союзники — армия и флот». Или вот наполеоновская шутка о том, что «народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую» — это же плоский военный юмор. Но с политических трибун эти фразы произносятся как серьезные лозунги. Они считают это мощным аргументом. Мы не будем кормить ни свою армию, ни чужую. Мы будем культурно сокращать свои вооружения.

Нужно выходить вперед и прямо говорить: «Не пойду в армию».

Всех нас стращают, что если мы не будем содержать армию, то нас разорвут на куски враги. Нет, не разорвут. История и наполеоновской, и гитлеровской войн это подтверждает. Особенно гитлеровской. В первые дни Великой Отечественной от советской армии ничего уже не осталось. Народ мобилизовался, пошел почти с голыми руками воевать, создавать вооружение, необходимое для борьбы, и победил.

Почему мы не могли расформировать армию еще в 1945 году? Победили — ну так и закройте. Снимите погоны, отправьте полковников заниматься хозяйством, постройте заводы, пашите землю на тракторах. Нет, Сталин же решил оставить 4—5-миллионную советскую армию почти нетронутой, распределив по фронтам. И люди еще потом служили по пять лет. Мой дядя и отец вернулись из армии уже ближе к 1950 году. Мой отец застал только японскую войну, а дядя повоевал еще и на Западном фронте. Оба демобилизовались только к 1950 году. Спрашивается: зачем? Что это они делали с 1945-го по 1950-й? Они несли какую-то военную службу. А моя бабушка пахала и сеяла, восстанавливала разрушенное хозяйство, в то время как четыре-пять миллионов мужчин были заняты военными приготовлениями. Потом говорят, что у Сталина не было мысли воевать дальше. Была. Ведь если не нужны вам полковники и генералы и рядовые не нужны — отпустите их домой, дайте им заняться полезным делом, вместо того чтобы впустую держать в армии — вооружать, кормить и одевать.

Война во Вьетнаме и антивоенное движение

В войне во Вьетнаме погибло около четырех миллионов человек, не только военных, но и мирного населения; как сейчас выясняется, совершенно зря. В Штатах война во Вьетнаме шла под лозунгами защиты от коммунизма, а СССР, в свою очередь, участвовал в ней под флагами борьбы с капитализмом и империализмом. Долгие и бессмысленные военные действия привели к тому, что в США постепенно образовалось многочисленное антивоенное движение, в котором участвовали и сами солдаты, и деятели культуры, и молодежные движения, то есть те, кого потенциально могли отправить воевать во Вьетнам. Многие интеллигентные студенты стали уезжать в Канаду, где образовалась целая общность американской молодежи, которая вот таким образом избегала призыва. Но некоторые никуда не убегали. Например, страну не покинул боксер Мохаммед Али, который просто сказал: «Я не поеду во Вьетнам» — и которого после осудили и отлучили от спорта. Это уже потом он вернулся на ринг, когда война закончилась. Известные актеры — Пол Ньюман и Марлон Брандо — ходили с плакатами на митинги и говорили, что пора прекратить войну во Вьетнаме. А после них вышли сами военнослужащие и работники спецслужб. Знаменательна, например, история Дэниела Эллсберга, который, работая в спецслужбах США (в стратегическом исследовательском центре RAND), разоблачил секретный сборник исследований американо-вьетнамских отношений, касающихся вьетнамской войны, сейчас известный как «Документы Пентагона» («Pentagon Papers»). Это исследование было заказано министром обороны США и скрывалось от публики. Дэниела Эллсберга обвинили в измене Родине, но благодаря журналистам он остался на свободе. Сейчас ему 83 года, и он публично выступает с защитой Ассанжа, Мэннинга и Сноудена.

Почему же история вьетнамской войны нас с вами не убеждает, что нет никакой угрозы со стороны НАТО, так же как и со стороны наших союзников? Это как граница с Казахстаном, которую мы не охраняем — зачем ее охранять? Вообще никакие границы охранять не нужно — это же просто линии на карте. Не нужно вешать над ними колючую проволоку и сооружать минные поля. Когда наше правительство говорит, что не может отказаться от мин из-за того, что у нас длинные границы, — это же варварство. От кого мы сейчас защищаемся минами? Таким образом можно изображать войну с наркотрафиком, но ведь она так не ведется. Это обман.

Чеченская война и умение договариваться

Я стараюсь всем и всегда объяснять, что для нашего правительства приоритет номер один в нашей стране — это военная машина. Когда в 1991 году Ельцин и компания приходили к власти, говоря, что они сейчас сделают все по-новому, закрыв Советский Союз, открыв демократию и свободы, я приходил на встречи и задавал один вопрос: «А с армией вы что делать будете?» — и они отвечали: «Вооружать. Мы сейчас ее вооружим и устроим мир». Ну уж извините, ребята, ничего у вас не получится. Армия обратно свернет все ваши свободы и вашу демократию. Мы Борису Ефимовичу Немцову, который был одно время вице-премьером, в 1996-м направляли письма с предложением сократить военные расходы и отменить призыв. Это было уже после первой чеченской войны, за прекращение которой сам Борис Ефимович собирал подписи. Почему же эта инициатива не пошла дальше?

Нет у нас такой задачи — готовиться к войне (ее еще называют защитой Родины). Это вранье! К защите Родины я вас готовлю, когда говорю, чтобы вы не поддавались на эти пропагандистские бирюльки — чтобы вы не пошли воевать за свободу северокорейских, испанских, афганских или чеченских людей. В Чечню наши солдаты поехали бороться с сепаратистами, потому что им сказали, что чеченцы плохие, а про жителей Донецка и Луганска сегодня говорят, что они прекрасные люди. А что сделали наши генералы, чтобы науськивать русский народ против Чечни? Для этого была произведена бойня на вокзале в Грозном — наших солдат под новый 1994 год приволокли в Грозный и погнали на вокзал. Естественно, их там перестреляли. После эти кадры показывали по телевидению и объясняли, какие чеченцы подлецы. А подстава-то была со стороны нашего Генштаба! Я разговаривал в 1995-м с парнем, который был на этом вокзале и остался жив. Он рассказывал, что их целые сутки не выпускали из челябинского самолета, держали под Москвой. А потом выгрузили уже где-то в Моздоке, а после — сразу на Грозненский вокзал. Это что за военная наука такая? Так же как танки на улицы Грозного зачем погнали? Это же с военной точки зрения — глупость. А с политической — это убийство сотен наших ребят. А потом, уже в Москве, они начали кричать о том, что наших молодых убили в Грозном. По всей стране понеслась весть о том, что наших где-то бьют, и заработала военная машина. Во всех областях России потом встречали трупы. Горевали, что погибли наши ребята в борьбе с врагами, которые на самом-то деле являются нашими гражданами. Я в те годы занимался выступлениями против чеченской войны, в том числе юридической защитой ребят, отказавшихся идти воевать и обвиненных в дезертирстве. Таких только в Москве было три тысячи.

Мы не будем кормить ни свою армию, ни чужую.

Не так давно в России завершился весенний призыв — снова призвали 150 тысяч человек. Они сидят сейчас в казарме, вместо того чтобы сидеть на лекциях! Говорят, что они нас защищают, а я говорю: «Отвалите! Не надо меня защищать». Вы же только создаете лишнюю угрозу. И вот Дмитрий Рогозин (председатель Военно-промышленной комиссии при правительстве РФ. — Ред.) грозится, что не пожалеет ни 20, ни 30 триллионов, чтобы поднять нашу военную промышленность. Сейчас ведь с украинскими заводами, которые выпускали нам всякие материалы для армии, возникла проблема, и теперь мы должны это преодолеть. А это значит, что сейчас нам необходимо потратить еще десяток триллионов из бюджета, чтобы создать производство, выпускающее всякую военную муру.

Лев Толстой в третьем томе «Войны и мира» перечисляет возможные варианты избавления от войны с Наполеоном. Главной причиной войны он видел то, что сотни тысяч европейцев — французы, поляки, испанцы — пошли на восток. Зачем? Ведь если бы они не пошли в наполеоновскую армию, то и не было бы войны. Но они же с удовольствием пошли. Лев Николаевич описывает сцену, как польские уланы решили совершить подвиг перед лицом Наполеона — переправиться через речку без брода. С криками «Виват, император!» погибло сорок человек. Это же идиотизм. Толстой пишет: если бы французский человек не пошел в армию, то ничего бы у Наполеона и не вышло. Чего такого Наполеон обещал своим солдатам, что они туда пошли? Какое-то жалованье большое? Не империю же простые французы хотели. А наши 150 тысяч зачем пошли сейчас?

(Голос из зала: «Их вынудили. Не идешь — тебя ловят. Милиция ходит по квартирам».)

Милиция ходит по квартирам за теми, кто прячется. А нужно выходить вперед и прямо говорить: «Не пойду». Я же делаю это уже 25 лет. Моему старшему ребенку уже 40. В 1992-м я его обучал, как написать заявление против военной службы. Естественно, у него к тому времени уже был какой-то там пояс по карате, и он говорил: «Я в армии ничего не боюсь», но ведь речь шла не о страхе. «Ты в армию зачем идешь? Ты идешь воевать? Тогда с кем?» — эти вопросы я задавал обоим своим сыновьям, когда они оканчивали школу.

Никакой военкомат не стоит на защите Родины — он стоит на объедании родной страны.

Конечно, есть те, кто идет в армию, не видя перед собой никаких перспектив, просто ощущая невозможность реализоваться в иной среде. Армия для таких — это способ самоутвердиться. Почему они не видят для себя перспектив? Потому что социальные лифты без денег не работают, а если все деньги брошены на армию, то она и становится самым доступным социальным лифтом. В сталинское время армия была вообще единственным социальным лифтом. Благодаря ей люди из деревни перекочевали в города. Индустриализация во многом была основана именно на ней. А теперь говорят: мы же благодаря армии стали такими, значит, будем ее любить и уважать дальше. Поэтому каждый год я спрашиваю: «Зачем вы так пышно отмечаете День Победы? Чего это вас так рвет на части от восторга? Вы же не участники. Кто вы такие по отношению к той войне?» У меня оба деда на войне погибли, и этот майский день я не отмечаю как праздник — это исключительно день памяти погибших. Радоваться и плясать в такой день неправильно. А делается это все для того, чтобы работала военная машина, — этим 150 тысячам новобранцев, что сейчас пошли в казармы, говорят: «Вы пришли сюда, чтобы быть достойными памяти наших отцов и дедов».

В нашей стране ежегодным призывом в армию занято примерно 150 тысяч взрослых людей, которые сидят в военкоматах, в городских управах, в штабах, в медкомиссиях и в транспортных перевозках. Все эти люди получают за это зарплату и чувствуют личные перспективы. Они думают, что стоят на защите Родины, что они помогают Родине обороняться. Это заблуждение. Никакой военкомат не стоит на защите Родины — он стоит на объедании родной страны. Каждый военкомат обходится примерно в 10 миллионов рублей в сезон. Это расходы государства, которые ни к чему не ведут. В армии у нас тысячи здоровых мужиков. Поставьте перед ними нормальную задачу вместо задачи готовиться к войне. А если хочется пострелять — можно в тир съездить.

Для современной молодежи сейчас есть возможность не пойти в армию — есть институт альтернативной службы. Не хочешь идти — так заяви об этом. Поэтому сейчас армия начинает покупать профессионалов. Зарплата контрактника-десантника, который умеет строиться, прыгать с парашютом и зачем-то ломать рукой кирпичи, в два раза выше, чем у технического работника воинской части — образованного человека, который что-то там придумывает, настраивает, чем-то управляет и т.д. Естественно, этот инженер начинает думать, чтобы тоже пойти на контракт — ворота-то открыты. Но эта работа приведет его к деградации как инженера.

А подстава-то была со стороны нашего Генштаба!

Я пережил три или четыре войны, но ни в одной не участвовал. А история войн остается той же самой. Лев Толстой писал про французских солдат, когда еще никакой ни вьетнамской, ни чеченской войны не было. А Пифагор не только же про треугольник решил задачу, но и про войну тоже. Говорил гражданам, что не нужно воевать с Сиракузами, Фивами... Гораздо лучше торговать и договариваться. Никто не будет с вами воевать, если с вами могут договориться. Защищаться нужно только от противника, с которым мы не можем договориться. У нас и уголовное право так действует: мы же не стреляем каждого встречного, не ходим с пистолетами, потому что доверяем друг другу. Защита, безусловно, нужна, но это должна быть защита полицейская.

В работе «К вечному миру» Иммануил Кант писал, что наличию армии противостоит одно-единственное умение — умение договариваться. Мы же все можем договориться друг с другом, ведь так? Если мы можем договариваться с соседями — значит, нужно сокращать военные расходы и заниматься тем, чтобы молодой парень из деревни не спивался и чтобы у него появлялись социальные перспективы и какие-то другие способы состояться в жизни, кроме армии.

Армия сама по себе противоречит правам человека, ведь она предназначена для уничтожения жизни. На всех стрельбищах в качестве мишеней расставлены человеческие силуэты. Конечно, военные говорят: «Ничего личного — просто обучение стрельбе», но на самом-то деле они подразумевают убийство человека. И это страшно.

Записала Кристина Маркова

Понравился материал? Помоги сайту!