«Передозировки, гепатиты, ВИЧ-инфекция... Это слишком скучно»

Третий год социальный проект «Наркофобия» пытается зародить в сознании россиян мысль о том, что у людей, страдающих наркоманией, есть права человека. Организовывает публичные акции, чтобы понизить градус ужаса обывателей перед табуированной темой, и ведет образовательную деятельность, чтобы развеять массовые предрассудки. «Наркофобия» — это честная и частная некоммерческая инициатива снизу, которую на свой страх и риск запустили две молодые женщины. Ольга Каминка разобралась, зачем им это надо, как проект устроен и чего достиг.

Команда

Аня закончила лондонский Imperial College и стала магистром по наркополитике. Она — социолог и один из учредителей Фонда содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова. В 1990-е она работала с друзьями во «Врачах без границ» и, хотя сама никогда не употребляла наркотики, потеряла много любимых друзей. Тогда ее и «зацепила» тема наркозависимости.

Таня — искусствовед, работала в Третьяковской галерее фондовым работником. Когда ее научного руководителя стали судить за проведение выставки «Запретное искусство — 2006», у нее полностью поменялась картина мира, и Таня вышла на первый в своей жизни митинг. Таня — основоположник фестиваля активистского искусства «МедиаУдар», но она не хочет, чтобы ее называли куратором, и формально является кассиром фестиваля.

Аня и Таня — мотор «Наркофобии», но в него вовлечено большое количество интересных людей. «Лицом проекта» можно назвать поэта, художника, активиста и общественного деятеля Сашу Дельфинова. Это он придумал название проекта — «Наркофобия».

Идея

Саша: Слова «наркофобия» тогда не было в русском языке. То есть Google давал ноль ссылок на него, это редкий случай, чтобы Google просто давал ноль. Явление такое было, а слова не было.

Аня: Проект «Наркофобия» направлен на то, чтобы люди сняли пелену с глаз и поняли: не важно, потребляет человек наркотики или нет. Все мы — люди, у которых есть права и человеческое достоинство. Никакого человека нельзя обзывать по телевидению животным, нельзя его приковывать к батарее наручниками и бить ногами.

Ситуация

Саша: В Германии уже с 1995 года отказались от концепции борьбы с наркотиками с той целью, чтобы полностью искоренить наркопотребление. Эту цель начинают расценивать как недостижимую, смотрят не на абстрактные утопические идеалы, а на конкретные задачи. Это не значит, что в Германии все напропалую колются героином в трамваях, это означает просто, что наркопотребитель не приравнивается к преступнику. А главная тяжесть работы в этой области переходит от полицейского управления к медикам или социальным работникам.

Аня: В середине девяностых наш Минздрав еще к чему-то прислушивался — они даже выпускали постановления про то, что нужно заниматься профилактикой ВИЧ среди наркопотребителей. Но уже к началу двухтысячных иллюзия, что наше правительство будет заниматься здравоохранением, прошла.

Таня: Общество на определенном этапе развития как бы отторгает ту или иную социальную группу, которая фетишизируется в образ врага. Против нее выпускаются гомофобные, ксенофобные, наркофобные и прочие популистские законы. Таким образом отвлекается внимание населения от реальных проблем в других сферах.

Саша: Строится все это на догматах типа: «Ну мы же все знаем, да... Наркотики — это очень плохо». В нашей стране лица, принимающие решения, вообще не интересуются научными разработками. Более того, они говорят о том, что у нас есть свои, особые, традиционные ценности, Русская православная церковь. И вот нам нужно в области, скажем, наркополитики прислушиваться к мнению иерархов церкви. А иерархи церкви несут лабуду: например, что молитва и пост избавляют от ломки.

Никакого человека нельзя обзывать по телевидению животным, нельзя его приковывать к батарее наручниками и бить ногами.

Аня: Существует первая линия помощи наркозависимым: торчишь на героине — иди на метадон. Тебе не нужно будет каждый день обворовывать свою бабушку или жену. Будешь получать этот метадон бесплатно. Это, конечно, не решает проблему зависимости, но большой ряд проблем решает: криминала, здоровья и так далее. У нас даже этого нет, хотя в Иране, в Китае, в Индии — везде есть. А у нас это простое решение вызывает идиотское противостояние правительства.

Структура

Основанный Аней Фонд имени Андрея Рылькова существует с 2009 года. Проекты, на которые фонд получает основные гранты, направлены на здравоохранение, адвокационную работу с наркозависимыми и тому подобные вещи. Очень скоро стало ясно, что власти игнорируют деятельность фонда и общественное мнение явно не на его стороне. Тогда пришла идея объединить деятельность фонда с арт-активизмом. Чтобы быть услышанными. Так родился проект «Наркофобия», который полностью финансируется из средств фонда.

Они сразу развивались как единое целое: «Наркофобия» как часть фестиваля «МедиаУдар» и «МедиаУдар» как framework для «Наркофобии». Проект и фестиваль объединяет тема «социального исключения» — это стигматизированные обществом группы: наркозависимые, заключенные, ЛГБТ и «другие маргиналы».

Таня: Активизм возникает в том месте, где государство проявляет себя неэффективно. Возникают люди, которые начинают компенсировать эту ситуацию своими личными усилиями: помогать конкретным людям, конкретным группам. Активистское искусство — оно такой же природы.

Фестиваль активистского искусства «МедиаУдар» — горизонтальная платформа, где все делают что хотят. Никто не может никого уволить, не может ни от кого избавиться. Даже если это человек, с которым тебе категорически в одном проекте не хочется существовать. Это классный психотерапевтический опыт для нас всех: где заканчивается твое пространство и где начинается пространство другого человека. По идее это — анархистская идеология. У нас половина коллектива — анархисты с хорошим теоретическим бэкграундом на эту тему.

А иерархи церкви несут лабуду: например, что молитва и пост избавляют от ломки.

Аня: В фонде минимальный штат: я, наш финансовый директор, координатор проектов и координатор улично-социальной работы, который работает на полставки. У нас нет офиса, то есть нет глобальных расходов. Единственное, что дорого стоит, — это ежегодный аудит. Мы решили минимизировать административный ресурс, чтобы не тратить на него ни деньги, ни силы. И максимизировать открытую платформу. Грубо говоря, у нас есть деньги на консультантов, заложенные нашим грантом. Если вы хотите что-то делать, у вас есть какие-то идеи — вот, давайте. Но это должно быть связано с наркополитикой, потому что у нас устав есть. Наша миссия связана с гуманизацией наркополитики. То есть художников, которые рисуют цветы и облака, мы не можем поддерживать. Это должны быть цветы и облака с марихуаной и шприцами.

Деньги

Аня: Сначала у нас совсем не было денег, мы все работали волонтерами. А потом у меня умерла американская подруга, и она завещала мне часть своего дома. Эти деньги мы пустили на проект «Снижение вреда». Потом нас стал поддерживать еще Фонд Сороса. Ну естественно — главные «злодеи»! Фонд Сороса поддерживает самые табуированные темы. Теперь они нам каждый год дают Большой грант — это около ста пятидесяти тысяч долларов. У них были здесь большие программы, но после того, как их начали здесь травить, они все свернули. Так что большое спасибо Фонду Сороса за то, что он продолжает нас финансировать.

У нас есть еще такой неожиданный спонсор, как Levi Strauss Foundation — то есть джинсы Levi's. Они сами к нам обратились — хотели финансировать небольшой адвокационный проект в области ВИЧ. Мы сделали такой на тридцать тысяч — правовой тренинг для наркозависимых и тех, кто хочет заниматься судебными тяжбами, направленными на улучшение законодательства.

Передозировки, гепатиты, туберкулез, ВИЧ-инфекция, безопасный секс... на это не дают. Это слишком скучно.

В этом году мы начали с их помощью делать проект «Уличные юристы». С акцентом именно на то, чтобы люди сами обучались, свои права отстаивали, родительские права, например.

Сейчас мы участвуем в региональном проекте, который ведется Еврокомиссией в шести странах Восточной Европы. Он направлен на защиту прав и здоровья наркозависимых женщин. Мы сейчас выпускаем по этому проекту книгу с художницей Машей Киселевой из Новосибирска: «Ecce Femina» — женщина в наркополитике. Маша интервьюировала наркозависимых женщин про жизнь, сделала их жизнеописание и иллюстрации — смесь лубка и гравюры. Красивая книга.

А еще мы каждый год подаем на российские президентские гранты. Два раза подавали и два раза нас слили. Передозировки, гепатиты, туберкулез, ВИЧ-инфекция, безопасный секс... на это не дают. Это слишком скучно, неинтересно. Мы смотрели список, кого они поддерживают: «удаль молодецкая против наркотиков», «волейбольные мячики против наркотиков»... И двадцать процентов нужно дать откат, но нужно знать, кому. Ходить, выпрашивать у этих людей, что-то им объяснять — да ну их на фиг.

У нас такая позиция изначально была: скажут зарегистрироваться иностранными агентами — нам все равно... Это ничего не меняет. Аудит и отчеты в Минюст мы и так сдаем, ну нельзя быть НКО в России и не сдавать аудит. Ну, будем сдавать их не раз в год, а четыре раза в год. Писать, что брошюры финансируются Фондом Сороса и мы — иностранные агенты? Господи, да тем, кто наши брошюры читает, на это абсолютно наплевать! Мы же их не бабушкам в метро раздаем!

Дела

На первом фестивале «МедиаУдар» проект «Наркофобия» делал open call — пригласили художников, литераторов, поэтов и писателей. Тема работ: «Наркотики как инструмент политических репрессий». В конкурсе художников победил мурманский художник Арх. В качестве приза его свозили в Берлин, на Берлинскую биеннале.

И двадцать процентов нужно дать откат, но нужно знать, кому.

Арт-группа «Бабушка после похорон» — Артем Лоскутов и Маша Киселева — сделала свой проект: автопробег Новосибирск — Москва под названием «Легалайз, петрушка!». Тогда Роспотребнадзор как раз внес петрушку в реестр ядовитых веществ. Ребята приехали на Красную площадь и «засеяли» там петрушку.

Потом «Наркофобия» поехала в Мурманск к Арху — провели там аналогичный фестиваль в миниатюре. Потом — в Новосибирск на 10-й юбилей «Монстрации». Походили там со всякими лозунгами.

26 июня 2013 года, в Международный день борьбы с наркоманией и одновременно Международный день в поддержку жертв пыток, «Наркофобия» устроила акцию — «Фарисейка, 12» (по адресу Маросейка, 12 расположено здание ФСКН). Художник Скиф сделал большую деревянную дыбу, куда посадили поэта Дельфинова, что олицетворяло пыточные методы политики нашего государства в отношении наркозависимых. В это время представители фонда Рылькова понесли в ФСКН копию своего доклада в Комитет ООН против пыток. Перед ними закрыли двери и попросили послать отчет по почте.

Аня: Вот такая была акция, но она, честно говоря, никакого внимания не привлекла, о ней даже никто и не написал, кроме нас самих. Сейчас уже акционизмом никого не удивишь. Если ты только, извините, яйцами не прибьешься к брусчатке, никому это не интересно.

Рассказывают небылицы, что заместительную терапию придумали в Англии, чтобы разрушить Россию изнутри.

На следующий год, в рамках второго фестиваля «МедиаУдар», «Наркофобия» объявила журналистский конкурс на лучшую статью за гуманную наркополитику. 30 мая вручали приз Александру Черныху за статью в «Коммерсанте». Ему подарили айпад и поездку в США.

В арсенале проекта — просветительские лекции Александра Дельфинова, представляющие собой слайд-шоу на час-два. Формат пользуется огромным успехом в той же Германии. У нас — не очень. Лекции не запрещают, но отменяют регулярно. Первая называется «История нарковойн. 200 лет за 2 часа».

Саша: Эти 200 лет важны именно потому, что тренд на запрет психоактивных веществ возник примерно 200—250 лет назад. Многие люди думают, что наркоманов издревле пытались распять на кресте. На самом деле это неправда.

Вторая — «Репрессивная наркополитика России».

Саша: Рассказывают небылицы, что заместительную терапию придумали в Англии, чтобы разрушить Россию изнутри. На самом деле в Советском Союзе в семидесятые годы применялась методика лечения морфинной зависимости, она была построена на принципах, которые сегодня бы назвали «опиоидная заместительная терапия».

В Уругвае за прошлый год марихуану легализовали, а мы в Мурманск съездили: для пяти человек провели фестивальчик.

Еще у Дельфинова есть слайд-лекция, посвященная Евгению Ройзману и его методу «лечения» наркозависимых, которую он показывал только в Берлине, в России нигде и никто ее не захотел. Саша очень не любит методы Ройзмана и на пальцах может объяснить любому, за что и почему его любить нельзя, несмотря на его коллекцию икон или антикремлевскую позицию. Есть еще две лекции, которые могли бы иметь массовый успех. Одна называется «Афганский пузырь», другая — «Белый снег Колумбии».

Планы

Аня: Все спонсоры хотят устойчивости, стратегического планирования, чтобы у нас были цели до 2020 года. А в этой стране разве можно что-нибудь планировать?

На следующий год мы уже сами не стали беспокоить «Глобальную программу наркополитики», потому что нам, ну... немножко стыдно. Там в Уругвае за прошлый год марихуану легализовали, а мы в Мурманск съездили: для пяти человек провели фестивальчик.

Саша: Такой проект, как «Наркофобия», может существовать только в том случае, если в обществе есть запрос на диалог, если принимается во внимание альтернативная точка зрения. Я рассматриваю сейчас общую ситуацию для мирного гражданского активизма как крайне сложную. А для радикалов это, конечно, упрощает формат. Но я не отношусь к тем людям, которые берут в руки базуку и обстреливают правительственные здания. В нашей наркополитической сфере мне неизвестны люди, которые склонны взять в руки огнестрельное оружие... Хотя я знаю, что распространено мнение, что если вылить в московскую канализацию ЛСД, то все изменится в лучшую сторону.

Понравился материал? Помоги сайту!