Безумный Маркс

«Ну и какова стоимость этого вашего соусника? — Э-э-э… А сколько у вас есть времени, чтобы я ответил на вопрос?» Похоже, с этим странным парнем и вправду лучше не связываться. Заговорит насмерть. Эмигрант, хулиган, задира, пьяница, краснобай и обормот, в общем, печально известный в пабах лондонского Сохо Карл Генрих Маркс пытается честно ответить на вопрос хозяина ломбарда. Стоимость? Цена? Вы обратились по адресу, сэр, но все это так сложно и хитро устроено! Кристально ясно лишь одно: великий мыслитель спер у жены последний серебряный соусник и пытается загнать его потихоньку, чтобы хоть немного расплатиться с долгами. Оценщик ломбарда раскусил проходимца — и вот уже за гением политической экономии гонятся полисмены… Так начинается спектакль Николаса Хайтнера «Молодой Маркс» по пьесе Ричарда Бина и Клайва Коулмена. С этой премьеры началась и история нового лондонского театра «Мост».

«Мост» (потому что у моста, у Тауэр-бридж) — первый коммерческий театр, построенный в Лондоне за последние 80 лет, к тому же вне Вест-Энда. Николас Хайтнер и его партнер Ник Старр, прослужившие в Национальном театре 12 лет, создали «Мост», прежде всего, как театр новых пьес, просто обязанных быть популярными. «За последние 15 лет посещаемость лондонских театров выросла на 25 процентов!» — не без энтузиазма сообщает Хайтнер в интервью. Это серьезные цифры, Карл Маркс наверняка оценил бы. Но даже в таких благоприятных экономических обстоятельствах театральное дело — всегда риск.

Это они о «Капитале», если что.

За счет чего Хайтнер и его коллеги намереваются выигрывать? «Новые, смелые, популярные пьесы» — это которые? «Не те, что дают в Royal Court», — тут же старается отмежеваться Хайтнер (и весьма успешно). Конечно, нет. Хайтнеровская Лондонская театральная компания, которую он организовал после ухода из National, не случайно началась с «Одного слуги, двух господ» — уморительно смешной переделки гольдониевской комедии о Труффальдино пера все того же Ричарда Бина. «Один слуга…» — неуемно-легкомысленное торжество самовоспламеняющейся театральности. То есть ни на йоту смысла — особенно в простодушно-тугодумном школярском изводе (этот спектакль «не заставлял нас задуматься», о нет). И при этом — вершина актерского и режиссерского ремесла, точный расчет и филигранное исполнение. «Мост», похоже, ведет примерно туда же.

© The Bridge Theatre

Может ли Хайтнер по-другому? А то. Его «Гамлет», его «Отелло», его «Любители истории» незабываемы. Но был ли хоть один из его «по-настоящему серьезных» спектаклей, трагедий или драм натужно, академически тяжеловесен или истерически настырен (что зачастую считается хорошим тоном, подчеркивающим невыносимые интеллектуальные усилия постановщика)? Да ни за что. Остроумие не спрячешь, а вкус и не должен бросаться в глаза. Этот хайтнеровский иронический стоицизм — очень английский — в общем, не уникален. Времена, когда на лондонской сцене особо ценились пьесы Ноэля Кауарда, Рэттигана, Шеффера и Роберта Болта (то есть в совокупности лет сорок), героически преодолены — но не забыты. Лозунг «делать спектакли не более тупыми или легковесными, но более универсальными» слишком заманчив, чтобы отменить его совсем.

Короче говоря, призрак бродит по театральному Лондону. Призрак Бинки Бомонта.

Тот факт, что первым же героем театра для «широких городских масс», то бишь буржуазного по определению, стал именно Карл Маркс, — шутка, достойная Кауарда. С другой стороны, массовое искусство давно подбирается к образу гения-основоположника: последний раз мне довелось видеть Маркса совсем недавно — в фильме «Голем Лаймхауса» он проходил «обычным подозреваемым» по делу одного из первых лондонских «потрошителей». В спектакле Николаса Хайтнера с ним обошлись куда почтительнее.

© The Bridge Theatre

В исполнении Рори Киннира (известного также как Гамлет, Яго, Мэкки-Нож и чудовище Франкенштейна) Карл Маркс предстает вечно взволнованным молодым человеком повышенной пушистости и невероятного обаяния. Ни намека на титаноподобный монумент на Хайгейтском кладбище: здешний Маркс живее всех живых и вскачь улепетывает от копов по крышам Лондона, сжимая в зубах с боем добытый морковный хвостик (художник щедро украсил мрачные крыши «диккенсовскими» печными трубами, устроив внизу подвижный «кубик», «чреватый» комнатными интерьерами на Дин-стрит).

Бродяга по кличке Мавр (так звали гения домашние) прячется в шкафу от кредиторов, в дымоходе — от полиции, больше всего на свете любит дешевый виски, все понимающих женщин и слово «индустриальный», в минуты отдыха резво ползает на четвереньках, изображая лошадку для маленького сына, мучает бедную Женни нищетой, шутками и шутками про нищету («Я чертова баронесса и вынуждена воровать уголь! — Но ты же воруешь уголь с аристократическим изяществом!»). Мавр ненароком соблазняет горничную, отрицает отцовство, мечтает о должности клерка на железной дороге («Я пытался изменить мир и потерпел поражение. Теперь я буду реформировать вокзал Паддингтон!»). Кажется, этому эгоцентрику, шалуну и капризуле не хватает только взорванной паровой машины и персиковой косточки в цветочном горшке. «Кстати, как там твоя “экономическая хрень”?» — спрашивает Мавра добрый друг дома Фридрих Энгельс. «Моя “экономическая хрень”? — Ну да, та самая “экономическая хрень”. Ее хотят получить издательства в Германии и России! — Ах, “Экономическая хрень”! Пишу-пишу! Уже буквально вот-вот».

Оказывается, концентрированный комизм можно давать с тем же «аристократическим изяществом», что и воровать уголь.

Это они о «Капитале», если что. Несмотря на обилие шуток, гэгов и славных развлечений в виде драк, скандалов и дуэлей (и все это исторически достоверно), авторы спектакля умудряются рассказать довольно много. И о том, что такое — по Марксу — отчуждение труда (на примере жареной сосиски), и о прибавочной стоимости (там, впрочем, вмешаются рассуждения о фурункулах на заднице экономического пророка, но это не помешает). И о чудовищном положении рабочих на фабриках Манчестера (Оливер Крис, играющий Энгельса, в своем страшном и проникновенном монологе каким-то чудом избегает пафоса). И о тотальной коммерциализации («Коммерциализировано будет все, даже Рождество!» — провидит будущее Маркс, и лондонская публика, уже запасшаяся праздничными покупками, падает от хохота). И о возможности применения вооруженных методов в революционной борьбе пролетариата, на чем настаивают темпераментные французы из «Союза справедливых». Маркс против: насилие оттолкнет рабочих. А кроме того, «за него дают десять лет галер. Это чертовски много гребли!»

Остроты и прямые цитаты (из «тех самых» книг, серьезнее некуда), попойки и смерть детей, «экономическая хрень» и романтическая любовь, унизительная бедность («У меня аллергия на отсутствие мебели!») и дружеская привязанность, шпионы кайзера, долги, тюрьма — и развеселые куплеты, исполняемые энергичным дуэтом за пианино (если к тому времени пианино выкупят из залога), сопровождаемые неизменным припевом «Маркс и Энгельс! Энгельс и Маркс!!!» Сыграно блестяще, легко, умно, стремительно, с безупречным таймингом, без единого намека на привычную нам пошлую надсадную «концертность». Оказывается, концентрированный комизм можно давать с тем же «аристократическим изяществом», что и воровать уголь.

© The Bridge Theatre

Шуты гороховые, клоуны, забияки, бесстыдники, революционеры, философы, гении. Учение Маркса старанием и дружеским подвигом Энгельса не случайно родилось на этих грязных лондонских улочках. Великие идеи не спрашивают, «из какого сора». И совсем не обязательно они появляются у не обремененных долгами морально устойчивых людей в целых штанах. «Тысячи мужчин и женщин погибли — потому что прочли “Манифест”» — это тоже одна из «шуток» «Молодого Маркса». Горечь поражения на парижских баррикадах 1848-го, духота революционного подполья, безденежье, отсутствие перспектив, тяжесть эмиграции, изматывающий полицейский надзор — таков абсолютно прозрачный «второй план» уморительно-забавного спектакля Николаса Хайтнера. Как театр «Мост» умудрился продать всю эту душераздирающую «политическую хрень» по одной цене и лондонской публике, и (благодаря проекту Theatre HD) российской (хотя «в России не может быть никакой революции. Скорее уж в Виндзоре!»)? Быть может, со времен Бинки Бомонта кое-что все-таки изменилось и теперь удел «универсального» театра — объединять пролетариев всех стран?

Понравился материал? Помоги сайту!