«Дивертисмент»-2018

В среду, 23 мая, в 16:00 в «Электротеатре Станиславский» состоится презентация нового издания «Дивертисмента» Вадима Гаевского — книги, оказавшей сильнейшее влияние на целое поколение отечественных интеллектуалов и ставшей безусловным памятником русской художественной культуры (презентацию проведет главный редактор журнала «Театр.» Марина Давыдова). 37 лет спустя стараниями Любови Аркус, Павла Гершензона и издательства «Сеанс» «Дивертисмент» вновь возвращается к читателю. Сегодня мы публикуем послесловие к книге, написанное Инной Скляревской, и текст от издателей, любезно предоставленные в распоряжение редакции «Сеансом».

Инна Скляревская

Свобода Слова

Это книга необычайной судьбы. В свое время она взорвалась в отечественной культуре, как фугасная бомба. Никогда еще не бывало, чтобы подобный резонанс получала книга по балету. Прежде всего, вокруг нее разгорелся вполне политический скандал. Против книги и ее издателей развернулась активная репрессивная кампания, на автора даже было заведено дело — и это в 1980-е годы!

Но это лишь одна сторона, а другая (и главная) — то впечатление, которое книга произвела на читателей. Власти пытались ее уничтожить, люди — достать и прочесть. Ее аудитория вышла далеко за пределы интересующихся балетом. «Дивертисментом» зачитывались все, кто причислял себя к интеллектуалам, а кое-кто из молодых людей даже сменил профессию и занялся осмыслением хореографического театра. Так что здесь вполне можно говорить о поколении, сформированном «Дивертисментом».

Теперь мы подготовили переиздание этой легендарной книги. И сегодня она прозвучит иначе, чем тогда, в эпоху позднего брежневского застоя.

«Дивертисмент» вышел в свет в 1981 году, на фоне грамотной и обстоятельной советской литературы о театре, созданной когортой профессионалов, которые, впрочем, отлично знали границы дозволенного и лишь иногда осторожно держали в кармане фигу. Вадим Гаевский на тот момент считался в своем цехе и самым ярким, и белой вороной, и, конечно же, неудачником. В то время как его сверстники издавали монографии, получали ученые степени и растили учеников, он все еще перебивался разовыми публикациями в журнале «Театр». Все его попытки встроиться в существующую систему проваливались: его последовательно выгоняли из трех академических институтов, и ему ничего не осталось делать, как стать тем, что теперь называется «фрилансер». Только тогда такого слова не было. А было небезопасное слово «тунеядец». И не ходить на работу в СССР запрещалось Уголовным кодексом.

И все же, устав бороться, он поставил крест на карьере, засел дома и за два лета написал свою позднюю первую книгу.

Книга была блистательна, нетривиальна и совсем не похожа на другие. Мысль в ней имела острую драматургию, аналитизм выражал себя в метафорах, а слово становилось полноценным инструментом исследования.

«Политики» там, к слову, не было. Но в самом выборе тем и в их интерпретации была совершенно недозволенная свобода. Это и затронуло чувствительные струны идеологов. Результатом явились тайный донос и большая, на два «подвала», статья в «Советской культуре», от которой пахнýло прежними временами. Статья называлась «Когда зеркало кривое».

После этого автор, как говорится, проснулся знаменитым.

Книга была тут же запрещена как подрывающая основы. В библиотеках ее отправили в спецхран, непроданные остатки изъяли из магазинов и пустили под нож, коммуналку по месту прописки автора посетили два сотрудника КГБ, в издательстве «Искусство» — лучшем издательстве того времени — сняли директора и главного редактора, а заведующего театральным отделом выкинули на улицу с лишением трудового стажа. Была такая закрытая статья Трудового кодекса, мало кому известная. Кстати, этот уволенный по статье редактор был не кто иной, как Сергей Никулин, будущий создатель и директор широко известного ныне театрального издательства «АРТ». Именно он тогда, в 1981 году, и издал «Дивертисмент».

Это был вызов — и выбор.

Для самого Гаевского все это безобразие стало тревожной рифмой к давним событиям его юности. Слишком хорошо помнил он 1949 год, когда в рамках очередной сталинской кампании его изгоняли из вуза. Тогда тоже была большая статья в газете, и это стало сигналом к разгрому ГИТИСа — московского театрального института, одного из центров театральной культуры страны. Та статья называлась «Безродные космополиты в ГИТИСе»; в ней громили, конечно, профессоров, но был упомянут и один студент — третьекурсник Гаевский. И все хорошо понимали, что кончиться это может любым, самым зловещим, образом.

И вот теперь, в 1981 году, снова статья и снова разгром, причем разгром на этот раз лично из-за него. Мучаясь острым чувством вины, автор попал в больницу.

Но времена уже не те: да, конечно, редактора выгнали, автора потом три года нигде не печатали, но зато статья вызвала бешеный интерес к ошельмованной книге. Читатели «Советской культуры» массово кинулись искать «Дивертисмент». Его доставали, перекупая у спекулянтов, передавали друг другу на одну ночь — почти как самиздат.

Но в чем же состояло преступление автора? В том, во-первых, что он позволил себе жесткий анализ балета «Иван Грозный», созданного главным балетмейстером страны. Из текста было абсолютно ясно, что балет пропитан духом «ползучей ресталинизации», как это будет названо позднее. А во-вторых, в крамольной книге было воспето искусство капиталистических стран — в лице Баланчина, Бежара и танцоров фламенко. То есть того, что автор — разумеется, невыездной — смог увидеть в Москве на гастролях. Сейчас мало кто понимает, какой дерзостью надо было обладать, чтобы соединить под одной обложкой наш советский балет, лучший в мире, с их западным. А тогда это был вызов — и выбор. И, кстати, Гаевский с Никулиным отлично знали, что делали.

Но если уровень дерзости в «Дивертисменте» устарел, то степень повелительной свободы мысли — нисколько. А ведь именно это — поразительное чувство свободы — и захватывало прежде всего при чтении «Дивертисмента». Свобода мысли, свобода утонченного и гибкого языка, свобода структуры и ритма, неожиданная для искусствоведческой книги. То есть свобода слов. Или свобода Слова — не только в узком политическом смысле, который так легко считывался в те годы, но и в широком — филологическом и даже экзистенциальном. Что и выходит теперь, спустя годы, на первый план.

«Метафора, — написано в «Дивертисменте», — это мысль, опьяненная свободой».

Но это еще не все. В «Дивертисменте» был найден особый тип искусствоведческой книги, сознательно набранной из ряда сюжетов, именно как балетный дивертисмент. Отсюда и такое название — ход, конечно, декларативный, но и артистичный, поскольку тут есть немалая доля игры. Ведь выбор сюжетов, на самом деле, строго концептуален: самим этим выбором Гаевский отмечает ключевые моменты и прочерчивает главные линии истории театра, выстраивая архитектонику книги и формируя архитектонику истории балета.

Отчасти он наследует тут Андрею Левинсону, выдающемуся критику и историку первой половины ХХ века, который, собственно, и положил начало подлинному балетоведению. Левинсон тоже мыслил широкими категориями и тоже свободно оперировал всей обширной сферой культуры, сводя вместе «явления из далеких и разных рядов», как впоследствии писал о нем Гаевский. И тоже соединял отдельно сочиненные статьи в концептуально цельные книги. Но он делал это более строго и внутри одного исторического пласта. А Гаевский — более непринужденно и все с той же свободой: во-первых, давая не только горизонтальные, но и вертикальные срезы истории, а во-вторых — внося в сам строй исследования увлекательную театральность.

Так что «Дивертисмент» — не только название-игра, но и название-манифест: в нем закодирован структурный, методологический принцип.

И еще в этой книге явлен особый тип искусствоведа: историк искусства не как источниковед или архивист, но как аналитик-интерпретатор. Охватывая огромный период художественного времени от старины до современности, автор предлагает читателю не обзоры, но осмысления, не документы, но ориентиры. Он вычленяет темы, пронизывающие историю балета, и дает трактовку художественных явлений. Можно сказать, что с явлениями искусства он обращается так, как режиссер обращается с пьесой: вскрывая внутренние сюжеты, проводя неожиданные параллели, обнажая тайные смыслы. Что же, ХХ век как раз и показал, что порой тонкий интерпретатор может сказать о произведении больше, чем скрупулезный фактограф.

И, наконец, еще одно неожиданное свойство текста в «Дивертисменте». Авторское восприятие, авторский взгляд оказываются здесь субъектом книги об искусстве — как восприятие и взгляд человека определенного времени, носителя определенного мировоззрения. Которое и само имеет исторически обусловленные корни и тоже значимо. Потому и прочерченная в книге линия, и алгоритм отбора персонажей выражают не только личность автора, но и его время.

А с временем (и с временами) у Гаевского свои, особые, отношения. И сейчас, когда прежнее театроведение стремительно распадается на газетную журналистику и кабинетную историю театра, «Дивертисмент» поражает цельностью, нерасчлененностью временного потока. Где живой театр — это часть истории, а история — это динамика живого театра.

Любовь Аркус, Павел Гершензон

От издателей

В настоящем издании авторский текст Вадима Гаевского остался практически без изменений — раскрыты инициалы упоминаемых персонажей и уточнены некоторые их имена.

В подборе иллюстраций мы старались придерживаться ключевых визуальных образов издания 1981 года, тем более что автор в тексте часто описывает конкретные изображения. В то же время мы старались быть максимально свободными и практически заново выстроили визуальный ряд «Дивертисмента». Это необходимо было сделать. Во-первых, с 1981 года в издательском деле и в информационном поле произошли глобальные изменения — сегодня нам доступно то, что ни при каких обстоятельствах не было бы доступно в 1981 году. Мы имеем в виду, конечно, замечательные коллекции изображений Нью-Йоркской публичной библиотеки, Библиотеки Конгресса, Библиотеки Хаутона Гарвардского университета, Национальной библиотеки Франции, Медиатеки Французского национального центра танца, фотоагентства Getty Images. Во-вторых, прошедшие с момента первого издания годы изменили наш взгляд на художественные ситуации и героев «Дивертисмента». Для автора и читателей первого издания некоторые из них были современниками, которых еще накануне вечером можно было видеть на сцене. Сегодня они — полумифические персонажи легендарной эпохи невероятного взлета классического танца. Отчасти потому мы, с одобрения автора, сократили в названиях глав их имена: Марина Семенова стала Семеновой, Галина Уланова — Улановой, Юрий Григорович — Григоровичем, а «ситуация Мориса Бежара» стала просто «ситуацией Бежара». Это не фамильярность, но всего лишь подтверждение их присутствия в пантеоне мировых художественных героев, где имена выбиваются максимально кратко. Именно потому мы сочли возможным радикально увеличить объем изображений относительно издания 1981 года. Наша задача — дать возможность сегодняшним молодым читателям (кому мы, собственно, и адресуем это издание) не только вслушаться в выдающийся текст книги, но и внимательно вглядеться в эти лица и главное — прочувствовать линии и уловить движение этих фантастических тел. Эпоха героев позади: тридцать семь лет, прошедших с момента выхода в свет «Дивертисмента», дали только двух персонажей, достойных первого издания, — Уильяма Форсайта и Пину Бауш. Все остальное — частности, производное от главной темы.

Понравился материал? Помоги сайту!