26 сентября 2018Театр
181

Осуждение Фабра

Евгения Шерменева о «Фаброгейте» и оскорблении чувств

текст: Евгения Шерменева
Detailed_pictureTroubleyn в постановке L'Histoire Des Larmes Яна Фабра, 2005© AFP / East News

13 сентября сотрудники театральной группы Troubleyn опубликовали открытое письмо, в котором основатель компании — всемирно известный бельгийский хореограф и режиссер Ян Фабр обвинялся в сексуальных домогательствах, сексизме и мизогинии. Эта новость спровоцировала в русскоязычном сегменте Фейсбука ожесточенную дискуссию, которую COLTA.RU приглашает продолжить всех заинтересованных участников. Сегодня о «Фаброгейте» и его отечественной рецепции размышляет театральный продюсер Евгения Шерменева.

Полыхавшая всю минувшую неделю и явно затянувшаяся дискуссия интересна, в первую очередь, тем, как в ней проявилась разница в восприятии мира у двух поколений — тех, кто вошел в жизнь в свободное время, и тех, кто вырос при развитом социализме. Выяснилось, например, что память о «Моральном кодексе строителя коммунизма» смягчает нравы. Отсутствие ее — ужесточает требования к окружающему миру.

1.

Сложно ожидать от художника, известного изображениями собственного тела в различных ракурсах и степенях разложения, более целомудренного и сдержанного отношения к другим моделям. Еще удивительнее было обнаружить то, что зрители — превозносящие спектакли Фабра за то, что принято называть «художественной свободой», восхищающиеся сценами насилия, убийств, совокуплений, реками крови, пота, слюны, горами мяса, скользких тел, грязи — наивно полагают, что в жизни такой художник остается чист, как хрусталь. Столь же трудно представить, что из жизни окончательно исключены акты не принуждения, но соблазнения и все межчеловеческие отношения переведены в рамки договорных правовых обязательств двух или более независимых личностей. Зависимость не так уж и ужасна, если она добровольна и приносит обеим сторонам счастье и радость.

В ориентированной на цивилизованные отношения Европе, где брачный договор введен так давно, что нашему обществу и не снилось, любая организация обязана думать о выстраивании правовой системы защиты своих сотрудников. Так, в компании Troubleyn каждый участник защищен специальным договором о неприкосновенной собственности на свое тело. В Troubleyn разработана специальная система взаимоотношений в коллективе — и дело тут, конечно, не в одном лишь Фабре: когда два артиста имитируют на сцене половой акт, они должны быть защищены от домогательств — пускай и случайных. Бельгийская компания давно задумалась о подобных рисках — и сделала все, чтобы если не свести их к минимуму, то, по крайней мере, обезопасить своих артистов.

Можно, конечно, задаться вопросом: а зачем, собственно, делать спектакли с такими рисками? Да затем, что вы же сами покупаете на них билеты, разлетающиеся как горячие пирожки, или молите о контрамарках. Как ни крути, а исследуемые Фабром любовь, секс, насилие и смерть — главные темы человечества.

И вот что, пожалуй, самое любопытное: русскоязычная дискуссия вокруг «Фаброгейта» велась, что называется, «со своей колокольни» — отталкиваясь от сегодняшнего российского отношения к правам и свободам, с проецированием нашей реальности на чужую действительность.

2.

В фейсбучных баталиях не раз и не два звучал лейтмотив: нужно предать огню всякое искусство, замешенное на насилии. Но не есть ли любое произведение искусства результатом насилия и разрушения? Всякий художник разрушает свой разум, а иногда и свое тело (как поступает, к примеру, ближайшая соратница Фабра Марина Абрамович), вовлекая в этот процесс соучастников-исполнителей. Разве процесс использования художником натурщика — не насилие? Срезать живые цветы, чтобы запечатлеть их на своем натюрморте, — не насилие? Вообще ограничивать нечто живое рамками условностей — не насилие?

Важнее всего снизить градус не обсуждения, а осуждения — постараться забыть о том, что можно осуждать кого бы то ни было за действия, слова и поступки.

Да, нравы меняются вместе с временами. То, что еще недавно было частью общественных принципов (включая, к примеру, мужскую собственность на жену как на элемент интерьера), ушло в историю вместе с XIX веком. То, что было нормой поведения в Вудстоке, осталось в прошлом вместе с появлением СПИДа. Но если раньше звезд терроризировали папарацци, то в последние годы их место заняли авторы открытых писем против продюсеров и режиссеров.

Страсть регламентируется договором: секс — только по расписанию, с предоставлением всех необходимых справок и доказательств честных намерений, без права на ошибку и без возможности прощения.

3.

Современное общество стало прозрачным, как жилища нумеров у Замятина: все, что остается сегодняшнему человеку, — вести тайный дневник со списком сокровенных желаний.

Интересно, что Фейсбук, по сути и являющийся дневником, именно в России стал заменителем общественных отношений: когда нет иного способа донести до других свою точку зрения, поделиться мыслями, ты пишешь обращение ко Вселенной — правда, ограниченной кругом читателей ленты. Интонации тут заведомо искажены, а обсуждения больше походят на кухонные споры: перепутанные во времени реплики с наделением читающим собственными акцентами тех или иных слов часто выводят треды на уровень сверхабсурда. Все это — маркеры отсутствия публичной жизни, настоящих дискуссий в реальном времени, умения слушать собеседника. Способ ведения разговора, привычный для российского телеэфира, незаметно перетекает в другие медийные пространства: теперь мы не только не слышим, но и не читаем друг друга.

Дискуссия вокруг «Фаброгейта» внутренне совпала для меня с последним подкастом «Как жить» на «Медузе» — там тоже размышляли про абьюз, про массовое увлечение #MeToo, про то, в какой степени осознание оскорбления насилием навязано извне — и насколько вообще коллективные письма отражают мнение каждого отдельного подписавшего. Как вообще относиться к феномену коллективных писем в жанре «за все хорошее против всего плохого» — если у каждой стороны своя мерка «хорошего» и «плохого»?

Поэтому сейчас важнее всего снизить градус не обсуждения, а осуждения — постараться забыть о том, что можно осуждать кого бы то ни было за действия, слова и поступки, оставив эти решения тем инстанциям, которых подобные вопросы касаются напрямую. А еще — начать в кои-то веки разбираться в своих домашних делах, вместо того чтобы так серьезно переживать за своих европейских коллег.

В конце концов, нам стоит быть терпимее. Не толерантнее, а именно терпимее, оставляя за художником право совершать ошибки и не навязывая окружающему миру эталон морально-этических «мер и весов».


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320772
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325886