20 сентября 2019Театр
162

Палачи не умирают

«Палачи» Кирилла Серебренникова в «Гоголь-центре»

текст: Нина Агишева
Detailed_picture© «Гоголь-центр»

«Осу́жденный, пошел! Лицом к стене!» — эти слова, звучащие со сцены, болезненным эхом отзываются в стенах театра, худрук которого по навету был лишен свободы и по-прежнему остается фигурантом уголовного дела. Находясь под домашним арестом, он обратился к Мартину Макдонаху за разрешением сделать свою, отечественную, версию его пьесы «Палачи». Макдонах согласился: весь театральный мир тогда боролся за Кирилла Серебренникова. И вот после сложного и прекрасного «Барокко», чистой ноты трагической красоты, на сцене «Гоголь-центра» появляется совершенно другой спектакль — диссонансный, обманчивый, как сама драматургия знаменитого ирландца. Этот вроде и рядится в одежды реалистического актерского театра, но сам глядит в бездны макабра и фантасмагории. Ужасается и тут же издевательски хохочет. Рассказывает историю как будто универсальную (иначе не ставили бы сегодня пьесы Макдонаха во всем мире) — но нет, она оказывается исконно русской, точно соответствующей нынешнему моменту, когда общество пытается достать из гроба уже, казалось, похороненный труп. Об этом первым заговорил Балабанов в своем знаменитом «Грузе 200», но за двенадцать лет с момента выхода картины так ничего и не изменилось, стало только хуже.

Автор и театр сразу стреляют без промаха: в прологе спектакля казнят невиновного, жертву судебной ошибки. Норфолк заменен режиссером на Туапсе, Хеннесси стал Харитоновым, а палач Гарри — Геннадичем. Вместо повешения — выстрел из нагана («в СССР была самая гуманная форма казни»), и забрызганная кровью стена, и блевотина слабака-доктора. Пощады зрителю не будет: он увидит и услышит все без прикрас. И пусть дальше действие происходит в заштатной провинциальной пивной: столы и кружки здесь на цепи, не подвинешь и не украдешь, а пиво разливает человек, этими же руками убивший две с лишним сотни людей (если быть точными — 233 человека). 150 рублей добавки к жалованью за каждого. Убивал бы и дальше, но в стране отменили смертную казнь.

Палачи допивают свое пиво и никуда не уходят.

Геннадич и Батя (у того вообще выходило 15—20 человек в день еще в сталинские времена) — герои спектакля, палачи, которые, как известно, никогда не бывают бывшими. В одном составе их играют Владимир Майзингер и Сергей Сосновский, в другом — Олег Гущин и Александр Филиппенко, и говорят, что это совершенно разные спектакли. Мой вариант — второй, поэтому буду говорить только о нем. Герой Гущина — прекрасно сохранившийся, атлетического сложения мужчина, которого точит какая-то душевная боль, — но нет, это вовсе не сожаление о прошлом. Скорее, он страдает оттого, что сейчас не у дел: разбавлять пиво да ругаться с женой и дочерью ему явно скучно. Олегу Гущину трудно: он — актер другой школы, ему эстетика Серебренникова-то дается с трудом, не то что абстрактный и эклектичный стиль Макдонаха с его принципиальным неверием в гуманизм как таковой. Но артист героически справляется: наблюдать за ним (а на экране — крупные планы, куда ж без них) очень интересно. Вот он, по-домашнему расположившись на фоне ковра, пускается в откровения с журналистом: не мог расстреливать женщин. Не мог — и все тут. А что касается остального, то родина спрашивала: кто, если не ты? И все отвечали: да! Этот советский антропологический эксперимент можно исследовать бесконечно, и черный юмор Макдонаха здесь как нельзя более кстати, иначе легко сойти с ума.

И вот Геннадич — Олег Гущин — уже не просто офицер в отставке и частный предприниматель, но носитель некой важной идеи: весь мир построен на насилии, и никто не несет за это персональной ответственности. Никто ни в чем не виноват. Ответов на вопросы, которые задает журналист, не существует. Самое любопытное, что с ним согласен Макдонах: в своих пьесах и фильмах он спрашивает и не отвечает, наоборот, легко делает насильника жертвой, а праведника негодяем; он обожает игру в перевертыши, и его зрители до самого финала не знают, не только зачем произошло убийство, но и кто его совершил. Палачам это не может не нравиться.

© «Гоголь-центр»

Однако перед нами — русская версия, поэтому в соответствии с отечественной традицией появляются два персонажа, призванные разбудить совесть. Хотя опять же, если следовать Макдонаху, способны они на это не больше, чем зомби из последнего фильма Джармуша. Один, кстати, и есть зомби — это расстрелянный по ошибке Харитонов, который и в Туапсе-то, где убили девочку, никогда не был. Исполнитель этой роли Евгений Харитонов ловко переходит от душераздирающих воплей жертвы к гримасе персонажа нуара, когда, подобно булгаковскому Крапилину, ходит среди своих палачей со злорадной улыбкой на щедро раскрашенном красным лице. Те, впрочем, не слишком пугаются.

Сочувствие не может не вызывать Света — дочка Геннадича и Валентины. Ольга Добрина в этой роли покорила всех: она подробно и психологически точно играет пробуждение к жизни некрасивой и затырканной родителями пятнадцатилетней девушки, способной, по мнению отца, только «киснуть». Актриса мастерски имитирует речь не совсем полноценного ребенка, хотя после встречи с инфернальным Кацем (именно такую фамилию дал этому герою режиссер) в ненависти к отцу она уже признается вполне членораздельно. Эта Света, обожающая Влада Сташевского и играющая одним пальцем «К Элизе» Бетховена, полногрудая и старающаяся казаться наивной, хотя она вовсе и не такая, — вся из пьес Сигарева, которые Серебренников, как мы знаем, тоже любит. Вся из реалистического психологического театра. Вокруг нее завертится интрига, снова приводящая к убийству. К убийству, которое опять никто не заметит.

Наиболее органично существующий в пространстве фантастического мира Макдонаха персонаж — это Кац в блистательном исполнении Семена Штейнберга. Кто он: мститель или маньяк-убийца, вместо которого расстреляли Харитонова? Столичный исследователь диких окраинных нравов или работник спецслужб, посланный к болтливому сверх меры Геннадичу? Этого мы никогда не узнаем, потому что это совершенно неважно. Макдонах и Серебренников делают его попеременно то героем, вызывающим симпатию, когда он не поддается на хамство обитателей пивной, то отталкивающим циником и ксенофобом. Какое-то время он даже выступает в роли насильника, чтобы ровно через минуту стать жертвой. Потрясающая словесная ткань пьес Макдонаха, которую Серебренников невольно упростил, приспосабливая материал к отечественным реалиям, всеми красками переливается в монологах, исполняемых Штейнбергом: он изящно убалтывает не только местных забулдыг, но и зал. Это он превращает спектакль в триллер, держащий зрителей в напряжении все три часа.

© «Гоголь-центр»

Однажды писатель Михаил Шишкин, давно живущий в Швейцарии, сказал мне в интервью, что вся российская жизнь слеплена по лагерному образцу, мы живем по понятиям и наша речь сплошь состоит из слов и выражений, принятых на зоне, причем об этом мало кто задумывается. Будучи блистательным филологом, он доказал это лексически. Сегодня мы тоже слышим вокруг себя дикую смесь из словарей зоны и миллениалов, и Серебренников точно поймал это обстоятельство в своем спектакле. Хотя обитатели пивной и отставники, жизнь по-прежнему кроится по их лекалам.

Батя в исполнении Александра Филиппенко — зловещий образ старости (не случайно говорят, что от него пахнет смертью), не желающей никого выпускать из своих объятий. Он скорее расстанется с жизнью, чем с жертвой, поэтому просто не замечает бедного Каца, на шее которого уже десять минут как затянута петля. А выдернет стул и убьет Сидоров, он же Пидоров, как пренебрежительно называют его начальники. Простодушный и недалекий исполнитель приказов — Антон Васильев сыграл едва ли не лучшую роль в этой богатой на актерские откровения постановке. Видно, что режиссер, который до этого вынужденно делал спектакли, так сказать, в удаленном режиме, дорвался до непосредственной работы с артистами, — и вот он, результат. Сидоров — просто герой нашего времени: он и тот служивый, который едва не погиб из-за брошенного в него бумажного стаканчика, и тот судья, который вынес неправедный приговор, и свидетели, дающие ложные показания и ломающие молодые жизни. Кругом одни сидоровы, которые пострашнее выкрашенного красной краской зомби Харитонова. В исполнении Васильева он только похож на дебила — нет, Сидоров вовсе не так прост: он умен и незаменим, потому что уйдет майор милиции («меня здесь не было»), разбегутся испуганные выпивохи, пожалуется на вывихнутое плечо Геннадич (ну просто репортаж из Тверского суда) — а он здесь, на месте, завернет труп в простыню и поедет выбрасывать его в канаву на «девятке» самой жертвы. Легко, естественно, как пиво пьет или шаурму ест. Насилие не просто обыденно — оно растворено в воздухе, оно живет в каждом доме, и что с этим делать, никто не знает.

Второй акт «Палачей» более макдонаховский, фантасмагоричный и условный, чем первый. Круговерть быта — разбавленное теплое пиво, волнение родителей из-за дочки, страх перед бессмертным Батей и льющийся из ящика «Севастопольский вальс» — заставляет и зрителей забыть, что там, за простыней, кто-то корчится от боли. Может, он в чем-то и виноват. А может, и нет. Ровная, спокойная интонация финала оглушает. Палачи допивают свое пиво и никуда не уходят. Они везде, они совсем рядом, и кажется, что противостоит им только вот этот призрачный театральный мир, созданный талантом и мужеством одного человека и его команды.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20245059
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246611
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413176
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419650
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423718
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202429019
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429671