Russian Doll

В уходящем году ни один спектакль не вызывал таких дискуссий в профессиональной среде, как «Игрушки» — проживший чуть больше месяца петербургский проект датско-австрийской театральной компании Signa и отечественного фестиваля NET. Разве что прошлогодняя «Слава» Константина Богомолова, которой не досталось номинации на «Золотую маску». Это не случайная пара. И то, и другое — эталонный пример современного спектакля-теста: о личности художника зритель не понимает почти ничего, зато может узнать кое-что новое о себе.

Signa носит имя своей основательницы Сигны Кестлер. Свои экстремальные иммерсивные спектакли датчанка ставит на пару с мужем, медиахудожником Артуром Кестлером. Signa не ездит на гастроли — все проекты сделаны под конкретную площадку. В Петербурге это был заброшенный цех на полупустом Заводе слоистых пластиков, который сегодня ассоциируется, в первую очередь, с Музеем стрит-арта.

Сигна играет умирающую миллионершу по прозвищу Леди, решившую провести последние дни в России — на родине матери, которую потеряла в детстве. Судя по прозрачным намекам, овдовевший отец регулярно насиловал дочь — и теперь повзрослевшая женщина сама становится абьюзером. Ее воспитанницы — девочки-сироты со всей России — обязаны развлекать ее, соревнуясь друг с другом в жестоких играх: в обмен она завещает им состояние.

Для зрителя главное — не перепутать игру номер один с игрой номер два, спектакль Signa — со спектаклем, срежиссированным Леди. В игре Signa, «настоящей» игре, правило всего одно: не разрушать иллюзию.

Зрителям достается роль гостей. В начале спектакля Леди поручает их подопечным: каждый «дом» — домами здесь называют команды из двух-трех девушек — берет на себя заботу о группе зрителей. В перерывах между «челленджами» (состязаниями) гости расходятся по жилым ячейкам, знакомятся с воспитанницами, пьют чай, едят суп и расспрашивают девушек о местных порядках.

Проект устроен как матрешка. Странно, что никто не додумался до названия «Russian Doll»: ведь хозяйка так и представляет подопечных — «my precious dolls», «мои прелестные куколки». Это не просто игра, это игра в игре. Или, если угодно, театр в театре.

У каждого артиста две личины: собственно персонаж и его альтер эго на службе у Леди. Воспитанницы, взрослые девушки, носят кукольные платьица и бирки со слащавыми прозвищами: Peachy, Bambi, Starlight. Обычным сотрудникам — staff — полагаются униформа и номер. Иногда мужчины переодеваются в монстров — Черного человека и Зверя, персонификации детских кошмаров Леди: надевшим эти маски на время разрешается вообще все, поэтому чудовищ советуют обходить за километр и даже не смотреть в их сторону. В общем, жизнь общины — круглосуточная костюмная вечеринка с унизительными конкурсами, обязательными для всех обитателей.

Не выйдешь на ринг в одном белье, обмазанная маслом, — твой дом не получит баллов. Не приласкаешь (т.е. не обслужишь сексуально) «одинокого папу» — твой дом не получит баллов. Не поешь морковки с пола — твой дом не получит баллов. Не прольешь слезу на репетиции хозяйкиных похорон — ну, вы поняли. Чем меньше баллов, тем меньше твоя доля в наследстве. Гостей просят помогать воспитанницам в соревновании домов: поддерживать кричалками во время боя, рыдать на «похоронах» и так далее.

Для зрителя главное — не перепутать игру номер один с игрой номер два, спектакль Signa — со спектаклем, срежиссированным Леди. В игре Signa, «настоящей» игре, правило всего одно: не разрушать иллюзию. Не спрашивать артистов, как долго они репетировали или сколько получают за проект. Это равносильно выкрикам из зала на спектакле с четвертой стеной. Между прочим, Артур Кестлер заверяет, что любители «раскалывать» артистов почти всегда оказывались людьми театра. Что ж, это похвальная тактика — самоутверждаться за счет чужого проекта.

Остальное — можно. Можно смеяться над умирающей госпожой, можно смотреть на Зверя, можно ставить на место зарвавшихся парней из staff, которые бьют и насилуют девушек. Хотя вам настойчиво говорят, что нельзя. Ну так то персонажи говорят, а не режиссеры с актерами. Чтобы выиграть в игре Signa, в игре Леди надо проиграть, причем добровольно. Пускай вашему дому списывают баллы, плевать: зато вы получите не символический, а самый что ни на есть настоящий приз — опыт неповиновения.

«Да не нужна им ваша защита! Это же все понарошку!»

Такое мнение тоже было. Дескать, это дети верят, что Баба-яга действительно украла елку. И то самые маленькие. А вы-то куда? Вы что, когда «Гамлета» смотрите, бежите разнимать дуэлянтов?

Встречный вопрос: а что мешало режиссерам поставить обыкновенный драматический спектакль, если все, чего они хотели, — рассказать нам историю об эксцентричной даме и ее воспитанницах? В «Игрушках», по сути, нет никакой публики: «местных» и «гостей» изображают две группы актеров, просто одних режиссеры инструктировали, а других нет.

Получается, каждый зритель — сам себе драматург, каждый сам решает, кем ему быть в этой истории. К слову, то же можно сказать об артистах: на репетициях они сами сочиняли себе биографии и характеры. «Игрушки» — коллективное сочинение в самом прямом смысле: супруги Кестлер — скорее кураторы проекта, нежели его создатели.

Только вот, в отличие от актеров, зрителям некогда сочинять альтер эго. Почти для всех единственный доступный путь — «я в предлагаемых обстоятельствах». А значит, какую бы «пьесу» вы для себя ни придумали, скорее всего, это будет ваш автопортрет. Если равнодушный наблюдатель — самая комфортная роль, какую вы можете выбрать, это тревожный сигнал.

«Я заступался за девушек и смеялся над Леди. Меня попросили уйти»

Этой историей поделился в Фейсбуке режиссер Семен Александровский. Он решил вести себя так, как если бы все происходило на самом деле: отчитывал staff за грубость, не давал им унижать девушек, а Леди в лицо называл лицемеркой (в ответ хозяйка упрекнула гостя — что же вы, мол, наши правила не уважаете?).

Когда Александровский стал высмеивать фальшивые похороны госпожи — это заключительный «челлендж», на который собираются все гости, — его попросили покинуть зал. Режиссер возмутился: раз вы предлагаете зрителям активно участвовать в спектакле, зачем навязывать им «верную» линию поведения? Неужели вы хотите, чтобы мы поддерживали самодурство и насилие?

На первый взгляд, рассказ Александровского ставит под сомнение весь замысел «Игрушек»: действительно, если все это — не тест на эмпатию, то что? Но, к счастью, можно выслушать и вторую сторону. Актером, который выставил гостя, был Артур Кестлер. Вот как он объяснил ситуацию.

Нет, создатели проекта не против такого поведения — Кестлер называет его «нормальной человеческой реакцией». Александровскому пришлось уйти, потому что staff не допустили бы насмешек над госпожой, будь это все взаправду. Сцена просто не выглядела бы достоверной, если бы он остался. По идее, зрителя можно было бы отстранить от одного «челленджа» вместо того, чтобы выпроваживать его насовсем, — только после похорон уже ничего нет, это финал истории. В общем, гость все понял правильно, кроме одного: позицию героев принял за позицию создателей.

«Они же все фальшивят, а вы ведетесь!»

Отзывы на спектакль оказались на редкость непохожими. Одних поражает актерская точность, другие жалуются на чудовищную фальшь. Одним запомнились досконально продуманные предыстории девушек, другие уверяют, что актрисы «плавали» в материале и не были готовы к неочевидным вопросам.

Ничего удивительного в этом нет: зрители Signa — как те слепые из индийской притчи, которых попросили описать слона, полагаясь только на осязание. Одному животное напомнило столб, другому — веревку, третьему — платок, потому что все щупали разное: кто-то — ноги, кто-то — хобот, а кто-то — уши.

«Игрушки» нельзя посмотреть от начала до конца: гости близко знакомились только с обитательницами «своего» дома, а жизнь остальных домов видели мельком, если видели вообще. Возможно, перед нами — действительно неоднородный по качеству продукт. Либо в этом спектакле работа артиста больше, чем обычно, зависит от расположения зрителя. Никто уже не узнает наверняка. Объективный разговор о театре — вещь в принципе утопическая, но в случае Signa — тем более.

Понравился материал? Помоги сайту!