Время замораживать

До всего

Перед карантином я пошла делать маникюр. Не хотелось остаться наедине с неопрятной кутикулой. Нас было пятеро на весь крупный салон, в котором обычно за каждым столиком кто-то вспархивает, а новый садится.

— Наплыв сегодня, — сказала моя маникюрша, напоминавшая Эмму Маккей из «Полового воспитания». Глазами, остальное было в маске.

— А теперь все они рванут в Весьегонск, — вздохнула Эмма Маккей. — Я сама из Тверской области, города Весьегонска. Это очень красивое, экологичное место, чистое, на Рыбинском водохранилище.

— Там раки-крабы, рыба, — продолжила Эмма картину штрихами средневекового утописта. — Промыслы. Отец рыбу добывает, половину государству отдает. Там домики, рыбалка, все — эко. Но вот сейчас туда все, которые в Москву уехали давным-давно, вернутся и принесут туда заразу…

Нехорошая картина вырисовывалась. Весьегонск все эти годы стоял как твердыня. Чистейшие озера. Красивейшие места. Топор не касался благословенных стволов. Налим благодарно выгибал зеленую спину. Крабы сами ползли в сети отцов. Люди жили хорошо, в сплошном эко.

И тут вся эта сволота, вся эта неблагодарная родной земле лимита, давно осевшая в Москве и там заработавшая свои жалкие капиталы, ползет обратно к неводам, чтобы привезти коронавирус? Того ли ждал Весьегонск?

Мы скорбно помолчали. Ясно было, что объявленная гарантом «нерабочая неделя с сохранением заработной платы» выйдет Весьегонску боком.

— Вы если поправить маникюрчик, то сами вот так пилочкой, — сказала Эмма заботливо. — Мы-то неделю не будем работать. Если Москву закроют, мы-то с мужем дома будем — будем спортом заниматься. Не поедем к родителям, чтобы не заражать Весьегонск.

Последние дни в метро пассажиры ненавидели друг друга всей душой — открывали двери локтем, боком, лбом. С ноги. Стальных поручней избегали — было объявлено, что сталь как-то особо виновата из поверхностей.

Ко мне подбежала девушка в маске. А люди в масках тоже вызывали оторопь. От них отшатывались даже те, кто сами были в масках. Взаимоотшатывание стало чертой пассажиропотока.

С трудом узнался в маске фотограф Центра имени Мейерхольда Краева. Краева была рада мне — как уцелевший уцелевшему в апокалипсисе.

— А я просто вынуждена ездить в фотостудию, — виновато прокричала Краева из-под маски, показывая пальцем в тоннель.

— И у меня — репетиции! — сказала я, тоже махнув рукой в сторону станции, обозначив, что и у меня там стада и пастбища, которые бросить невозможно.

— Я поняла! — перекрикивая ускорения, сказала фотограф Краева. — Что мы не несем ответственности за этих, — тут она кивнула в сторону женщины без маски, державшейся голой рукой своей за стальной — о горе нам! — поручень.

Мы все отшатнулись друг от друга.

Подруга моя Катя давно самоизолировалась и немного презирала тех, кто этого не сделал.

— Я работаю из дому, — сказала она строго.

— А у меня репетиции, — оправдалась я. — И я езжу в метро.

— В метро нельзя, мать, — сказала Катя.

— А сегодня лекция, — подлила я масла в огонь.

— Надо отменять, — сурово резюмировала Катя. — Вот няня у меня на свидания начнет ходить, вот в чем проблема.

Няня выглядела как человек вибрирующей социальной ответственности.

В общем чате с подругами, где обсуждали, когда собраться и выпить, Катя уклончиво ответила, что поднимет бокал с нами «только онлайн».

— Я купила немного сайры. А также макарон, гречки, мыла. Не знаю, насколько хватит, — добавила Катя.

Звучало апокалиптически. Им уже не хватало сайры. Сайра подходила к концу. Она разделила последний кусочек сайры между детьми.

— А ты что делаешь? — спросила я строго подругу Кристину.

— Иду на «Маску». А также езжу в метро. А что, нельзя?

Еще работали театры. Еще шел фестиваль «Золотая маска». Скоро вирус сметет нас — первыми.

Но не «Театр.doc». Еще несколько дней после закрытия он самоотверженно работал. У нас был последний спектакль «Гарри в огне» — зрителей пришло человек двадцать. Гости принесли литр санитайзера для театра. С этого дня актеры, самый незащищенный класс, перестали получать зарплату.

— А я не боюсь! — беспечно сказала подруга Т. Весь год она лечила маму от рака. И мы пошли в ресторан. Это был последний раз в ресторане.

«Декамерон» ощущался в воздухе как легкая пьеса для клавира: в пустом ресторане горели свечи в опаловых подсвечниках, повар одиноко бланшировал кальмаров, официант то и дело интересовался — десерт, понравилось, вина.

Радовало одно: мы, как молодожены, успели съездить в медовый отпуск. Мало того что съездить — вернуться до всего. А съездить каждый дурак может. Некоторые возвращались — и принудительно не туда, куда хотелось бы.

Молодой муж тоже купил тем временем гречки, макарон и сайры, как ему и было поручено. Сайра, говорят, где-то подходила к концу.

С актерами перед самоизоляцией прощались беспечно.

— За эту недельку, братцы, как раз выучим текст, и я как раз допишу новые сцены, — сказала я бодрым голосом.

Прозвучало это ненатурально, как при эвакуации: ничего не берите, скоро вернемся.

Начало

Вместо самоизоляции россияне первым делом купили угля. И пошли мимо нашего дома в закрытые Сокольники.

В ленте уже пошло расслоение. Одни запомнили всех в лицо, кто работал и заражал, другие записали тех, кто не работал и бежал, как крыса с корабля, то есть из театра. Что с этой информацией потом будут делать — не говорят.

Многие стали саморазвиваться — я пока только протерла книги.

Сами пишут, что продажи спиртного у россиян возросли на 40 процентов. В винном и впрямь была очередь. Брали разное — каву и имбирные цукаты, пиво и икру леща, мартини и семечки. Потемневший от жизни мужчина взял «как обычно» — чекушку — и пошел к собратьям на скамейку.

В «Мяснове» молодая упитанная пара с подозрением смотрела на колбасы. Варено-копченый спектр не внушал им доверия.

— А, возьмем и заморозим все! — подмахнула рукой молодая, а супруг веско кивнул.

Брали все — пельмени по-царски и по-нецарски, суповых наборов уж след простыл, фарш шел тоннами, и даже рибай был близок к исчезновению.

— Что-то я много набрала, — кинулась я с исповедью к продавщице.

— Не вы одна! — улыбнулась под маской продавец и добавила сурово: — Время такое.

— Заморозите! — донеслось откуда-то сбоку.

Время такое. Замораживать.

Дни пошли богатые на события. Молодой муж разобрал балкон — до того были вымыты окна. Стал выбрасывать разобранное. Телевизор, DVD-плеер. Тогда же привезли воду.

— Мы теперь бесконтактно! — сказал узбек-курьер, вежливо отойдя от порога.

Куда-то в нейтральные воды — половик? еще дальше? — были положены деньги, из этих вод забраны два баллона воды. Я слышала лишь голоса, фантазия рисовала скафандры и стыковку «Союза-6» и «Союза-27». Гречко и Леонов, встреча над планетой.

— Чаевые забыл! — с досадой сказала я молодому мужу.

Тот бросился, побежал вниз, догнал, но тут мы вспоминаем, что надо бесконтактно, а курьер сказал:

— Не надо, я лучше ваш DVD-проигрыватель заберу, а то не на чем свадьбу брата посмотреть.

Вот так все бесконтактно и разрешилось.

После шашлычников на нас обрушился гнев небес и горадминистрации. Погода испортилась, и всех обязали сидеть дома. Под угрозой штрафов и QR-кодов.

Ясно одно: мать моя, Ольга Ивановна, дождалась. Дождалась ядерного апокалипсиса. И встретит его во всей готовности. Она ждала его всю жизнь. С молодости. С Карибского кризиса.

Гнев богов

Дни стали тревожными, как первая серия триллера. Взяв авоськи — доказательство, что мы не просто, — мы пошли по району. Мечтой последних дней был дальний рыбный. Когда введут QR-коды, я до него не дотянусь когтистой рукой. Не докинусь телом. А там карельская форель и стейки семги. Свежее, понимаете. Даже не свежемороженое. Нет, дальний рыбный — это то, по чему я буду тосковать, когда они зажгут факелы и начнут бить в барабаны.

Шли дворами. Избегали дорог. Шарахались от дворников. Маски надевали при входе. «Форель есть?» — пароль. Отзыв — «должны привезти к вечеру». Пока купили горячего копчения. Пошли осторожно прочесывать магазины. В мини-«ВкусВилле», быстро одурев от маски, искала я авокадо Хас — вот же богема, не за пельменями тащится она на дальние подступы. Зинаида Гиппиус в овощном.

Молодой муж, кстати, поднес сумку бабуле на пятый этаж. Был моральный выбор — сынок, подними, сердце что-то расшалилось. И поднял. Благо старушка была в маске. А то бы не знаю. Бросил бы ее, бежал и кричал: это для вашего блага! Я спасаю вам жи-и-изнь!

По району ездила громкоговорильня. Раздавались слова «контроль граждан» и «меры по предотвращению». Группки граждан метались между «ВкусВиллом» и винным, как под прицелом. Женщины в масках несли вздутые пакеты из «Биллы». Мимо ухнул печальный 714-й автобус — четверо чумных ехали в неизвестное (а еще неясно, есть ли у них справки на работу) и провожали взглядом мечущихся по весенней земле.

Говорильня с местным Левитаном снова курсировала, пугая закупщиков «Биллы» и «ВкусВилла»: только необходимое. Только самое необходимое. Остальные слова тонули. Ветер шевелил заскорузлые от почек ветки, в трубах гремел и разбивался об асфальт лед. Вечером снова в дальний рыбный. Метнуться, потому что потом неизвестность. Хватит ли на всех QR-кодов?

Солнце приятно таяло на коже век. Над маской. Вот они, минутки тюремного счастья, — и снова карантин, столовая-кухня, саморазвитие, самосовершенствование, наконец, Zoom.

Провидческое

Пишут про слом парадигмы, про изменения человечества от коронавируса, про удивительный опыт вроде ядерной войны, который переживает человечество.

Ясно одно: мать моя, Ольга Ивановна, дождалась. Дождалась ядерного апокалипсиса. И встретит его во всей готовности. Она ждала его всю жизнь. С молодости. С Карибского кризиса. Все мощности трехкомнатной квартиры — две кладовки и антресоли, а также кухонные гарнитуры — ждали этого часа. И он настал. Два холодильника с мотором Matsushita гудят, как на взлете. Мешки картошки. Тонны гречки.

— Еды у нас хватит, ты же знаешь, — сказала мама. — Там все. Я даже лук жареный заморозила. Ну и свинина, и говядина, и фарши всевозможные, и семь толстолобиков, которых Игорь (муж) еще тогда купил, помнишь. Заливное рыбное я по кулечкам разлила, и тоже там. Шашлыки из семги. Баранина, куриные котлеты, картофельные — этого всего, конечно, битком. И битки тоже. Туалетной бумагой давно обзавелись — до всего этого я Игорю сказала купить и как в воду глядела. Пророчески. Сегодня купили запас хлеба, тоже будем держать в морозилке, вычитала такой совет, что потом надо в духовке прогреть.

Не буду ничего покупать, подумала я. Пусть мне привозит чертова доставка. Когда закончится хлеб, куплю пирожные. Только не это. Не бункер из Карибского кризиса.

— А вообще стремно, — добавила Ольга Ивановна в чате.

Не знаю, где она взяла это слово.

Человечество испытывает эмоциональное расслоение. Пессимистам — подыхать в тревожном расстройстве, опасаясь кнопки лифта. А оптимистам — нарезать километры на велотреке.

Адаптация

Овладела временем. В условиях безразмерного карантина необходимо планирование. За 279 рублей была куплена книга девушки, которая в 14 лет поступила в университет, а в 23 руководила аэрокосмической областью. Открывались новые горизонты. Я и космос. Она победила время первой, а уж потом на очереди я. В книге девушки были собраны общие положения — что есть (киноа и чиа), с кем не водиться (с токсичными), как не отвлекаться на соцсети (усилием воли), как вставать в шесть утра (глава пропущена) и, главное, как уложить цели по завоеванию мира в ближайшее время. Считай, месяц. Пока думаю над целями.

На улице было все так же сумрачно. Воздух носил чью-то резиновую перчатку. Два онлайн-спектакля изнурили сильнее собственного сценария. Как-то он даже стал симпатичен на фоне чужого творчества.

На стадионе под окном упоенно играли гастарбайтеры. Маски были сброшены, как и прочий трудовой инвентарь. И кто я такая, чтобы бросить в них камень? Этот город теперь — их.

Молодой муж разобрал балкон еще раз (мне кажется, он просто выбрасывает вещи на улицу). Также разобрал полочки на кухне (там тоже что-то подозрительно поредело).

Обозначились музыкальные вкусы соседей. Вчера демонстративно включали Розенбаума. Раздавался рокот в перекрытиях. Но потом отступили. Даже до 23:00 не додержали, скисли. Боятся.

Сегодня утром кто-то брился, подпевая: «Облаком, сизым облаком ты полети к родному дому, отсюда к родному дому…» Выше по стояку старуха бубнила молитву; впрочем, это уже много лет, но теперь-то уже просто надо. Теперь-то уже все.

Ну и в довершение мать моя, Ольга Ивановна, начиталась фейков. Пришло паническое:

— Не смей выходить на улицу. На балкон оденьтесь, выйдите и дышите, ты что, не видишь, какая это гадость, можно заразиться и от поручня. Игорь вышел по необходимости и вернулся весь угнетенный.

Рисовалась картина, что же успело угнести Игоря. Не плахи ж там стоят? Что не дало дойти до любимого супермаркета?

— Я читала одну англичанку, — камерно дописала мама. — Эта зараза такая колючая, что в легких осколки стекла и боль невыносимая. Смиритесь!

В стояке явственнее забубнила молитву старуха.

— Смиритесь, даже я уже смирилась с такой ситуаций, — добавила Ольга Ивановна. — И не выходите из дому. Не зря вам дали месяц!

Ольга Ивановна была явно на выделенке либо с мэром, либо с высшими силами. Появилось какое-то царственное «дали», какое-то фатальное «смиритесь». Потом дописала:

— Неясны последствия.

Все же чернила судьбы недостаточно разборчиво опрокинули в молоко бытия — и для высших сил, ну и для горадминистрации.

И еще потом:

— Пришли ссылки на сериалы.

Вышла на улицу — несмотря на предостережение Ольги Ивановны, — и вот оно, наказание, вот кара небесная. Только было солнце — и вот уже нахлобучился мрак и пошел натурально град господень. Добежали домой — а вышло солнце. Потому что не надо злить высшие силы в лице Ольги Ивановны и вообще.

Постапок

Утром на улице пришвартовалась полицейская машина. Затаившись за занавеской, следила. И впрямь через время была остановлена возрастная женщина, женщиной была вынута из хозяйственной сумки какая-то бумага, махалось рукой в сторону рынка, до которого далеко, как до небес. Долго разбирались, фантазия дорисовала: почему, миновав «Перекресток», куда-то гребете, голубушка? За свежим, за парным, сынок, в «Перекрестке», сам понимаешь... Отпустили. Потом лениво удрейфовали куда-то.

Обложили, думаю. Пойдем дворами. Вдоль дорог дежурят, как ГАИ, старые привычки, станем парадоксально срезать углы.

В магазе люди не соблюдали дистанцию. Думаю, от маски теряют координацию. Многие пытались сами положить себе помидор — так медленно на Луне американские астронавты Армстронг и Коллинз брали образцы грунта. Поставила молодого мужа в очередь с дистанцией полтора метра, отошла за маслом. Смотрю, мой стоит танцует (он хореограф) у морозильной камеры, а уже какой-то прощелыга влез в эти полтора метра и оплачивает.

— Как в другом городе живешь! — бодро написала подруга Леночка. — Я по солнышку нарезала 4,5 километра. Пробежка. Велотрек. Фитнес-центр с тренером (на самом деле это медицинский центр с медработником, но пускай). В 5:30 встала — и на природу (это парк рядом). Милиционеры мне только помахали. В супермаркете рислинг со скидкой и ни души!

Человечество испытывает эмоциональное расслоение. Пессимистам — подыхать в тревожном расстройстве, опасаясь кнопки лифта. А оптимистам — нарезать километры на велотреке. По солнышку. Махать ладошкой милиционерам.

— У меня муж не выходит и ручки спиртом протирает, — говорит подруга Л. — Почему одни спокойно, а другие спиртом?

Да, кто-то моет винные бутылки мылом. Проклинает всех сирых и убогих — выходящих на улицу. Постит тревожное. Доносит информацию до беспечных. А то ж, недонесенная, лежит в интернете.

— Вчера Олю стопанули, — тревожно пишет подруга Катя, у которой самоизоляция перевалила за месяц. — Шла в магазин с ребенком, спросили, где живете.

Это, конечно, страшно. Но нужно жить. Танцевать и обучаться чему-нибудь в Zoom'е.

Ходить на скайп-совещания — порой всплывает начальственное окно, и уж тогда-то я крашусь. Крашусь неизвестно зачем купленной перед карантином тушью «Дольче и Габбана». Торжественный момент — сроки, договоренности, будущность, ударили по рукам! — потом снова все сгинуло, пижама, неопределенность, растянутый свитер, рукопись.

Кто выживет

На фоне крушения малого и среднего бизнеса раздаются в ленте благодарные вопли сценаристов: наконец все допишем! наконец комфортные сроки! наконец нет совещаний! Высокомерие этой социальной касты налицо.

И я плечом к плечу с ними — с тайной мыслишкой штопать свои километры текста. Наконец все синопсисы будут сданы. Сценарии разработаны. Наконец бессмертная проза засияет в вечности.

Есть одна загвоздка — человеческий организм. Во-первых, эффективность падает. Во-вторых, наваливается тоска. Как живем, почему. Подкрадываются вопросы. Их, конечно, можно подавить Magne B6. Еще неделю назад я писала как робот — с утра и после обеда. Сейчас уже только после обеда. И то с ленцой.

Позавчера была вечеринка на 34 кв.м. Просекко и танцы. Впечатляющие сториз в Инстаграме. Ходили за добавкой. Утром гудела голова. Проспали мастера. Потом я с досадой смотрела в смещенные дела в ежедневнике, где я победила время.

Уж что-то, казалось, у нас есть — так это время. Обучимся же управлять им. Пока экономика летит в тартарары, пока есть еще сайра и рислинг по акции и совещания в скайпе держат нас в тонусе. И сделаем все, на что мы способны, — сделаем онлайн. Так думала я, и тут пропал интернет.

Мастер полз по кабелю в коридор. Соседи прокладывали свой кабель и прищемили наш — в конкурентной борьбе за интернет все средства хороши.

Следите за своим кабелем и вы. Пока это единственное, что нам точно нужно.

«Я выучил текст, кстати», — написал один актер. Он и спасется.

Понравился материал? Помоги сайту!