«Моя стихия — большие внутренние волненья»

В издательстве «Новое литературное обозрение» выходит книга дневников Алисы Коонен (1887–1974). Подготовленные к публикации и подробно прокомментированные Марией Хализевой, охватывающие почти полвека дневники Коонен (1904–1950) смотрятся сегодня в равной степени и одним из важных документов истории отечественного театра первой половины ХХ века, и увлекательнейшим «романом жизни» великой русской актрисы. Сегодня мы публикуем фрагмент книги, любезно предоставленный в распоряжение редакции издательством.

Текст публикуется в редакции источника.

Тетрадь 19. 14 мая 1924 года — 1 мая 1925 года

[Апрель—май 1924 г.]
Петроград ^[1]

Приехали в святую пятницу 25 апреля в 11 часов утра ^[2].
Репетиция в 1 час.
Палас-театр.
Снег, холод.
Холод в театре.
Гостиница Angleterre. No 2.
Приятное чувство от больших широких улиц. Пустынно. Неубрано.
Провинциальный город.
Вечером разбиралась.
Приятно, что не дома.
В субботу в 1 час репетиция под рояль.
Заутреня — втроем с Марьей Васильевной ^[3] у Исаакия.
Чудесно слышать: Христос Воскресе.
В гостинице.
Сначала вдвоем, потом Коты, Метнер ^[4], Луканина ^[5], [Тина ^[6]], Тихонравов ^[7], Ценин. Поздно — потанцевали фокстрот в читальне. Воскресенье — [долго] лежала.
Потом разминалась.
Вечером — премьера «Жирофле».
Первое «Жирофле» с больной ногой. Хорошо I акт.
Средне II и III.
Большой успех ^[8].
Аплодисменты с «подвязки» — беспрерывные среди действия. Очень приятное чувство.
Ночь — почти не спала.
Репетиции «Федры» отменили.
Понедельник — вечер — «Федра». Публики меньше.
В партере — полно наполовину. Слушают хорошо.
Играю — очень хорошо IV акт. Остальные средне. Вторник — «Четверг» — успех ^[9].
Я — на Грановской ^[10].

14 мая [1924 г.]
[Ленинград]

Вчера уехал в Москву Александр Яковлевич.
Травля жуткая в газетах.
Уже почти угрожающая.
Уже не только «ненужность Камерного театра», но и «вредность» ^[11]. Положение острое и серьезное.
Александр Яковлевич взволнован.
От Мархольма ^[12] — телеграмма — заключил контракт: июль — Лейпциг, с возможностью дальше — Лондон ^[13].
Александр Яковлевич колеблется. Послал письмо — июнь — Гамбург, июль — Лейпциг.
Значит, 3 месяца — за границу.
Но сомневается, правильно ли поступил.
В Москве отношение к нам — плохое.
Вчера сказал А.Я. — Экскузович ^[14].
Здесь Первая студия ^[15].
Мы делаем полные сборы.
Студия — плохие.
Но их — очень хвалят.
Меня ругают везде за «Жирофле».
Хвалят единственно за «Федру» ^[16].
Ругают «Адриенну»?!! ^[17]
Больше других актеров хвалят Церетелли.
Он стал совсем чужой.
Жить ужасно грустно.
С трудом — дышу.
Не радует весна, не радует странность Петрограда. Волнуюсь за театр, за себя, за Александра Яковлевича. Самое страшное наступило и уже четко обозначилось. Мое — верю стало шататься. Я растеряна.

19 мая [1924 г.]. Воскресенье
[Ленинград]

Уже 4 дня — чудесное настроение.
«Жизель» в Мариинском ^[18] и Дункан вернули мне, даже как-то наново воскресили во мне веру в театр ^[19], в его бессмертие, в правду пафоса, «героя» и театрального костюма, в радость театрального трюка.
Я опять преисполнена влюбленности в театр, в волшебство театра, в чудо его превращений.
Я пишу Малышу каждый день бодрые письма, получила от него только одно короткое, но тоже деловое и бодрое письмо.
Вчера приехал Метнер и говорит, что Малыш — в очень хорошем и радостном настроении.
Дал бы Бог, чтоб наступил кризис наших несчастий и колесо повернулось бы в другую сторону.
Мейерхольда 3-го дня (премьера «Лес») освистали ^[20]. Был очень плохой спектакль.
Публики было мало.
Я рада.
За границу вряд ли выпустят.
Осложнения с Германией.
Я рада.
Николай [Церетелли] — чужой окончательно.
Иногда от его смущенной замкнутости поднимается гнетущая тоска.
Жаль чего-то. Но он сам виноват. Я бы не допустила никогда его ухода, если бы он так не зазнался, не стал бы так вести себя по отношению к театру и к Александру Яковлевичу, и если бы у него не росла эта странная зависть к моему положению в театре и к моей, в общем, очень скромной популярности в публике.
Это обстоятельство не давало ему покоя — еще за границей он стал обижаться на все, на свои роли, на свою уборную, на все мелочи, которые терпели мы все, считаясь с общей тяжелой ситуацией.
Он так странно раз навсегда на все обиделся и стал выставлять очень часто меня как хозяйку театра и всех положений в театре.
Оставаться ему уже невозможно.
Он не даст житья ни театру, ни Александру Яковлевичу, ни мне.
У него вообще удивительная способность кричать о себе и утомлять собой.
Мне жаль иногда бесконечно того другого Николая, милого, нежного, доброго, умеющего заботливо любить.
Ну, Бог с ним.
Мимо!
Сравнительно мало скучаю без Малыша, все время гости или я в гостях. Бродим из одного номера в другой.

20 [мая 1924 г.]. Понедельник
[Ленинград]

Вчера вечером гадала себе и гадала мне Леночка [Уварова] — вышли большие неприятности в деле и досада. И у меня, и у нее вышло одно и то же. Сны вижу тоже плохие. Как-то плохо доверяю маминому выздоровлению.
Опять затуманились дали.
Сегодня во сне промелькнуло мясо… Цветы… Хоть цветы не всегда мне к слезам. Иногда к радости, но часть цветов были бумажные — это не очень хорошо.
Вчера вечером грустила очень, первый вечер я была совсем одна.
Время тянулось медленно, как тянутся нитки с клубка, и в сознании так ясно ощущалась пустота, в которой вертится человек, думая, что это жизнь!

26 мая [1924 г.]. Понедельник
[Ленинград]

Вчера уехал Александр Яковлевич в Москву.
Почти решен вопрос отъезда театра за границу: с 20 июня по 1-е — Франкфурт, с 1 июля по 20-е — Лейпциг, затем предположительно Лондон. Ситуация здесь такова, что работать нет возможности, если еще откажут в перестройке ^[21], то совсем будет плохо.
Искусство не нужно никому. Нужна грамота. Что выше — непонятно, недоступно.
Александр Яковлевич склонен уехать, возможно — вернуться через 3 месяца с тем, чтобы весной или в сентябре будущего года уехать в Америку. Настроение бодрое, не плохое, с приступами большой грусти. Жаль уезжать, грустно бросать Москву и ужасно грустно, что невозможно здесь работать, дышать.
Жаль бросать маму, Ниночку [Сухоцкую].
Но жизнь зовет, театр настаивает — надо крепиться.
Вчера был последний спектакль Николая [Церетелли] («Четверг») ^[22]. Сварожич приходил к Виберу ^[23] жаловаться, что «премьеру» не устроили «проводы» и проч.
Смешные люди!
Можно подумать, что Николая выгоняли из театра!
Николай был у меня вчера после «Четверга».
Сначала танцевали все внизу, потом мы с ним ушли ко мне.
Он был выпивши, в настроении сумбурном, экзальтированном, то с ненавистью, то с нежностью говорил о своей любви и своих страданиях в течение 8 лет! (8 лет!!!)
В те минуты, когда сыпался на меня этот поток признаний, он сам искренне верил всему и любил меня.
Действительно любил!..
Но странно: я его слушала и все время сравнивала с любовниками из кино (я вчера только смотрела «Танцовщицу Марион» ^[24]), а «текст» произносимых любовных признаний — с разными «текстами» из пьес.
Бедный, бедный Николай!!
Он пустой внутри, [и вот силою разных [нрзб.] причин обрел любовь].
[Три строки вымарано.]
Ведь он вообще не способен любить…
Это «случай» — я.
Сегодня написала Александру Яковлевичу, чтоб он не делал попыток уговорить его остаться и ехать.
Отправила письмо «спешно», а сейчас вот думаю — честно ли, правильно ли я поступила.
Есть в нем что-то такое мое, близкое, дорогое, и так часто я чувствую себя его сестренкой.
Если бы не Сварожич и не его дракон, мы могли бы жить душа в душу.
Я угасла к нему как женщина, но я привязана к нему очень крепко, и если бы он не брыкался и любил Александра Яковлевича, мы жили бы чудесно.

29 мая [1924 г.]
6 1⁄2 часов дня
[Ленинград]

Николай [Церетелли] уехал.

29 мая [1924 г.]
7 часов
[Ленинград]

Завтра утром приезжает Александр Яковлевич. Я жду его с волнением. Стосковалась.
ГПУ и Наркомпрос дали разрешение на выезд. Посланы телеграммы в Германию. Если впустят — значит, едем.
Я хочу ехать. Хочу уехать, убежать.
От многого вне себя, и от… себя… тоже.
Эти два последние вечера, вернее, ночи — был Николай [Церетелли] у меня.
Любящий влюбленный.
Как странно мы связаны с ним — это поразительно!
Уехал…
Я.

7 июня [1924 г.]
Москва

Дни проходят в волнениях. Телеграммы из Германии и в Германию.
Вчера послана категорическая последняя телеграмма Мархольму: без 3,5 тысяч долларов не выезжаем. Ждем ответа.
Не знаю, хотеть поездки или нет.
Вообще, конечно, надо сейчас сидеть и работать, но, с другой стороны, так нас заплевали, заклевали, дошли до верхов наглости по отношению к театру (как, например, сведения о том, что в Питере театр провалился), что как-то грустно жить на своей родной земле, где совершенно не ценят, не любят, плюют и издеваются надо всем, что мы делаем.
Ужасно больно, и от боли хочется бежать.

Ессентуки
Приехали 28 июля
С 1 августа Кисловодск
до 13 августа — А.Я.
до 17 августа — я.

13 августа 1924 г.
Кисловодск

Проводила Малыша.
Уехал в Москву.
На муку ли, на радость ли… Интересно…

13 [августа 1924 г.]
Кисловодск

Одна…
Дождь. Гроза.
[Часть листа оторвана.]
В хронике «Известий» — скоро прибудут Коренева и Качалов ^[25].
[Часть листа оторвана.]
…«дружеских уз»…
К черту.
Алиса. Одинокая.
Любимая и любящая.
[Сквозь] пафос — театральных страданий и мук.
Актриса.
Пусть наслаждаются семейным уютом, деньгами, успехами в делах — чем хотят.
А я буду играть.
Иначе, чем до сих пор.
Я многое вдруг иначе почувствовала. (Последние 2 года была очень усталая.)
Сквозь загоревшую кожу, поголубевшие глаза прошли извне новые лучи — прямо в сердце.
Я буду крепко держать свою хоругвь эту зиму! Не подступайся близко!

4 1⁄2 часа

Какая я неисправимая идиотка! Зачем я осталась!
Умираю от тоски!

16 [августа 1924 г.]
[Кисловодск]
Вечер

После ряда волнений — перипетий — достала билет. Еду. Завтра!
Никогда, никогда не буду больше оставаться одна. Ни на каких курортах мира!
Без Малыша — никогда, никуда!

1 сентября [1924 г.]
Москва

11-го уезжаем [в] Киев и Харьков ^[26].
13-го — премьера в Киеве «Жирофле».
Репетируем «Иоанну» ^[27]. Иногда волнует, но иногда бездушно, хочется бросить театр, город, убежать в глушь, в природу, к людям с загорелыми лицами и настоящими «человечьими» глазами!
Мучает жизнь.
Безрадостная, серая, убитая и убивающая, озабоченные нахмуренные лбы, бегающие усталые глаза, сомкнутые губы.
Ни улыбки…
Надоел город!
Ушли из театра: Маркс ^[28] в Первую студию и Ходорович ^[29].

9 сентября [1924 г.]

Послезавтра уезжают труппа и Малыш. Я — 12-го.
Делишки… Лежу, брожу по комнатам, беспокойно перебираю: Адриенна, Федра, Иоанна, Саломея.
Вспоминаю Васю. Он приехал уже дней 10 назад.
Ни слуху, ни духу…
Не звонит, ничего…
Встретила Николая [Церетелли] однажды около театра. Он пополнел, похорошел.
Встретились ласково.
Опять знакомый толчок в сердце — мягкий и нежный.
Как бы я хотела, чтобы жизнь сломала его навсегда и он вернулся в театр настоящим человеком. Ведь он очень хороший — только не человек. Безденежье… жуткое.
У меня горе: прозевала парижское платье из-за того, что не было под рукой 10 червонцев. Хочется одеваться безумно!
Я очень толстая, почему-то это мало печалит. Хочу уехать на Запад и в Америку.
Мало думаю о романтическом и «эротическом». Люблю Малыша с напором всех сил.
Мечтаю перебраться из нашей квартиры в театр.
Увлекает образ Жанны ^[30].
Это-то и помогает, пожалуй, переносить суету и серость всего вокруг. Вот — весь перечень мыслей, фактов.
Жанна д'Арк возвращает мне веру! Благодаренье Богу! Ведь вера — моя сила, без нее я не существую, теряю свое Я, свое лицо, свою живую [форму].

[Сентябрь 1924 г.]
Киев, Харьков

Удачно — «художественно».
Ругали за репертуар. И воистину: Пьеретта, Адриенна, Саломея, Федра, Жирофле! Сплошная «могила»! — кроме Жирофле.
Необходим живой репертуар!
Иначе и я не могу дойти до современного зрителя.
Меня не смогут «полюбить».
Я не отражаю никого из «них»!
В голове: Жанна, хочется увидеть Васю, но он не звонит, а мне первой не хочется, скучаю по Николаю [Церетелли]. Он пока — нигде.
Эти дни сплю.
В последнее «Жирофле» захворала в I акте. Еле доиграла.
На следующий день — больная выехала и все же отдохнула, отлежалась больше, чем обычно, дома. Отоспалась. Со среды — репетиции.
Хочу остричься или переменить прическу.

[Схематичный рисунок прически.]

---

^[1] С 26 января 1924 г. город назывался Ленинградом.

^[2] Приехали в святую пятницу 25 апреля в 11 часов утра. — Гастроли Камерного театра в Ленинграде проходили с 27 апреля по 30 мая 1924 г. в помещении театра «Палас» (ул. Ракова (б. Итальянская), 13). Репертуар: «Жирофле-Жирофля» Ш. Лекока, «Гроза» А.Н. Островского, «Федра» Ж. Расина, «Адриенна Лекуврёр» Э. Скриба и Э. Легуве, «Человек, который был Четвергом» по Г.К. Честертону.

^[3] Марья Васильевна — неуст. лицо.

^[4] Метнер Александр Карлович (1877–1961) — дирижер, композитор. В 1899 г. в оркестре МХТ, в 1900–1902 гг. в оркестре Малого театра. С 1919 г. заведующий музыкальной частью и главный дирижер Камерного театра. Автор музыки к спектаклям: «Человек, который был Четвергом», «Розита», «Любовь под вязами», «Багровый остров», «Негр», «Оптимистическая трагедия» и др.

^[5] Луканина Нина Константиновна — актриса. С 1920 г. в труппе Камерного театра. Покинула ее не ранее 1929 г.

^[6] Тина — неуст. лицо.

^[7] Тихонравов Сергей Дмитриевич (1887–1966) — актер Камерного театра, затем Театра им. А.С. Пушкина.

^[8] Большой успех. — Вскоре после открытия гастролей пресса писала: «После общей растерянности, под знаком которой прошел наш зимний сезон, спектакли москвичей радуют своей стройностью, темпом и законченностью во всех частях. Выдумка режиссера, сочетающаяся с большим его мастерством, оперирует с соответствующим актерским материалом и свидетельствует о том, как богат театр формальными достижениями. В них — сила Камерного театра, и не зря его руководители выбрали для первого спектакля “Жирофле-Жирофля”. Здесь все — жест, движение и слова актера, сценическая установка, расположение и движение групп — подчиняется основному замыслу и выполняется с большим техническим совершенством актерами своеобразной школы и манеры» (Тверской К. Искусство для искусства? // Еженедельник Академических театров. 1924. № 12. 6 мая. С. 7).

^[9] …«Четверг» — успех. — Несмотря на успех у публики, отзывы критики были убийственны: «Можно было многое сделать из “Человека, который был Четвергом”, но Камерный театр не сумел. <…> без современной идеологии этот детектив-спектакль становится пустым эстетством, демонстрированием интересной конструкции Таирова — Веснина. Не больше. <…> Актеры Камерного театра, тренированные на экзотических, вычурных позах и условной, театральной, декоративной читке, не сумели дать тона нужного для детективной урбанистической пьесы» (Кузнецов Е. Заметки на полях программы Камерного театра // Красная газета. 1924. № 98. 3 мая. Веч. вып. С. 3); «“Человек, который был Четвергом” плох, и если бы им заключалась серия работ Камерного театра, то общий вывод был бы прост: крест» (Пиотровский А. О Камерном театре // Ленинградская правда. 1924. № 102. 7 мая. С. 8).

^[10] Грановская Елена Маврикиевна (1877–1968) — комедийная актриса. С 1903 г. выступала в различных антрепризах С.Ф. Сабурова, в том числе в петербургском театре «Пассаж», который в 1925 г. был преобразован в Ленинградский театр комедии. В Никитском театре во второй половине 1900-х гг. спектакли фарса часто завершал концерт «Кабаре у Сабурова», где Грановская блистала в пародии «За синей птицей». «Ее превосходная имитация г-жи Коонен — исполнительницы роли Митиль в Художественном театре — вызывала взрывы заразительного смеха в публике», — писала 7 декабря 1908 г. газета «Голос Москвы». В 1939 г. Грановская перешла в БДТ. Скорее всего, А.Г. Коонен была на спектакле «8-я жена Синей Бороды» А. Савуара в театре «Пассаж». Пресса писала: «Грановская, Надеждин, Лерский и Коханский образовали прекрасный ансамбль. Грановская давала удивительные по блеску и гибкости интонации» (Старк Э. Бенефис Надеждина // Красная газета. 1924. № 96. 29 апр. Веч. вып. С. 3).

^[11] Травля жуткая в газетах. Уже почти угрожающая. Уже не только «ненужность Камерного театра», но и «вредность». — Возможно, имеется в виду статья С.С. Мокульского «Гастроли Камерного театра. “Жирофле-Жирофля”»: «Консервативность Камерного театра поистине изумительна. Бури последнего семилетия не оказали влияния на эволюцию его форм. Камерный театр как был, так и остался театром эстетизма, театром живописной культуры и стилизации. Его нынешнее обличие отображает эстетические настроения интеллигенции 1914 года. Тогда, в 1914 году, позиция Камерного театра была почти “революционной”, ибо он являлся носителем протеста против натуралистического и психологического театра, против “системы” Станиславского и противопоставлял ее основному лозунгу — “от внутреннего к внешнему” — свой лозунг — “от внешнего к внутреннему”. Сейчас все это уже — эпигонство, в корне противоречащее театральным запросам текущего момента, и потому — реакционное» (Ленинградская правда. 1924. № 98. 30 апр. С. 4). Вообще, отзывы прессы на ленинградские гастроли Камерного театра были в основном отрицательными. Даже предваряющие приезд театра статьи имели уничижительный тон: «Таиров выступил в самом начале борьбы нового театра со старым. Нельзя сказать, что в этой борьбе Таиров находился в первом ряду наступавших. Он колонизировал другими открытые земли, акклиматизировал цветы нового театра применительно к уровню среднего зрителя, сделал доступными и понятными для широкой публики теоретические построения подлинных новаторов. <…> Новый театр победил, перед победителем встали совсем другие задачи, а театр Таирова продолжал утончать и уточнять когда-то избранную им формальную сторону, продолжал разрабатывать приемы своего специфического театрального искусства, не замечая того, что бывшее средством борьбы давно уже превращено им в самоцель, в нелепый самодовлеющий прием, самодовольное эстетство, пустоту формалистики. Занятый ювелирной отделкой очаровательных безделушек, забывший за ними о современности и в то же время привыкший следовать последнему слову моды, театр Таирова стал внешне, бездушно, бессмысленно цепляться за перенимание новейших приемов. В прошлом году театр Таирова совершил гастрольное турне по Франции, Бельгии, Германии, Чехословакии. Как вы думаете, что привез с собой театр, проведший девять долгих месяцев на Западе?.. Что?!.. <…> Камерный театр привез с собой сотни папиросных коробок, папиросных этикеток и окурков, которые конструктивно (конечно, конечно, конструктивно!), по новейшим законам изобразительного искусства, расположил на особых щитах и развесил по стенам своего театра. Вдумайтесь в этот простой, в этот страшно простой и жуткий факт!.. В нем — ключ к пониманию Камерного театра сегодняшнего дня <…> Московский Камерный театр признан, канонизирован, и на его стенах висят конструктивные (конструктивные, конструктивные!) украшеньица из папиросных коробок, этикеток и окурков. Мне нечего прибавить к сказанному» (Кузнецов Е. Московский Камерный // Красная газета. 1924. № 95. 25 апр. Веч. вып. С. 3). Более подробно см.: Эстетский морг / Публ. М. Хализевой // Экран и сцена. 2013. № 11. Июнь. С. 9.

^[12] Мархольм (Marholm) Бернхард — организатор зарубежных гастролей Камерного театра (1923, 1925, 1930).

^[13] …заключил контракт: июль — Лейпциг, с возможностью дальше — Лондон. — Гастроли состоялись год спустя, открылись в Лейпциге 16 апреля 1925 г. Выступление в Лондоне снова предполагалось, но не состоялось.

^[14] Экскузович Иван Васильевич (1882–1942) — театральный деятель. С 1918 г. руководил государственными академическими театрами Петрограда, в 1923–1928 гг. управляющий государственными академическими театрами РСФСР; одновременно заведующий подотделом государственных театров Наркомпроса, художественным отделом Главнауки.

^[15] Здесь Первая студия. — Гастроли Первой студии МХАТа в Ленинграде проходили с 7 мая по 17 июня 1924 г. Ее репертуар составили: «Потоп» Ю.-Х. Бергера, «Сверчок на печи» по Ч. Диккенсу, «Балладина» Ю. Словацкого, «Двенадцатая ночь», «Король Лир» и «Укрощение строптивой» У. Шекспира.

^[16] Хвалят единственно за «Федру». — Скажем, Адриан Пиотровский в статье «О Камерном театре» писал: «Хоть в немногих строчках, но особо необходимо упомянуть искусство актрисы, более всего позволяющей надеяться на то, что путь к простому и большому спектаклю удастся Камерному театру, это Коонен. Ее Федра одна спасает эмоциональное напряжение в этой трагедии <…>» (Ленинградская правда. 1924. № 102. 7 мая. С. 8).

^[17] Ругают «Адриенну»?!! — Так, Евгений Кузнецов, не принимавший искусства А.Я. Таирова, в статье «Заметки на полях программы Камерного театра» писал: «Очень мало игры. Внепсихологическая, внеэмоциональная — холодная, строгая, скованная, декоративная читка. Изысканнейшие движения, театральные жесты, декоративные позы. Ничего, решительно ничего от переживания, от какого-либо внутреннего волнения. Зрелище — не драма. Холодно, холодно!.. Особенно заметно на Коонен — Адриенне и Соколове — Мишоне <…>» (Красная газета. 1924. № 98. 3 мая. Веч. вып. С. 3).

^[18] «Жизель» в Мариинском… — Балет А. Адана «Жизель». Скорее всего, А.Г. Коонен была в Академическом театре оперы и балета 14 мая на спектакле с Е.М. Люком в партии Жизели и Б.В. Шавровым в партии Альберта. Примерно в те же дни в Ленинграде гастролировала в «Жизели» московская балерина М.П. Кандаурова.

^[19] …Дункан вернули мне <…> веру в театр… — Выступления Айседоры Дункан в Ленинграде состоялись 15 и 18 мая в Большом зале Филармонии с симфоническим оркестром под управлением А.В. Павлова-Арбенина и с программами из произведений Чайковского (увертюра «1812 год», Шестая симфония (Патетическая) и Славянский марш) и Вагнера (увертюра к опере «Лоэнгрин», Вступление и «Смерть Изольды», «Полет валькирий», увертюра и «Вакханалия» из оперы «Тангейзер», марш из оперы «Гибель богов»). После первого вечера Э. Старк писал: «Вчера Айседора Дункан явилась перед нами в своем втором воплощении. Первое было тогда, почти 20 лет назад. <…> Теперь гораздо больше статики, больше чисто скульптурной неподвижности, больше сосредоточенности в себе, больше таких ритмов, которые, как это было во время 1-й и 4-й частей 6-й симфонии Чайковского, говорят о глубоком внутреннем трагическом переживании человека. <…> В конце концов красота искусства Дункан, его своеобразность, его неповторимость остались те же, и было бы большой близорукостью утверждать, будто в нем нет совершенно необычайной и глубоко захватывающей выразительности» (Красная газета. 1924. № 109. 16 мая. Веч. вып. С. 3).

^[20] Мейерхольда 3-го дня (премьера «Лес») освистали. — Почти одновременно с Камерным театром, с 16 мая по 22 июня 1924 г., в Ленинграде и Кронштадте выступал Театр им. Вс. Мейерхольда с «Великодушным рогоносцем», «Лесом», «Д.Е.» и «Землей дыбом».

^[21] …откажут в перестройке… — Речь идет о перестройке театрального зала.

^[22] Вчера был последний спектакль Николая [Церетелли] («Четверг»). — В спектакле «Человек, который был Четвергом» Н.М. Церетелли исполнял заглавную роль Четверга.

^[23] Вибер Евгений Карлович (1890–?) — актер. Подданный Германии. В труппе Камерного театра с 1920 и по крайней мере до 1932 г. (с перерывом: с 1921 по 1923 г. жил и работал в Берлине).

^[24] …смотрела «Танцовщицу Марион»… — В 1913 г. В.Р. Гардин и Я.А. Протазанов сняли фильм по популярному роману А.А. Вербицкой «Ключи счастья» с одноименным названием, его сюжетную основу составила судьба Марии Ельцовой, завоевавшей сцены мира как танцовщица Marion. В 1917 г. Б.Н. Светлов снял фильм «Победители и побежденные» по тому же роману. Скорее всего, в 1924 г. в советский прокат был запущен фильм Гардина и Протазанова под новым названием (газеты пестрели анонсами «Танцовщицы Марион»).

^[25] …скоро прибудут Коренева и Качалов. — Речь про возвращение мхатовских артистов после зарубежных гастролей (Америка и Европа) 1922–1924 гг. Газета «Известия» сообщала: «Вчера прибыл из-за границы один из руководителей МХАТа — народный артист республики К.С. Станиславский. Вместе с ним приехали: Е.М. Раевская, О.Л. Книппер, А.Л. Вишневский и Н.А. Подгорный. На прошлой неделе приехал Л.М. Леонидов. Вскоре приедут еще Л.М. Коренева и В.И. Качалов» (1924. № 181. 9 авг. С. 5). В глазах А.Г. Коонен объединение имен Л.М. Кореневой и В.И. Качалова выглядит неслучайным и, судя по сохранившимся письмам и записочкам Качалова к Кореневой этих лет, не без оснований. Давно подозреваемый Коонен роман между Качаловым и Кореневой имел на гастролях свое развитие: «Когда-нибудь, когда Вы будете вспоминать Пражские дни и ночи, — и от одних воспоминаний поморщитесь, от других заволнуетесь, о третьих захотите, чтобы они стерлись и исчезли, четвертые благословите в душе, — пусть будут еще и пятые… или шестые, от которых Вы улыбнетесь, и пусть они свяжутся со мной. “Я хочу, что-о-бы ты улыбалась…”. Лидочка, я люблю Вас. Вероятно, больше, чем кто-нибудь (из англичан или греков или…) любит Вас, и конечно, больше в сто раз, чем — Вам показалось, что Вы можете полюбить меня» (В.И. Качалов — Л.М. Кореневой. [После 10 октября 1922 г.] Автограф // Музей МХАТ. Ф. 21 (Л.М. Коренева). Раздел «Письма от разных лиц (по алфавиту)». [Б.н.]); «Я люблю Вас, Лидочка. Верьте, что люблю. Знаю, что люблю плохо, бессильно, что моя стариковская любовь не звучит полнозвучно, а дребезжит слабыми, плохо натянутыми струнами, но искренно и не фальшиво. Знаю, что счастья или большой радости дать Вам не могу, но маленькую радость, радость-улыбку может принести Вам моя любовь, если Вы будете верить в ее искренность. Люблю, как умею, как могу теперь, и очень верю, что эта моя любовь — пусть слабая, пусть не такая, какая Вам нужна и какой Вы стоите, никогда не покинет меня, разве только с окончательной моей старостью. Не требуйте, не ждите от меня большего, чем могу принести Вам, не сердитесь, не шпыняйте…» (В.И. Качалов — Л.М. Кореневой. [После 10 октября 1922 г.] Автограф // Там же. [Б.н.]); «Милая, милая Лидочка, с огромной нежностью вспоминаю тебя — не только в “наши” часы. И среди дня, и среди ночи. И всегда — нежность и ласка, и хорошая, нежная грусть заливают душу, подступают к сердцу, волнуют мою стариковскую, усталую, вялую кровь. Как умею, как могу еще — люблю тебя, Лидочек мой дорогой» (В.И. Качалов — Л.М. Кореневой. 4 июня 1924 г. Автограф // Там же. [Б.н.]); «Если мы не встретимся в июле, я верю, что в августе в Москве мы встретимся как близкие, нужные и дорогие друг другу люди. И нашей любовью, лаской и взаимной привязанностью будем помогать жить друг другу» (В.И. Качалов — Л.М. Кореневой. 5 июля 1924 г. Автограф // Там же. [Б.н.]).

^[26] 11-го уезжаем [в] Киев и Харьков. — Гастроли Камерного театра в Киеве проходили с 13 по 22 сентября, в Харькове — с 23 сентября по 1 октября 1924 г. Были показаны: «Жирофле-Жирофля», «Федра», «Адриенна Лекуврёр», «Саломея», «Покрывало Пьеретты». В обоих городах гастроли открывались опереттой «Жирофле-Жирофля», и в каждом городе благодаря прекрасному приему публики театр дал по несколько незапланированных спектаклей (три в Киеве и два в Харькове). И в Киеве, где Камерный театр играл в здании Театра им. В.И. Ленина (бывш. Соловцов), и в Харькове — в помещении Театра им. Т.Г. Шевченко (бывш. Театр Муссури, «славившийся» своей чудовищной акустикой) дополнительно состоялась лекция А.Я. Таирова «Кривая театра» (Киев — 19 сентября 1924 г. в помещении Пролетарского дома искусств; Харьков — 2 октября 1924 г. в помещении Медицинского общества), в которой он знакомил слушателей с теорией и идеологией театра, а также с планами на будущее. Содержание лекции анонсировалось так: «1) Элементы театра, 2) Дилетантизм и мастерство, 3) Искусство организации и организации искусства, 4) В трех соснах натурализма, 5) Откуда пошел есть театральный конструктивизм, 6) Человек и машина, НОТ и актер, 7) Современность в театре и театр в современности, 8) Театрализация жизни и театрализация театра» (Вечернее радио. Харьков. 1924. № 37. 26 сент. С. 3).

По итогам выступлений театра в Харькове местная пресса писала: «Актерское мастерство в МКТ чувствуется в каждой позе, в каждой фразе и ярко показывает, что не оскудела еще сила актерская и “есть порох в пороховницах”. Можно не соглашаться с идеологической линией, проводимой МКТ, можно не соглашаться с трактовкой отдельных пьес и ролей, можно говорить о приторности эстетического фундамента, прочно и крепко заложенного в Камерном театре, но нельзя не признать художественной цельности всего коллектива и нельзя не заметить исключительное дарование и бездну вкуса у руководителей театра» (Бойм Эм. Впечатления за неделю // Театральная газета. Харьков. 1924. № 37. 30 сент. — 6 окт. С. 3).

^[27] Репетируем «Иоанну». — «Святая Иоанна» Б. Шоу (перевод П.Б. Зенкевича и Н.М. Крымовой). Камерный театр. Постановка А.Я. Таирова. Художники: В.А. и Г.А. Стенберги. Премьера — 21 октября 1924 г.

^[28] Маркс (урожд. Степанова) Галина Константиновна (1900–?) — актриса Камерного театра, играла Арикию в «Федре», герцогиню в «Адриенне Лекуврёр». С 1924 г. актриса МХАТа Второго, первый сезон выступала под фамилией Степанова. В сезоне 1930–1931 гг. перешла в Московский рабочий художественный театр.

^[29] Ходорович Наталья Евгеньевна (? — не раньше 1958) — с 1921 по 1937 г. актриса Камерного театра. Информации о ее уходе в 1924 г. из Камерного театра нет. Репрессирована вместе с мужем Николаем Васильевичем Виноградским (Малым), актером Камерного театра. Выступала в лагерных театрах Магадана, с 1943 по 1958 г. в Сахалинском областном (с 1947 г. Александровск-Сахалинском городском) драматическом театре, с 1953 г. в Южно-Сахалинске.

^[30] Увлекает образ Жанны. — Образ Жанны д'Арк (Иоанны) в пьесе «Святая Иоанна» Б. Шоу.

Понравился материал? Помоги сайту!