Скорбное бесчувствие

Первый спектакль нового руководителя театра — всегда немножко манифест, или, говоря, прагматичнее, декларация о намерениях. Виктор Рыжаков в качестве худрука «Современника» выбрал для своей инаугурации пьесу Евгения Гришковца «Собрание сочинений». В ней реализуется тема расставания с прошлым, судьбы наследия и наследников — всегда важная для русской культуры, она особенно остро встала перед «Современником» после смерти его многолетнего лидера Галины Волчек. Если учесть, что роль Марины, вдовы недавно умершего мужа, играет главная актриса Волчек Марина Неелова, их старшего сына — внук основателя театра Никита Ефремов, а нового владельца квартиры по случайному совпадению зовут Виктор, то тема наследия, прозрачно перепевающая мотивы «Вишневого сада», начнет сильно резонировать с непростой ситуацией осиротевшего театра.

Для Гришковца память, судьба прошлого и его интеграции в настоящее всегда были важнейшим мотивом творчества. Этот мотив ясно обозначился в первом прославившем его тексте — «Как я съел собаку», хотя присутствует и в более ранних, и в более поздних пьесах. Мальчик, внезапно ставший матросом на острове Русский, остро осознавал расставание с детством как утрату самого себя, как символическую смерть. Травма, связанная с жестокими условиями службы на далеком тихоокеанском острове, обозначает водораздел между прошлым и будущим, заставляя память с необычайной интенсивностью сохранять мельчайшие образы и ощущения прошлого (так, впрочем, устроена и память в чеховском «Саду»).

Детство, открытое Гришковцом, оказалось интимно-всеобщим пространством навсегда исчезнувшего мира. Совпавший с переживанием другой всеобщей утраты — распада и гибели СССР, спектакль открыл для многих современников Гришковца возможность приятия себя самих и своего прошлого не на уровне идеологии и политики, но на уровне личного опыта. Конкретность этого прошлого была обжигающе знакомой — казалось, навек утраченный мир всплывал из бездн нашей оглушенной историческими катаклизмами памяти, доказывая право на свое неисторическое, частное бытие.

© Театр «Современник»

В новой пьесе прошлое, с которым мечтает проститься героиня Марины Нееловой, почти не имеет примет. Мы вынуждены доверять словам шестидесятилетней женщины, что она стремительно продает огромную квартиру в историческом центре и покупает жилье в новом доме от боли недавней утраты. Из разговоров с дизайнером, новым владельцем и детьми можно составить смутное представление о ее характере и судьбе. Кажется, она очень любила мужа — и, возможно, больше никого. Однако она всегда ощущала квартиру, в которой оказалась юной девушкой, как чужую. Жила не своей жизнью? Обрекла себя на подчинение чужим идеалам и мечтам? Стала жертвой духовного насилия? Это остается неясным. Но почему тогда прикосновение к вещам чужого ей мира настолько мучительно и болезненно, что она бежит из него, стремясь к полному забвению? Любое решение персонажа могло бы что-то приоткрыть в теме пьесы — и в игре Марины Нееловой.

Но в том и дело, что никакого решения режиссер, по сути, не предлагает, а напротив, кажется, бежит от него. Вместе с Нееловой он только намечает черты женщины, довольно жесткой по отношению не только к своему прошлому, предкам и наследству мужа, которому горячо поклонялась сорок лет совместно прожитой жизни. По отношению к старшему сыну Коле, которого Никита Ефремов играет толстым очкастым грушевидным кроликом, она испытывает смешанное чувство разочарования и презрения, о чем сообщает ему без всякой сентиментальности.

Вообще она не сентиментальна. Дизайнер Илона, которую Алена Бабенко играет эффектной, кокетливо картавящей и одинокой провинциалкой, решительно не понимает, как можно отказаться от роскошной антикварной мебели. Радикальность пожилой клиентки Илону не только изумляет, но даже пугает. Она, возможно, смогла бы лучше распорядиться прошлым — не случайно в финале по протекции Марины Сергеевны она собирается помогать с дизайном новому хозяину старой квартиры.

То ли танец слишком невнятен, то ли новый владелец «вишневого сада» не знает, что с ним делать, — но ни горечи, ни ярости, ни боли, ни даже смеха это прощание с домом не вызывает.

Этот казус можно понять: боль утраты порой так сильна, что травматик точно зависает в скорбном бесчувствии. Не потому ли стена с роскошной библиотекой — только компьютерная проекция? Она исчезает, оставив белые стены и зеленые дорожки, бегущие по периметру для утешения в скорби. В свою новую жизнь бесчувственная героиня Нееловой не планирует забирать ничего. Ни одного фрагмента антикварного прошлого — ни мебели, ни книг из огромной библиотеки мужа и свекра. Ни «Книгу о вкусной и здоровой пище», о которой тихо мечтает прораб Сурен (Георгий Токаев) — такая была у бабушки, — ни издание Вергилия 1950 года, которое в глазах приблатненного бизнесмена Виктора (подвижный, вкрадчивый и немножко нервный Максим Разуваев) предстает символом культуры. В финале в ответ на мольбу Марины что-то сделать с библиотекой, перебрав пару вариантов, он выдвигает оригинальную идею: книги нужно отдать на зону — там, мол, всегда найдутся образованные люди, да и времени у них куда больше, чем на воле. Так анекдотично и незатейливо в спектакле мелькнет трагическая тень Михаила Ефремова, еще недавно — актера и режиссера «Современника», а теперь в полном смысле «внесценического персонажа».

Но, может быть, Марине Сергеевне хочется так радикально расправиться с наследством, потому что наследников, по существу, нет? Рыжаков превращает и без того весьма условных персонажей Гришковца в маски сегодняшнего масскульта. Дочь Татьяну (Светлана Иванова) — во флегматичную аниме с огромными круглыми очками, идеальной прической, осиной талией и накладным «нижним бюстом»; родив сына от мужа-немца, она давно отдалилась от родительской семьи и ее невнятных ценностей. Ее младший братишка Сергей (Сергей Новосад) — весь в накладках, как нарисованный Бэтмен; он сильно заикается (детская травма?), смотрит на мир мультяшно-распахнутыми голубыми глазами, служит на флоте и беззаветно любит родину. Его старший брат-кролик, напротив, уехал в Америку, но вместо того, чтобы достичь там научных высот, подрабатывает извозом и желчно ругает родину, чей образ для него воплотился не в березках, но в отцовской библиотеке и некогда запретной книжке «Гаргантюа и Пантагрюэль».

© Театр «Современник»

На секунду даже кажется, что в спектакле Рыжакова вырисовывается нечто вроде меланхолически-горького смысла: мол, утрата наследия — двойной результат болезненной травмы старшего поколения и бездарности последышей, в которой, впрочем, повинны сами матери-отцы… Тогда как забыть о брошенной Мариной Сергеевной реплике о том, что она чувствовала себя чужой в доме мужа? Значит, и ей наследовать было нечего?

В последней сцене среди белых плоскостей покидаемого ими дома, на фоне открывшегося парадного лестничного пролета, дети ждут свою странно исчезнувшую мать. И Марина Неелова, некогда игравшая Раневскую в спектакле Галины Волчек «Вишневый сад», возвращается — она идет по проходу зала, больше похожая на Шарлотту в клоунском рыже-красном парике. Пьяная от накрывшего ее аффекта, выпив с соседями, а потом и детьми положенное по пьесе Чехова шампанское, она остается одна на фоне дверного проема и проекции старой библиотеки. Ей как будто ничего больше не остается, кроме как потанцевать на костях собственного прошлого. Что Неелова и делает — и этот ее танец так же похож на эксцентрический ритуал оплакивания собственной жизни, как «Собрание сочинений» — на «Вишневый сад». То ли танец слишком невнятен, то ли новый владелец «вишневого сада» не знает, что с ним делать, — но ни горечи, ни ярости, ни боли, ни даже смеха это прощание с домом не вызывает.

Более того, к финалу все сильнее кажется, что персонажам прощаться, собственно, не с чем. Возможно, именно эту мысль пытался, но так и не смог воплотить новый руководитель театра «Современник». Даже это решение темы наследия было бы интереснее, чем очевидное бегство от какого бы то ни было решения.

Понравился материал? Помоги сайту!