8 декабря 2014Театр
215

Dostoyevsky-trip

«Братья» Евгении Сафоновой в «Приюте комедианта»

текст: Дмитрий Ренанский
Detailed_picture© Марат Шахмаметьев

Фигура петербурженки Евгении Сафоновой всегда резко выделялась на общем фоне «поколения молрежей», вышедших на сцену в начале 2010-х и определяющих сегодня облик нового русского театра. За четыре года, прошедших со времен премьеры первой крупной ее работы — «Царей» Хулио Кортасара на Малой сцене Александринки, Сафонова выпустила в Петербурге только две постановки: весной 2012-го — верных духу и букве подлинника Дороты Масловской «Двух бедных румын, говорящих по-польски» в «Этюд-театре» и вот теперь — спектакль по мотивам «Братьев Карамазовых» в маленьком, но гордом «Приюте комедианта». За эти годы у Сафоновой были, конечно, еще и постановки в регионах — но что-то помешало им срезонировать, прозвучать, информационная волна не вынесла их на поверхность театральной жизни. С самого начала державшаяся как будто наособицу, Сафонова по-прежнему остается по-настоящему неузнанной даже внутри профессионального сообщества — одно это обстоятельство способно многое сказать и о положении дел в околотеатральном комьюнити, и о свойствах дара одного из самых незаурядных российских режиссеров поколения тридцатилетних.

Перфекционистка, Сафонова медленно работает и долго, подробно, как сейчас не в чести, репетирует. Повестке дня, требующей сиюминутного результата здесь-и-сейчас, она противопоставляет нацеленность на постепенное прорастание, на исследование, поиск. Ее театр — на первый взгляд как будто просто устроенный, но при этом на самом деле внутренне очень извилистый, хитросплетенный, балансирующий между аналитическим складом мышления и парадоксальной темной чувственностью — не дается в руки. К шероховатой поверхности ее спектаклей плохо клеятся ярлыки, их трудно поставить на определенную полку театрального супермаркета, а значит — трудно продавать. Взнервленные, мускулисто-напряженные, не имеющие ничего общего с расхожими стереотипами о «женской режиссуре», они неуживчивы и вызывающе самостоятельны. Вольно или невольно Сафонова с завидной последовательностью и жесткостью идет наперекор духу времени, работая на преодоление — и добиваясь, судя по хронологически последней работе, вполне впечатляющих результатов.

© Марат Шахмаметьев

Большая русская литература не слишком интересна современной русской сцене: «Двойник» и «Литургия Zero» Валерия Фокина да «Мальчики» и «Брат Иван Федорович» Сергея Женовача — редкие спектакли, способные оспорить этот тезис, можно перечислить по пальцам одной руки. На общем безрыбье две важные премьеры минувшего столичного сезона — «Мертвые души» Кирилла Серебренникова и «Карамазовы» Константина Богомолова — выглядят скорее подтверждающим правило исключением. Сценическая биография «Братьев Карамазовых» и вовсе до сих пор сводилась к четырем постановкам: к уже упомянутым опусам Женовача и Богомолова стоит прибавить историческую мхатовскую инсценировку 1910 года и легендарного «Брата Алешу» Анатолия Эфроса. Случай «Братьев» в этом смысле интересен даже не тем, что Сафонова посягнула на «роман романов», а тем, как она его проинтонировала: это прочтение «Карамазовых» замечательно прежде всего не столько смысловой, концептуальной интерпретацией идей Достоевского — хотя и тут режиссеру определенно есть что сказать, — сколько именно что звучанием, фактурой, ритмикой, общим интонационным строем. Они — плоть от плоти сегодняшнего дня: в спектакле Евгении Сафоновой оригинальный текст «Братьев Карамазовых» звучит так остро и свежо, как если бы он был написан автором-новодрамовцем.

© Марат Шахмаметьев

Отсутствие даже тени постмодернистской иронии во взаимоотношениях с классическим текстом — первое и главное, чем подкупают «Братья». Режиссура не уплощает объем романа переводом его смыслов на язык сегодняшних реалий, не оттеняет «Карамазовых» пестрой чередой гэгов, не дающих заскучать публике аттракционов — совсем наоборот: образность спектакля подчеркнуто аскетична и строга — условное пространство, минимум реквизита, почти пустая сцена. Тут, видимо, нужно оговориться, что Сафонова не занимается впрямую инсценировкой романа: автора «Братьев» интересует нечто куда более важное, чем пересказ всем известных коллизий. В фокусе внимания режиссера — текст Достоевского и наши с ним взаимоотношения: сверхсюжет «Братьев» — попытка, продравшись через тернии большого нарратива, понять, можем ли мы сегодняшние если не присвоить «Карамазовых», то хотя бы в какой-то степени соотнестись с содержанием романа. При этом Сафонова скорее предпочитает ставить вопросы, чем на них отвечать: не случайно в экспозиции первого акта протагонисты то и дело по нескольку раз повторяют только что произнесенные фразы, словно бы пытаясь размять их, заново ощутить пластику их смыслов, вслушиваясь в слово Достоевского, вгрызаясь в самую его плоть.

В спектакле Евгении Сафоновой текст Достоевского звучит так остро и свежо, как если бы он был написан автором-новодрамовцем.

Трехчасовая структура «Братьев» соответствует трем этапам эволюции действия на пути от поиска мнимой гармонии к тотальному, всепоглощающему распаду. Первый акт — неторопливый, протянутый во времени и пространстве, содержащий в себе несколько маленьких мизансценических шедевров вроде завораживающего своей музыкальной пластичностью трио Грушеньки, Катерины Ивановны и Мити. Второй акт — рваный монтаж, синкопированные склейки с легендой о Великом инквизиторе в качестве рефрена. Третий акт — расколотость мира, спутанность сознания, деконструкция текста и действия: здесь не только Смердяков бьется в эпилептическом припадке, но весь мир «Братьев» переживает коллективную агонию в кислотном danse macabre. Начиная спектакль с попытки установить коммуникацию с текстом «Карамазовых», в финале Сафонова приходит к выводу о невозможности всякого с ним контакта: смыслы постановки резюмируются радикальным эпилогом — монологом Алеши, не способного исторгнуть из себя ничего, кроме крика, судорог, корчи. Конвульсивная немота «положительно прекрасного человека», рык превратившегося в зверя проповедника — вот та глухая стена, в которую упираются в финале герои «Братьев».

Раз появившись на подмостках в начале спектакля, секстет молодых петербургских актеров (игра Надежды Толубеевой, Константина Малышева, Филиппа Дьячкова, Евгения Перевалова, Вячеслава Коробицина и Веры Параничевой заслуживает того, чтобы их имена были непременно названы) почти не покидает сцены: не занятые в том или ином эпизоде артисты стоят или сидят по периметру площадки, пускай недвижимо и безмолвно, но неизменно вовлеченно принимая участие в действии. Эта ситуация коллективного переживания многократно усиливает вес и плотность каждого произносимого со сцены слова, каждого совершаемого жеста.

© Марат Шахмаметьев

Петербургская критика уделила премьере «Приюта комедианта» так до обидного мало внимания, что этот спектакль хочется с порога назвать важной вехой молодой российской режиссуры. Сказанное, впрочем, вовсе не значит, будто «Братья» — однозначная удача: неровному, не без длиннот и невнятностей сочинению Сафоновой была бы определенно показана помощь редактора — если бы только метод проб и ошибок не составлял самую суть спектакля. Причесать, пригладить этот сложносочиненный поток сознания, в котором мысли и идеи, переплетаясь, лихорадочно оспаривают друг друга, означало бы убить его на корню. Четырехчасовые, идущие с двумя антрактами «Братья» — редкий по нынешним временам пример спектакля крупной, медленно развертывающейся формы, реализующей себя в сугубо камерном пространстве. В очередной работе Сафонова остается верна себе: ей неведом соблазн каботинства, она не боится быть сложной, не боится показаться скучной, не хочет понравиться залу и не пытается играть со зрителем в поддавки, сохраняя ту фирменную сосредоточенную серьезность, которая всегда отличала ее режиссуру — и которая почти неведома современному русскому театру.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20245059
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246611
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413176
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419650
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423718
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202429019
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429671