15 апреля 2015Театр
98

Против всех

Андрей Пронин о холодной войне Министерства культуры

текст: Андрей Пронин
Detailed_pictureСцена из «Тангейзера» в постановке Тимофея Кулибина© Виктор Дмитриев

В понедельник Следственный комитет Новосибирской области заявил об окончании проверки по делу режиссера Тимофея Кулябина и бывшего директора Новосибирского театра оперы и балета Бориса Мездрича в связи со злополучным спектаклем «Тангейзер». Вердикт правоохранителей: дело возбуждено не будет — за отсутствием состава преступления. Это событие столь же радостное, сколь и озадачивающее. Озадачиться предлагаю на предмет Министерства культуры РФ и его роли в разразившемся скандале.

Сразу скажу: к чувствам верующих отношусь с уважением. Спектакль, в котором актеры пачкали или ломали бы священную атрибутику, высмеивали бы священные для верующих фигуры и выставляли бы верующих подлецами или недоумками, я бы не одобрил. Но и подход к театру сквозь призму установлений Святейшего синода, действовавших до революции 1905 года, мне сегодня представляется невозможным. Тогда, как известно, запрещено было выводить на сцену Христа, тем более предаваться каким-либо творческим фантазиям, связанным с его образом,— например, что бы он сказал и сделал, оказавшись в современности. Широко известен печальный казус с постановкой Станиславским пьесы Гауптмана «Ганнеле» в МХТ (1898): героине пьесы — девочке, умирающей от холода, — в видениях являлся Христос, что стало поводом для запрещения спектакля к показу. О возрождении в стране церковной цензуры образца XIX столетия нас как минимум никто не предупреждал. В принятом в 2013 году Федеральным Собранием РФ Законе о защите чувств верующих нет ни слова о подобных ограничениях.

Для меня с самого начала было очевидно, что спектакль «Тангейзер» этого закона не нарушил. В отличие даже от «Ганнеле», в «Тангейзере» Кулябина нет никакого Христа, есть лишь сцена, имитирующая съемки «скандального» фильма о Христе, вполне вегетарианская, не осмеивающая и не унижающая священный образ. Мое мнение оказалось подтверждено дважды — решением Новосибирского мирового суда и резолюцией Следственного комитета по Новосибирской области. Разумеется, каждый волен по-всякому относиться к решениям правоохранительных органов. Их можно критиковать, можно внутренне протестовать, но подчиняться им мы обязаны.

Не знаю, кого как, но меня удивляет наплевательское отношение Министерства культуры к приговору российского суда. Буквально через несколько дней после вынесения оправдательного вердикта совещательный орган при Минкульте — общественный совет — устраивает настоящее судилище над Мездричем, он, выдающийся директор, живая легенда российского театра, вынужден выслушивать «критику», граничащую с бранью и оскорблениями, от людей, не видевших пресловутого «Тангейзера». Зачем это было сделано? Зачем было подкреплено министерскими пресс-релизами, выплеснувшими затихавший скандал на первые полосы газет? Для чего Мездричу было дано абсурдное поручение извиниться перед теми, у кого он выиграл процесс? Предположим, завтра по тому же самому Закону о защите чувств верующих в каком-нибудь другом случае будет вынесен обвинительный приговор. Министерство тоже будет его беспардонно оспаривать?

Во всей этой истории масса странностей, которым трудно найти разумное объяснение. Почему оскорбленные верующие уклонились от общественного диалога, почему не обратились к директору театра? Почему первое, что они предприняли, — подали заявление в суд, сделав тем самым любой диалог невозможным? В условиях судебного процесса и следственной проверки общение между обвиняемым и потерпевшим, как известно, не приветствуется. Тут руку помощи театру мог бы протянуть как раз учредитель — Минкульт. Министерство было не в курсе проблем его подотчетного учреждения? Что помешало министру Мединскому сформировать согласительную комиссию, которая отправилась бы в Новосибирск и попыталась решить конфликт миром? Борис Мездрич — многоопытный руководитель, прекрасно владеющий искусством компромисса, а Тимофей Кулябин никогда не был «скандальным режиссером, жаждущим пиара», каким его пытаются представить досужие писаки. Не исключаю, что в спектакль в результате этого общения были бы внесены коррективы, которые устроили бы все стороны.

Если заявления Минкульта о неприятии цензуры в театре искренни, чиновникам имеет смысл задуматься не о закручивании, а об ослаблении гаек.

Свой миролюбивый настрой директор Мездрич, уже выигравший суд, продемонстрировал на мартовских показах спектакля, когда изображение, всплывавшее на полминуты в глубине сцены и вызвавшее нарекания верующих, было закрыто белым экраном. Какой-то несусветной глупостью кажется отсутствие на этих показах, состоявшихся ровно накануне заседания в министерстве, высокопоставленного чиновника Минкульта. Даже если в министерстве, паче чаяния, не осталось чиновников, разбирающихся в театре, в Новосибирск вполне мог бы слетать неразбирающийся. Просто для проформы, для короткого доклада на совете. Посмотреть, оскорбит его спектакль или нет. Последить за реакцией тысячного зала, принявшего спектакль вполне восторженно. А ведь в зале, несомненно, были православные верующие…

Я, честно говоря, не рискнул бы порицать Бориса Мездрича за несговорчивость и упрямство — после такого отношения, к нему проявленного. Мне видится в бездействии Минкульта барство и равнодушие. Совершенно не верится в слова спикеров Минкульта о том, что увольнением Мездрича они якобы предотвратили опасный конфликт. Тут уж одно из двух: либо это неправда, либо опасный конфликт разгорался при попустительстве и сонном бездействии министерских чиновников.

В интервью газете «Московский комсомолец» министр культуры Владимир Мединский сказал следующее: «Как Владимир Мединский, публицист-историк, находясь между двумя крайностями — РПЦ и руководством Новосибирского театра, — скажу вам откровенно, что в данном случае мои позиции гораздо ближе к РПЦ. Но как министр культуры я — посередине». Уважаемый Владимир Ростиславович, нельзя вам быть посередине: ваше министерство является учредителем того самого Новосибирского театра, и вы — хотите, не хотите — должны в этом конфликте защищать интересы театра. Такова ваша должность.

Не думаю, что было правильно игнорировать письма, написанные в поддержку Мездрича и Кулябина видными театральными деятелями. Не думаю, что следовало решать судьбу театра и спектакля в спешке и горячке. Не думаю, что Борис Михайлович Мездрич заслужил увольнения, граничащего с плевком в лицо. Не думаю, что осмысленны и не скороспелы новые реляции министерства о повышении ответственности директоров за «массовые протесты», буде те возникнут из-за театральных постановок. Единственный механизм, которым владеет в данном случае директор, — это раннее планирование. Да, директор несет ответственность за выбор режиссера, выбор материала для постановки, но справляться с «массовыми протестами» явно не в его компетенции. Ведь театр — не орган власти, а всего лишь общественно полезное учреждение, а компетенция руководителя учреждения ограничивается его стенами. Массовые протесты сотрудников учреждения — в компетенции директора, «массовыми протестами вообще» у нас занимаются совершенно другие органы. Не думаю, кстати, что эти «массовые протесты» против спектаклей надо поощрять. Жили мы как-то без них до последнего времени — и не тужили. В любом случае умиротворять подобные конфликты должно и Министерство культуры: довольно печально будет, если при живом учредителе театры останутся сиротами.

Грубостью и глупостью было бы считать конфликт вокруг «Тангейзера» очередным столкновением «либералов» и «патриотов». Среди «либералов» немало персонажей с дремучими взглядами на театр, среди «патриотов» много людей, театру искренне преданных и совершенно не желающих уничтожения того идеологического и эстетического разнообразия, которое сегодня поселилось на российских подмостках. Было бы лукавством утверждать, что в сегодняшнем российском театре нет цензуры. Есть самоцензура — и довольно суровая. Не могу забыть высказывание молодого режиссера, пришедшего в один из петербургских театров на постановку: «Дайте мне бумажку, в которой написано, чего у вас нельзя». Таковы нравы — особенно в провинции. Если заявления Минкульта о неприятии цензуры в театре искренни, тамошним чиновникам имеет смысл задуматься не о закручивании, а об ослаблении гаек.

По СМИ пронесся целый ряд публикаций, изображающих современный российский театр в виде какой-то помойки. Нет, господа, вот тут вы определенно солгали. Сходите в театр, и вы обнаружите, что он разный, что он развивается различными путями и что, в отличие от телепомойки, которая почему-то никого не оскорбляет, занимается отнюдь не тупым развлекательством, а осмысленными и благородными поисками. Есть и благодарный зритель. Есть и международное признание. Театр Вахтангова под руководством Римаса Туминаса объехал полмира, принимая овации и восторги. «Гоголь-центр» Кирилла Серебренникова впервые за много лет будет представлять Россию на главном театральном фестивале планеты — Авиньонском. Разве это не повод для гордости? Даже во времена самой лютой холодной войны не зазорно было «в области балета быть впереди планеты всей». А вот холодной войны между российским театром и Министерством культуры как-то хотелось бы избежать.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202349659
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202334859