Антитренды в российском арт-мире 2021 года

А вот теперь, когда 2022 год уже начался в полную силу, помянем недобрым словом 2021-й. Авторы Кольты вспоминают все худшее, что происходило в культурном поле в ушедшем году.

* * *

В конце декабря принято подводить итоги и делиться достижениями, а все «плохое» оставлять в старом году. Мы предлагаем начать новый год с анализа антитрендов и антиявлений 2021 года: некоторые из них вызывали ироничную усмешку, а другие — жесткие дискуссии, и не только в Facebook. Зафиксировать то, что уже вряд ли получится оставить в прошлом, решилась Александра Генералова.

Премии в области современного искусства

Дискуссии о том, что делать с кризисом института арт-премий в России, начались, наверное, с момента их появления. Но именно в 2021 году их авторитет в глазах сообщества упал настолько, что даже победителям стало немного неловко их получать. Причем у каждой премии есть собственное «кринж-лицо». Например, в соревновании за единственную государственную — «Инновацию» — в одной номинации могут принимать участие как институции-гиганты вроде Пушкинского музея или петербургского Манежа, так и небольшие независимые пространства. Очевидно, что первые получают государственное и спонсорское финансирование, а вторые часто делают свои проекты на скромные средства своих создателей — и это сказывается на качестве исполнения даже сильной идеи. При этом на премию не могут выдвигаться культурные инициативы, которые зарегистрированы как ИП или ООО, — даже если это независимое пространство в провинциальном городе со смехотворным оборотом. Просто потому, что формально они — коммерческая организация, а по уставу «Инновации» это запрещено. Однако никого не смущает, что благотворительный фонд поддержки современного искусства часто аффилирован с галереей или бизнесом.

Такая дискриминация выглядит необоснованной: сейчас неинституциональным проектам подать заявку намного сложнее, чем музеям (некоторые из них подают на конкурс сразу несколько своих выставок и образовательных программ).

Общее место всех премий — непрозрачность. Априори считается, что жюри не должно руководствоваться личными симпатиями и соображениями выгоды, но в реальности соблюсти этот принцип не получается. Вокруг каждой награды формируется определенный круг экспертов, который годами не меняется. Более того — часто одни и те же эксперты участвуют в принятии решения одновременно в нескольких премиях. Например, Николай Палажченко принимал участие в экспертных советах трех премий — «Инновации», Премии Кандинского и Московской арт-премии. Антонио Джеуза и Анастасия Курехина состоят в совете и Премии Курехина, и Премии Кандинского. Забавно, что Антонио Джеуза был еще и куратором выставки Zverev Art Prize. Складывается ощущение, что в России критически не хватает новых лидеров мнений. Примерно то же самое чувствуют телезрители, когда из года в год видят среди участников «Голубого огонька» Ларису Долину и Елену Воробей. Некоторые решения жюри коррелируют с семейными связями и личными отношениями между экспертами и художниками-победителями настолько откровенно, что скрыть сарказм не получается даже у самых воспитанных акторов.

Абсолютный чемпион по количеству фейспалмов — декабрьская церемония вручения Премии Курехина. По сути, она стала похожа на свод вредных советов «Как не надо делать церемонии». Во-первых, в номинации «Лучший медиаобъект» победил Максим Алехин — художник, которого не было в опубликованном шорт-листе. Туда он попал буквально перед самим вручением. Во-вторых, из-за менеджерского хаоса в переписке организаторы поздравили с победой другого номинанта — Анастасию Вепреву. Скрины попали в социальные сети, и после этого сотрудникам премии пришлось не только извиняться, но и присудить Анастасии специальный приз. В-третьих, премия окончательно потеряла статус светского события, на которое в Петербург едут из других городов. В этом году сама церемония была построена как метафора: вечером в 10-градусный мороз номинантов собрали на берегу Финского залива перед установленным посреди снежного простора экраном, на который проецировались имена победителей. Техника периодически выходила из строя, а холод не позволил большинству досмотреть действо до конца.

Вытягивание «художника из деревни»

В прошлом году клеймо «колониальный» получило сразу несколько проектов разной степени масштабности, а само понятие прочно вошло в обиход российской арт-критики, которая окончательно мигрировала в телеграм-каналы и закрытые чаты. Сразу проясним, в каком контексте это слово употребляется в большинстве дискуссий. Речь, во-первых, о ситуациях, когда кураторы и арт-менеджеры по большей части из Москвы и Петербурга руководят проектами, цель которых, грубо говоря, — «вывезти» авторов из отдаленных регионов и автономных республик в «большой мир» арт-рынка и институционального успеха. Во-вторых, об инициативах, работающих «на местах», но без учета культурного ландшафта, который там уже сложился.

Самый яркий пример явления — Первая Коми биеннале «Новое открытие Севера», которую организовал коллекционер, арт-деятель, ведущий канала «Культура» и комиссар биеннале Пьер Броше. За год до события он был назначен президентом Национальной галереи Коми — прямо накануне празднования автономной республикой своего 100-летия. Биеннале открылась в Сыктывкаре в сентябре и сразу получила прозвище «колониале» — художественное сообщество города и Коми в целом на выставке Броше представлено не было принципиально.

Дискуссия началась на странице куратора Александра Буренкова — Пьер Броше написал в ответ Екатерине Шаровой, соучредителю Arctic Art Institute (далее в переводе, так как ответ был написан на английском языке): «Почему мы должны включать местных художников, если в регионе нет авторов, которые близки к языку современного искусства? Я персонально просмотрел портфолио локальных авторов — без какого-либо удовлетворительного результата».

Часть сообщества возмутила прямолинейность Броше, который привез в Коми интересных и дружественных лично ему художников, институционализированных и вписанных в арт-рынок. Хотя такой образ мысли характерен не только для него, а, скорее, является общим местом в российском арт-менеджменте. Художникам «из регионов» предлагается либо «соответствовать» изначально, либо отдаться в руки профессионалов, которые художника из региона вывезут.

Такой ход мысли, возможно, и имеет право на существование. Есть же авторы, которые хотят услышать кураторские советы по коррекции собственной художественной практики даже в неполиткорректной форме. Однако если такого запроса нет, то действовать по принципу «мы приедем и решим, кто тут делает искусство, а кто нет» — безусловно, антитренд.

Хейтспичи в телеграм-каналах

Историкам российского современного искусства начала 2020-х годов, скорее всего, придется стать «охотниками за скриншотами» — в 2021 году дело критического анализа происходящего взяли на себя админы телеграм-каналов и чатов. Каждый сегмент и так небольшого российского арт-сообщества представляет канал со своим способом производства мемов и своими мишенями для критики. Впрочем, мемостроительство и критика иногда заменяются школьным буллингом формата «повторюшка дядя хрюшка, все помойки облизала и спасибо не сказала». Эталонный телеграм-канал, в котором арт-деятели сталкиваются с жестким троллингом и саркастическим хейтспичем, — «Павильон Россия» художника Романа Минаева. Среди «жертв», например, — куратор Дмитрий Хворостов, который требовал от админа удалить мемы из канала и извиниться, но в итоге сама эта просьба стала мемом: «Павильон Россия» даже выпустил мерч со словами «Удоли и извинись». Кажется, что постепенно институциональная критика в формате длинных текстов с проверкой фактов, законченными мыслями и системным мышлением автора окончательно уйдет в прошлое, потому что не осталось площадок, где за такой продукт бы платили. Раздробленность арт-сообщества на самом низовом уровне и естественное желание сократить время на аргументацию позиции, наоборот, способствуют подъему короткого телеграмного хейтспича как жанра. Записываем явление в антитренды по одной причине: хейтспич в каналах и чатах чаще всего обращен не в адрес институций, явлений и систем, а к художникам, чье искусство неблизко админам.

Невозможность диалога «художник — институция»

Характерная особенность антитренда — имитация диалога там, где он в принципе невозможен. В 2020 году явление проиллюстрировал круглый стол в Пушкинском музее по поводу конфликта вокруг проекта «Немосква» и выставки «Немосква не за горами», который абсурдно закончился песней «Третье сентября» в исполнении одного из кураторов выставки Антонио Джеузы. В 2021 году история повторилась, но уже в рамках очередной Уральской индустриальной биеннале. Суть конфликта между группой художников и институцией вкратце была такой: первых возмутили сам факт использования арены цирка в Екатеринбурге как площадки для биеннале и сотрудничество с Росгосцирком. За это проект получил хлесткое прозвище «циркинале» и волну негативных публикаций в социальных сетях. В итоге состоялся закрытый круглый стол, где собралось руководство биеннале, его зарубежные кураторы и недовольные художники и активисты. Диалога не получилось, однако вряд ли какую-то из сторон можно однозначно признать виновной в этом.

Формат диалога изначально не заложен в «дорожную карту» крупных институциональных проектов. Кажется, что перед кураторами и арт-менеджерами в первую очередь стоит задача довести «большие проекты» до конца в сложных финансовых и административных условиях.

Хайп на теме NFT

Аббревиатура NFT, которая расшифровывается как non-fungible token, или «невзаимозаменяемый токен», заняла первое место в рейтинге главных акторов в мире современного искусства Power 100, составленном международным журналом о современном искусстве ArtReview. Это первый случай, когда список возглавил не человек. Мы не будем подробно останавливаться на сути того, что такое NFT в техническом плане, об этом можно почитать, например, в этой статье. Для мира современного искусства NFT резко стал важным явлением, когда 11 марта аукционный дом Christie's продал работу «The 5000 Day Selects» цифрового художника Бипла (Майка Винкельманна) за 69,3 миллиона долларов в форме NFT за криптовалюту Ethereum. Бипл, который ранее вообще не рассматривался как часть пространства contemporary art, стал номером три в рейтинге ныне живущих самых дорогих художников. Сразу после этого начался NFT-хайп, который захватил сначала цифровых художников, а затем консервативные арт-институции и их акторов. Ирония в том, что блокчейн, криптовалюты и NFT как тема произведений и как художественное средство появились не в 2021 году, а намного раньше. Первый блокчейн-ажиотаж среди кураторов и арт-функционеров случился еще в 2017–2018 годах и докатился в том числе до музейных руководителей уровня Марины Лошак. После того как биткоин резко подешевел, а ICO-пузырь лопнул, тема «искусство+блокчейн» снова стала несколько маргинальной. Именно поэтому мало кто помнит, что NFT была посвящена дискуссионная панель на ярмарке Cosmoscow в сентябре 2020 года. Вряд ли выступающие на ней спикеры могли предположить, что через полгода о первой в мире музейной выставке криптоарта заявит Государственный Эрмитаж, а Михаил Борисович Пиотровский срочно соберет пресс-конференцию с рассказами о «неразменных токенах».

Всего через две недели после того, как криптоарт Бипла ушел с молотка, Эрмитаж объявил о том, что «проведет выставку произведений искусства, выполненных в формате невзаимозаменяемых токенов (NFT)» при поддержке Aksenov Family Foundation. Новость мгновенно разошлась по СМИ и заглушила в медиаполе скандал вокруг эрмитажной выставки произведений ювелирного дома Фаберже, которую некоторые специалисты подозревают в демонстрации произведений сомнительного происхождения. Эрмитаж и раньше показывал технологичное искусство и даже художников, которые работают с темой блокчейна. Речь идет о двух проектах — «Инновация как художественный прием» (2018) и «Искусственный интеллект и диалог культур» (2019), которые длились всего неделю-две во время ПМЭФ и при мощной кураторской поддержке структур мецената Дмитрия Аксенова. Во время NFT-хайпа Дмитрий Озерков фактически «застолбил» за музеем факт проведения чуть ли не первой в мире музейной выставки о криптоискусстве, что, конечно, было больше пиар-акцией. Выставка под названием «Незримый эфир» открылась уже в октябре, когда хайп немного спал, а технология NFT окончательно вошла в обиход художников, арт-менеджеров, продюсеров, кураторов, галеристов и даже консервативных коллекционеров. Формально она уже не была первой «музейной выставкой NFT-искусства». Еще летом малоизвестный широкой российской публике австрийский музей Francisco Carolinum Linz открыл проект Proof of Art — онлайн- и офлайн-энциклопедию цифрового искусства, которое тесно связано с блокчейн-технологиями и непосредственно невзаимозаменяемыми токенами. Выставку «Незримый эфир» показали в виртуальном пространстве, воссоздающем «внутренности» Биржи на стрелке Васильевского острова.

К сожалению, проект, где показали и криптопанка, и лидеров криптоискусства вроде Кристы Ким, прошел практически незамеченным среди музейной аудитории. Во-первых, ажиотаж среди обывателей и журналистов спал, а вкуса к цифровому искусству российские зрители и большинство акторов институций и раньше не имели. Во-вторых, зрители не привыкли к виртуальным экспозициям — почти два года карантинов и ограничений не помогли по-настоящему проникнуться таким способом «смотрения» на искусство. Впрочем, вряд ли куратор проекта Дмитрий Озерков расстроился из-за отсутствия медиашума вокруг «Незримого эфира». Главное, что еще в марте удалось застолбить за Эрмитажем и собой лично место «первых» в музейном сообществе.

Кстати, само выражение «первая NFT-выставка» еще весной стало мемом — кураторам, продюсерам и просто ловцам хайпа настолько хотелось заскочить в тренд, что вслед за Эрмитажем они начали чуть ли не каждый день забрасывать аналогичные новости. Среди них был Марат Гельман*, который спешно организовал свою «первую в России NFT-выставку» во флагманском бутике Audi City Moscow на Никольской улице — цифровые работы там демонстрировались почему-то в цифровых же золотых рамах. После того как «первая NFT-выставка» прошла на фестивале «Таврида» в Крыму, считать их стало скучно.

В 2022 году заявить о себе с помощью магической аббревиатуры без особого погружения в матчасть в арт-среде уже не получится, но расстраиваться не стоит, ведь есть еще одно новое слово — «метавселенные».

*Признан в РФ иностранным агентом.

Понравился материал? Помоги сайту!