Ульрих Кёлер: «Я долго считал, что не имею права заводить детей в этом мире»

Вчера в Москве показом нового фильма Ульриха Кёлера открылся очередной фестиваль немецкого кино Blick. Анна Меликова поговорила с режиссером о его постапокалиптической драме, одновременно наследующей традициям немецкой литературы и кино «берлинской школы».

— В «Черных зеркалах» Арно Шмидта у главного героя, ставшего последним человеком на Земле, много черт самого Арно Шмидта. А ты себя узнаешь в твоем герое Армине?

— Все мои главные герои каким-то образом похожи на меня. У меня не хватает фантазии так сильно выходить за пределы моего социального окружения. Но в моем последнем фильме эта связь еще более тесная. Я действительно представил себе, как бы протекала моя жизнь, если бы в определенный момент я не принял такие решения, какие принял: не создал бы семью, не завел бы детей, не стал вести так называемую буржуазную жизнь. Мой способ написания сценария связан с тем, что я совершенно банально представляю себе, что могло бы произойти со мной или с тем, кого я очень хорошо знаю, в некоем параллельном мире.

— В постапокалиптических книгах, тех же «Черных зеркалах» или «Любовнице Витгенштейна» Дэвида Марксона, у героев обычно нет предыстории. Мы как читатели оказываемся уже перед фактом того, что все люди исчезли, и знакомимся с героями уже в этих обстоятельствах. Почему для тебя было важно показать жизнь Армина до конца света?

— Мне кажется, именно по той причине, что мне необходима личная связь с персонажем. Для меня важен вопрос самоидентификации и свободы. У меня есть друзья, которые в свои 50 по-прежнему активно участвуют в ночной жизни, у них нет семьи, а также некоторых зубов, зато есть долги (смеется)… Насчет «Любовницы Витгенштейна» ты права, но в книге Арно Шмидта все-таки мы постепенно узнаем о прошлом героя, выясняем, что он был солдатом. Речь идет о человеке, которому настолько опротивели люди, что он радуется, что остался один. В этом герое отражается коллективный опыт немцев во Вторую мировую. Хотя, действительно, мы не знаем, была ли у него какая-то семья, и не знаем других подробностей его личной жизни… Я не хотел создавать чисто абстрактный фильм, действие которого происходит после того, как исчезли люди, чистую робинзонаду. Меня интересовали именно две части в этом фильме. И мне больше нравится первая. Например, сцены с умирающей бабушкой — они очень личные…

Обычно фильм, если сравнивать с литературой, скорее, эквивалент рассказа, но мне нравится, что в этом фильме есть остатки эпического повествования, есть временные прыжки и изменение главного персонажа. В своих предыдущих работах я, скорее, менял перспективу. В фильме «Окна будут в понедельник» долго рассказывается история женской точки зрения, а потом она меняется на мужскую. Это в какой-то степени вдохновлено «Госпожой Бовари»: там тоже на протяжении 100 страниц речь идет о мужчине, потом он женится, и тогда вдруг его жена становится главным персонажем. Или же в «Улиссе» в конце есть классный монолог Молли… А в моем фильме — один главный персонаж, но… Мне кажется интересным, что зрители говорят: это не один и тот же человек, невозможно так сильно измениться за пять лет. Это делает вопрос идентичности еще более радикальным. Превращает его в фикцию. Является ли мое 50-летнее «я» идентичным моему 15-летнему «я»?

— Любопытно, что в рассказе Брэдбери «Каникулы», в котором семья однажды просыпается и понимает, что людей больше не осталось, мужчина принимает решение, что они не должны дальше рожать детей, чтобы закончить человеческий род. Ты сразу знал, что в твоем фильме это решение примет именно женщина?

— Меня интересовал этот перевертыш. Я хотел, чтобы мужчина в моем фильме был тем, кто заботится о будущем и, зная, что срок годности консервов в супермаркете скоро истечет, начинает заниматься сельским хозяйством. В костюмах мы тоже обыгрывали эту смену гендерных ролей: у Армина под конец почти балетный костюм. Мне было важно, что именно женщина в конце исчезает, как ковбой, под закатным солнцем и выбирает одинокую жизнь. В прошлом она стремилась к буржуазной жизни, а потом открыла для себя анархию как единственную стратегию выживания в мире без людей. А Армин — ее противоположность… Кстати, очень интересно, что у Арно Шмидта мы не знаем, сколько лет женщине, которая потом появляется. То есть мы не знаем, может ли она еще забеременеть. Но для моего концепта было важно, чтобы существовала такая гипотетическая возможность рождения детей и чтобы она добровольно отказалась от этой возможности. Я хотел показать потенциальных Адама и Еву, которые тем не менее не создают новую цивилизацию. Хотя, наверное, если бы 40-летний Армин встретил 70-летнюю женщину, это тоже могло бы быть интересным.

— Твоя героиня не хочет иметь детей именно от Армина или вообще не хочет создавать новую жизнь в этом мире?

— Достоинство этой героине придает как раз то, что она отказывается от этого автоматизма. Ведь по умолчанию считается, что двое оставшихся на вечеринке должны уйти вместе. А она поступает иначе. Для меня это акт свободы. Конечно, она отказывает этому мужчине. Который, с одной стороны, сильно изменился, но с другой — остался консерватором.

— Как ты выбирал, из какой страны будет твоя героиня? Я знаю, что ты хотел задействовать одну русскую актрису.

— Да, но давай лучше об этом долго не говорить (смеется). Мне было важно, чтобы героиня не говорила на том же языке, что Армин, чтобы они были вынуждены использовать английский. Ну и это было бы абсурдно, если бы два последних человека на Земле совершенно случайно оказались немцами (смеется). С другой стороны, мне не хотелось, чтобы это был кто-то, кто культурно сильно отличается от Армина. Я не хотел, чтобы она была неграмотной женщиной из пигмейской деревни. Потому что тогда были бы другие темы в их отношениях и можно было бы сказать, что причина разлада — в слишком большой культурной разнице. Изначально я искал скандинавку. Но не нашел актрису, от которой у меня было бы ощущение, что она подходит на эту роль. Потом искал из Восточной Европы. Но в результате это итальянка с сербскими или хорватскими корнями и частично немецкими.

— Армин показан сначала как неудачник, у которого ничего не получается, а во второй части фильма он может все делать сам, своими руками, как будто это общество лишало его возможности стать самостоятельным.

— Я понимаю, что его можно таким видеть, но для меня он — не тот, у кого ничего не получается, а, скорее, тот, кто отказывается. Тот, кто лучше знает, чего он не хочет, чем чего он хочет. Не знаю, лишало ли его общество самостоятельности. Скорее, взгляд других мешал ему быть конструктивным. Он не хотел соответствовать ожиданиям других.

— Эта стратегия отказа свойственна всем твоим героям. Есть такой рассказ Мелвилла про писца Бартлби, который на любое предложение отвечает только «Я бы предпочел отказаться». Вот все твои герои принадлежат к обществу Бартлби. В «Бунгало» главный герой предпочел бы отказаться от армии, в «Окна будут в понедельник» героиня предпочла бы отказаться от роли матери и жены, во «В моей комнате» — от общества. Отказ всегда был твой темой?

— Моей темой всегда было взаимодействие с буржуазной жизнью. Я из такой семьи… Мой отец — врач, моя мать — учительница. Я жил в детстве в Африке, мои родители занимались помощью развивающимся странам. А потом я рос в маленьком немецком городе. Мой социальный статус был определен тем, что мой отец — врач. И мне всегда было неловко из-за этого статуса, который достался мне по наследству. У меня по-прежнему проблемы с восприятием защищенности и свободы, с тем, что невозможно освободиться от определенных норм. Есть некая ирония в том, что Армин отказывается от буржуазной жизни, но потом его отношения с последней женщиной на Земле рушатся именно из-за того, что он оказывается слишком буржуазен. Он психологически детерминирован тем, как он вырос. В нем скрыт потенциал стать таким же мещанином, как и его отец.

— У вас с Марен двое детей. Ты сам раньше задумывался над тем, стоит ли в этом мире рожать детей?

— Я очень долго считал, что не имею права заводить детей. Я вырос в 80-е годы. И был уверен, что либо Брежнев, либо Рональд Рейган нажмет на красную кнопку до того, как мне исполнится 18. Или что случится еще большая катастрофа, чем Чернобыль. Я был уверен, что не умру естественной смертью. И поэтому мне казалось, что это совершенно безответственно — рожать детей в этом мире, где и так достаточно бедных детей. Так что долго это вообще не было опцией. Поэтому я достаточно поздний отец.

— И как ты почувствовал готовность?

— Во время съемок «Окна будут в понедельник» я хотел, чтобы моя героиня в какой-то момент в лесу в горах встретила корову. Это очень тяжелое занятие — затащить корову на гору и чтобы она потом там спокойно стояла. Это была целая операция. И я ужасно со всеми ссорился, чтобы доказать, что это возможно. А потом я подумал: если самое важное в твоей жизни — затащишь ты корову на гору или нет, то, наверное, что-то не то с твоей жизнью (смеется). Должны быть другие важные вещи. И это было как раз то время, когда я стал смотреть на многое в моей жизни по-другому. Фильм «Окна будут в понедельник» основан на истории Ингеборг Бахман «Всё» из сборника «Тридцатый год». И там речь идет об отце, который потерял своего сына. Он рассказывает, как был разочарован ребенком, потому что надеялся, что этот ребенок пересоздаст мир. А тот все время только повторял за окружением и не выдумал собственный язык. Меня поразил сам факт, что кто-то вообще такие мысли проговаривает и что это к тому же написано женщиной. У нее самой не было детей. Думаю, это сыграло свою роль, иначе она не смогла бы такое написать. Я сам думал о том, каково это — прийти в детский сад, где ты должен забрать своего ребенка, и заметить, что с бóльшим удовольствием сейчас забрал бы другого ребенка. Почему родительская любовь считается чем-то само собой разумеющимся?.. Но сейчас я уже знаю, что биология хорошо исполняет свою работу и, слава богу, от родительских чувств очень тяжело избавиться.

— В детстве ты представлял себе, что просыпаешься, а никого из людей больше не осталось?

— Скорее, другое. Я тогда прочитал Арно Шмидта, «Робинзона Крузо» и очень много фантазировал, как я смогу выжить в сложных условиях.

— В детстве? Ты читал Арно Шмидта в детстве?

— Ну, не совсем в детстве. Мне было лет 17. А еще раньше я прочитал Германа Гессе и чувствовал себя «степным волком». Или я помню, как в иллюстрированном журнале «Штерн» была история одного мужчины из Канады, который попросил, чтобы его высадили на острове. И у него была договоренность с пилотом, что тот за ним вернется через три месяца. Мужчина должен был подать ему знак, хочет он еще остаться на острове или нет. А пилот неправильно понял знак и подумал, что мужчина не хочет, чтобы его забрали, хотя тот очень этого хотел. И через две недели этот мужчина покончил с собой. А потом нашли его дневник. Эта история меня очень впечатлила. И у меня был такой специальный набор выживания, где хранились, например, магний для разжигания огня и другие полезные вещи.

— В твоих фильмах у героев тесная связь с пространством. Теснее, чем с другими людьми. Например, в «Бунгало» можно сказать, что главный герой хочет остаться именно в родительском доме, поэтому дезертирует. В «Окна будут в понедельник» героиня возвращается в семью, так как хочет вернуться в дом. И «В моей комнате» у Армина есть возможность выбрать любой дом в опустевшем мире, но он выбирает родительский.

— Для меня дом — это крепость, где можно спрятаться и уединиться. Ты права: хотя я никогда об этом не думал, но эти здания играют очень важную роль в моих фильмах. Семейный дом — это символ европейской буржуазной жизни. Это место, которое дает тебе уверенность, но, с другой стороны, стесняет тебя. Меня интересует, что нам говорит об отношениях между людьми то, как они друг с другом взаимодействуют в пространстве. Ведь есть разница, нахожусь ли я в пространстве, где потолки пять метров, или в пространстве, где два пятьдесят.

— В самом начале твоего фильма появляются действующие немецкие депутаты. Они знали, что ты их снимаешь для фильма? Как ты выбирал, представители каких партий войдут в твой фильм?

— Мы пришли в бундестаг как журналисты, с другими съемочными группами с телевидения. Мы провели там много дней, но в фильм вошли кадры лучшего дня, когда Мартин Шульц выдвинул свою кандидатуру на пост канцлера. Царила интересная атмосфера. У меня было много хорошего материала, но вошли именно левые и социал-демократы. Вообще я давно хотел снять фильм в бундестаге в духе Александра Клюге. И из этого интереса родилась идея снять первую сцену «В моей комнате».

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!