4 декабря 2020Кино
148

Януш Маевский: «Я пытаюсь вручить зрителям отравленную конфетку»

Тайный классик польской киношколы — о том, почему современность скучнее прошлого

текст: Наталья Серебрякова
Detailed_picture© Jacek Dominski

С 4 по 8 декабря в московском киноцентре «Октябрь» пройдет ретроспектива польского режиссера Януша Маевского.

Маевский пришел в кино на рубеже 50-х — 60-х годов, во времена расцвета польской киношколы, и продолжает снимать по сей день (ретроспектива откроется его последним фильмом «Черный “Мерседес”», действие которого происходит в оккупированной нацистами Варшаве). При этом Маевский держался в стороне от модных трендов и злободневных тем. Возможно, поэтому за пределами Польши он не так известен, как Вайда, Занусси или Кесьлёвский. В первую очередь Маевский — блестящий стилизатор, влюбленный в довоенную Польшу, дух которой он бережно реконструировал в своих лучших фильмах.

— В большинстве ваших фильмов сюжет разворачивается в прошлом — 30-е, Вторая мировая, 60-е. Почему вы так любите ретро и избегаете современности?

— Мне никогда не было интересно снимать обычную реальность, воспроизводить мир вокруг себя. Настоящее доступно для всех, каждый может это увидеть, прокомментировать, оценить. Моей страстью было и есть создание некоего целостного мира. Поскольку я не люблю научную фантастику или фэнтези (это кажется слишком детским), единственная область, где я могу работать, — это прошлое.

Другая причина заключалась в том, что мир, в котором мы жили, был уродлив, ужасен эстетически. Я ненавидел его, зачем мне показывать это на экране?

Третья причина — моими великими учителями были Сергей Эйзенштейн и Орсон Уэллс, оба — творцы, оба любили снимать фильмы. Орсон однажды сказал: «Фильм — лучшая электрическая игрушка для взрослых, когда-либо изобретенная», — и он был прав. Я знал одного плотника, он был очень хорош как ремесленник, и он часто говорил: дерево — как женщина, я должен любить его, когда мы вместе работаем, ему нужна любовь. МЫ занимаемся любовью! Ну, я создавал или воссоздавал прошлое, старался быть точным в каждой детали: костюмы, униформа, интерьеры, свойства и самое главное — атмосфера времени, но какова была цель?

Целью был человек. На созданном фоне рассказывать историю человека, говорить о его проблемах, о его страданиях и радостях, о его рождении и смерти, которые сегодня такие же, как и сотни лет назад. Я пытаюсь вручить своим зрителям что-то вроде отравленной конфетки: какие-то важные сообщения, но спрятанные. Я не проповедник, не политик и не социальный работник, я хочу развлечься, но не глупо, с наличием «второго дна».

— Вы родились и провели детство во Львове, который тогда был польским, потом на пару лет стал советским, а после был оккупирован уже немцами. Что вы помните о тех временах?

— Что ж, есть три момента счастья, которые я храню в своей памяти. Мне семь лет, у меня тонзиллит, и лучшее лекарство после операции — есть мороженое. Я лежу в постели, как король, и ем мороженое из лучших кондитерских Львова, знаменитых «Залевских».

Мне восемь лет, сижу в кино и второй или третий раз смотрю диснеевский фильм «Белоснежка и семь гномов»; наверное, это корни моего более позднего решения снимать фильмы.

5 августа 1943 года, немецкая оккупация, подарок на мой 12-й день рождения от моей мамы: кусок хлеба с маргарином, который стоил целое состояние. Я ел черную икру на вечеринке Горбачева в Кремле, ужинал с испанским королем Хуаном Карлосом I, но ничто и никогда не пришлось мне так по вкусу, как этот бедный кусок хлеба.

— А сам город каким остался в ваших воспоминаниях?

— Львов был совершенно уникальным местом в истории Польши, особенно со второй половины XIX века до начала Второй мировой войны в 1939 году. Когда Польша была разделена в конце XVIII века Россией, Пруссией и Австрией, Львов, взятый Австрией, стал столицей Галиции, провинции Австро-Венгерской империи. В отличие от Центральной Польши, взятой Россией, и Западной Польши, взятой Пруссией, где русификация и германизация поляков были очень сильными, в Галиции поляки имели относительную автономию и свободу: польский язык был официальным, многие поляки были членами австрийского парламента, один из них занимал должность премьер-министра имперского правительства, еще один был министром финансов, практически все школы в Галиции были польскими, как и университет, политехнический институт, пресса, театры и музеи. Город расширился, стал похож на «маленькую Вену» и очень скоро стал очень сильным центром науки и искусства. Между двумя войнами, в двадцатые годы, здесь была создана всемирно известная Львовская математическая школа; Львов стал городом поэтов и художников, известным как «город счастливых, дружелюбных, умных и радостных людей». О фольклоре Львова, его специфическом сленге, мелодичном акценте (вероятно, с некоторым влиянием украинского) ходили легенды, а сейчас всего этого уже нет. Дома, улицы и места остались прежними, но дух испарился.

Расскажу вам историю: где-то в середине 80-х годов в Москве на какой-то фестивальной вечеринке один из моих русских друзей познакомил меня с молодой парой украинцев, сказав: «Слушайте, это ваши соотечественники, оба уроженцы Львова, как вы». Мне было очень неуютно, я ответил: «Ну, это то же самое место, но там было два разных города».

С другой стороны, Львов всегда был многонациональным, мультикультурным и мультиязычным городом: в 1939 году здесь были поляки (63,5%), евреи (24,1%), русины (украинцы) (7,8%) и много армян. Венгры, румыны, немцы, австрийцы... Недавно просто ради забавы американцы сделали мне ДНК-тест, и что оказалось? Я на 58,6% выходец из Средней Европы, на 26,2% с Балкан, на 8,7% из Ирландии, Шотландии и Уэльса и на 6,5% еврей. 6,5% — слишком мало, чтобы быть голливудским режиссером! (Смеется.)

— Что, на наш взгляд, было хуже для поляков — немецкая оккупация или послевоенный советский режим?

— Ну, немцы были чистыми врагами: жестокими, сущностью зла, мы пытались бороться с ними с самого начала и боролись до самого конца. А советский период был тяжел для души: мы чувствовали себя униженными, запуганными коммунистической системой.

— В фильме «Черный “Мерседес”» действие происходит в военное время, но это чисто криминальный фильм, лишенный намека на патриотический пафос…

— Ой, были сотни патриотических фильмов о войне и оккупации. Да, большинство поляков страдали от притеснений и голода, но была и обратная сторона, которую нечасто показывали на экране. Как я уже сказал, криминальная история — это способ заинтересовать моих зрителей, «конфета с ядом внутри».

— Как вы относитесь к молодому поколению польских режиссеров — Павликовскому, Шумовской? Вам нравятся их работы?

— Они очень талантливые режиссеры, но их фильмы не для меня. Сожалею.

— Ну да, ваши фильмы менее артовые и более зрительские… но как вы находите баланс, чтобы не ударяться в рафинированное арт-кино и одновременно не снимать китч?

— Ну это же очень просто: фильм — это искусство рассказывать истории, история должна быть интересной, полной сюрпризов, удивлений и секретов, должна иметь интригу, быть необычной, странной, рассказ должен быть личным, индивидуальным, стилизованным, должен гениально использовать язык кино, но все это должно быть правдой. Правда — это единственная проблема…

— А как вы относитесь к таким польским режиссерам, как Анджей Вайда, Агнешка Холланд, Анджей Жулавский?

— Вы говорите о трех разных поколениях: Вайда был учителем Жулавского и героем Холланд, но каждый из них отличается индивидуальностью. Работы Анджея Вайды необъятны, фильмы Жулавского вызывали споры, Холланд все еще работает. Некоторые фильмы Вайды я люблю, один фильм Жулавского мне нравится, некоторые фильмы Холланд я уважаю.

— Вы не хотели бы снять фильм на какую-то актуальную для Польши тему — запрет абортов, усиление ультраправых, преследование ЛГБТ?

— Никогда. Как я уже говорил, это не темы моих фильмов.

— Вы делаете разные фильмы, даже сняли хоррор, который сейчас становится практически мейнстримным жанром. Как вы думаете, почему жанр ужасов снова становится популярным во всем мире?

— Потому что зрители любят оставаться в безопасности. Я их понимаю, иногда мне тоже нравится быть таким зрителем, но не тех глупых детских фильмов: идиоты с монстрами, призраками и бензопилами. Это должны быть рассказы о человеке. В душе человека порой бывает настоящий ужас, ад внутри нас.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20241440
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20249487
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202416181
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202420431
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202425677
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202427028