«Сложно привести примеры, чтобы никого не обидеть»

Канадцы Эзра Винтон и Светла Турнин — сооснователи самой большой в мире некоммерческой сети дистрибуции дока Cinema Politica. Анна Меликова встретилась с ними на киевском фестивале Docudays UA и поговорила об активистских тактиках в документалистике, западном взгляде на Майдан и о том, возможно ли искусство во время войны.

— Вашей организации уже 12 лет. Ваше представление об активизме вообще и видеоактивизме в частности как-то изменилось за это время?

Светла Турнин: Мы начали этим заниматься в 2003 году в Университете Конкордия в Монреале. Среди студентов было много «зеленых», и мы хотели сделать какой-то вклад в их движение. В то же время мы испытывали острую потребность в политической документалистике: коммерческие медиаканалы и кинотеатры не предоставляли платформы для высказывания студентам, активистам и вообще городской публике.

Эзра Винтон: Мы начали с показов политического кино в аудиториях. У нас не было выступлений приглашенных профессионалов и экспертов, все ограничивалось обсуждением со студентами. Но позже мы стали обращаться к местным спикерам, активистам и к самим режиссерам. А потом мы поняли, что нужен третий шаг — активизм.

В ходе публичной дискуссии люди могут получить какую-то информацию или высказать свое мнение. Но мы хотели бы и какой-то реальной активности, кооперации — в любой сфере, будь то энергосбережение или борьба за права человека. Так родился концепт «докуактивизм».

Турнин: Нам было важно создать пространство встречи гражданского общества, политических активистов и людей, работающих в некоммерческих организациях.

— В Восточной Европе показы Cinema Politica проводятся пока только в Болгарии и Румынии...

Турнин: Да, одна из основных причин — это проблема с субтитрами: не все хорошо говорят по-английски, а переводы стоят денег.

— А как активистам организовать у себя показы Cinema Politica?

Турнин: Нужно просто связаться с нами, и мы вас поддержим. Очень просто подключиться к нашей сети. Мы помогаем с правами и копиями, со всей логистикой. Но обязательное условие — показы должны быть доступны для всех и бесплатны, сопровождаться дискуссиями, на которые приглашаются спикеры, имеющие отношение к тематике фильма.

— Вы также иногда помогаете проектам с финансированием — например, фильму Аскольда Курова и Павла Лопарева «Дети 404». Аскольд и Павел сами к вам обратились или вы их нашли?

Турнин: Мы увидели фильм «Зима, уходи» студентов Марины Разбежкиной. Потом Аскольд Куров, один из выпускников ее школы, приехал в Монреаль на публичный показ, и мы с ним подружились. Позже Аскольд написал нам, что у него есть новый фильм, над которым он как раз работает с Павлом Лопаревым, о группе «Дети-404». Проект показался нам очень важным, и мы помогли организовать indiegogo-кампанию в Канаде. Так удалось собрать для них средства. Мы как раз недавно представляли фильм в Монреале вместе с Павлом, Аскольдом и главным героем фильма Джастином Романовым, который сейчас живет в Торонто.

— Какие еще проекты вы поддерживаете? И как вы их отбираете?

Турнин: У нас есть программа, которая называется Adopt-a-Doc, к нам легко попасть — все, кому нужна помощь в реализации их документальных проектов, могут к нам обратиться. У нас нет денег, чтобы самим непосредственно оказывать финансовую поддержку фильму. Но мы можем помочь другими действенными способами, как, например, получилось с «Детьми 404».

— Вы говорили, что большинство фильмов о проблемах третьего мира снимается белыми. А есть ли, наоборот, примеры фильмов, снятых черными о белых?

Турнин: Вопрос, кто делает фильм, тесно связан с вопросом, кто его финансирует. На Западе не так много механизмов, которые бы обеспечили равное присутствие представителей обоих полов — или Других — на этой сцене. Поэтому, выбирая фильмы, мы стараемся отдавать предпочтение маргиналам: индейцам, черным, женщинам, ЛГБТ — то есть тем, кто часто остается за чертой финансирования.

Винтон: Есть случаи, когда белый режиссер едет в Африку как представитель западного мира и рассказывает действительно прекрасные истории — Хуберт Саупер, например. Но если эта история так важна и режиссер так беспокоится о том, что происходит, почему он не может еще больше углубиться в проблему, дав инструмент в руки людям, которые переживают все это лично? Вот в таких проектах мы очень заинтересованы — главное, чтобы они не были сделаны в неоколониальном ключе. Обычная история с африканскими режиссерами, снимающими по заказу западных продюсеров, — продюсер спрашивает: «Почему в кадре нет африканских шапок, нет африканского колорита?» Режиссер отвечает: «Я там живу, и у нас не носят таких шапок». Но продюсер требует именно шапок.

— А что такое кинодесантирование (parachute filmmaking)? Вы часто употребляете этот термин...

Винтон: Это когда режиссер ненадолго приходит в какое-то сообщество, чтобы сделать фильм об этом сообществе и быстро уехать. Сложно привести примеры, чтобы никого не обидеть.

— Но все-таки?

Винтон: Тогда я сравню два фильма: «Розовые сари» Ким Лонджинотто и «Гулаби Ганг» Нисты Джейн. Ким Лонджинотто — известный режиссер, она сняла фильм об индийских феминистках, хотя сама не имеет никакого отношения к этой среде. Фильм показали на всех фестивалях из-за ее имени. И, с другой стороны, Ниста Джейн, которая на протяжении семи лет снимала фильм о том же сообществе. Она также не принадлежит к кругу феминисток, но она из Индии, у нее многолетние отношения с этими женщинами — и отношения это продолжались даже после съемок. По конечному результату всегда видно, смотрит ли режиссер извне или он потратил время на то, чтобы понять людей, которых снимает. Длительное погружение нетипично для документалистов, им нужно быстро закончить и заняться новым фильмом. Но оно очень важно. Поэтому нужно всячески помогать продвижению таких, внимательных, фильмов. А то, к примеру, «Гулаби Ганг» был пропущен большими фестивалями, так как они выбирали «Розовые сари».

— А фильм «Свалка» Люси Уокер, по-вашему, тоже десант?

Винтон: Чистой воды, хотя он прекрасен. Десантирование не обязательно означает плохое кино. Дело в процессе, в этике документалиста. Мы хотим знать, что стало дальше с этими людьми, какую пользу они извлекли из этого фильма. О пользе Люси Уокер мы знаем. Она прекрасный человек, ничего против нее не имею, но это именно те вопросы, которые мы хотим задавать. Документалистика — это ведь не журналистика.

— И в чем, по-вашему, основная разница между ними?

Винтон: Обычная журналистика — это поверхность, кожа, а документалистика — глубокая материя. Возьмем, например, фильм, который мы посмотрели тут на фестивале, — «Убийство шахтеров». Есть множество обычных журналистских сюжетов о шахтерах в Южной Африке, но в этой картине есть критическая позиция по отношению к власти и ангажированным медиа.

— На своем мастер-классе вы говорили, что понимаете режиссеров, которые дают в своем фильме только одну, личную, точку зрения как ответ на официальную позицию. Но насколько действенна такая одномерная репрезентация конфликтной ситуации? Есть несколько примеров фильмов об украинских событиях, где крымчане либо жители Востока Украины представлены такими клоунами-ретроградами. В результате зрители, на которых ориентировался режиссер, обречены воспринимать этих людей именно так без возможности понять их.

Винтон: Ты как раз вчера была на обсуждении пропаганды, может, ответишь?

Турнин: Думаю, тут небольшое недопонимание. Мы говорили, что поддерживаем фильмы с сильной точкой зрения или с режиссерской перспективой, но это не означает, что это только одна точка зрения.

Винтон: Мы не думаем, что объективность вообще существует. Документальное кино должно быть субъективным. Я всегда привожу пример споров об абортах. Мы показывали фильм «Судно» американки Дианы Уиттен о праве на рождение детей и о возможности аборта, и она говорит, что в Америке ее все время упрекают в том, что она демонстрирует только одну точку зрения, одну сторону, и оставляет за кадром другие. А мы ей посоветовали ответить американцам, что другая сторона — повсюду. Мы видим ее фильм как некую антипропаганду, как точку зрения, придушенную другой точкой зрения. И это может быть очень эффективно. Да и вообще-то никогда не бывает двух сторон явления — их множество.

— Вы также упомянули, что в Канаде показ фильма «Евромайдан. Черновой монтаж» вызвал жаркие споры и что вы не ожидали услышать такие прямо противоположные мнения. Во-первых, интересно узнать, какие аргументы приводят противники Майдана в Канаде. Во-вторых, очень показательна реакция украинской аудитории, которую удивило это расхождение во мнениях на Западе, так как действительно есть стереотип всеобщего западного одобрения украинской революции.

Винтон: Мы не были на этом показе — уехали на Берлинале, но нам потом подробно рассказывали. Оказывается, из-за показа этого фильма нас даже некоторые называли пронатовцами, хотя это абсурд. Но «Евромайдан» показывает национализм, а он для многих прогрессивных людей на Западе проблематичен.

(Эзра уходит на показ конкурсного фильма.)

Турнин: Вообще на Западе много мейнстримных медиа, которые автоматически поносят Россию, забывая, что этот конфликт — очень сложная материя. Украина и Крым сегодня в центре геополитической борьбы. На Западе сейчас много как антироссийских, так и антинатовских настроений. Украина стала таким перекрестком интересов ЕС, НАТО и России, и нельзя упускать кого-то из них.

— Как и Судан.

Турнин: А, вы тоже вчера смотрели «Мы пришли к вам с миром» Хуберта Саупера? Да, есть параллели. Канадские медиа преподносят конфликт на Юго-Востоке Украины как имперскую борьбу, но мнения публики были очень разные. К нам пришли украинские эксперты, пророссийские зрители — и высказывались мнения, которые нас поразили.

— Можно ли выделить какую-то одну тему, наиболее популярную сейчас среди документалистов?

Турнин: Самые распространенные и типичные темы — это война и окружающая среда. Вообще интересно то, что в документальном кино есть свои волны. Каждые пару лет появляется пять-шесть фильмов на одну и ту же тему: сейчас это фильмы про Сирию, в том числе про эмигрантов оттуда, которым сложно получить убежище, так как отсутствует универсальный свод законов в поддержку мигрантов. Или вот, например, в последние годы появилось три-четыре фильма про сахар: о питательных и влияющих на психику свойствах сахара или, наоборот, о том, что сахар — это яд.

— А какие темы, как вам кажется, недостаточно раскрыты?

Турнин: Сложно сказать. Мне бы хотелось, чтобы было больше фильмов о правах женщин и ЛГБТ. На Западе существует консенсус — дескать, нам больше не нужны такие фильмы, потому что у нас уже наступила постфеминистская эра. Полная ерунда! Может, конечно, где-то это и так, например, в Швеции или Дании, где официально узаконены равная зарплата для всех, равный доступ к трудоустройству, образованию и т.д. Но так пока не во всем мире. Однозначно не хватает фильмов на эту тему из Восточной Европы: я не помню ничего такого, кроме как о Femen.

— Недавно киевский «Мыстецкий арсенал» объявил, что не будет проводить биеннале в этом году, поскольку в военных условиях это невозможно. А через несколько дней кураторы сообщили, что это событие все равно состоится, так как сейчас, как никогда, Украина нуждается в искусстве как инструменте рефлексии и критики текущих событий. Как вам кажется, бывают ли моменты, когда, грубо говоря, становится не до искусства?

Турнин: Я глубоко убеждена, что Киевская биеннале должна проводиться. Не бывает неудачных обстоятельств для проведения необходимых дискуссий. Важная роль искусства — рефлексия на тему того, что происходит в обществе, даже во время войны. Никто не сомневается в том, что во времена кризиса, войны есть другие, более важные вещи — например, безопасность, здравоохранение, доступ к чистой воде и пище. Но искусство — это важная сила, способная выражать обеспокоенность тем, что происходит. Война в новостях временна, потом о ней никто не будет говорить, и когда этот кризис на Украине закончится, она сойдет с экранов телевизоров. А такие мероприятия, как биеннале или, например, Docudays, будут по-прежнему притягивать мировое внимание к Украине. Продолжать думать об искусстве — это не буржуазно. Я приведу еще один пример. В Сирии существует фестиваль Dox Box. Несколько лет назад, когда начались все эти события, организаторы решили, что не в состоянии провести полноценный фестиваль из-за войны. Но что они сделали? Они связались с нами, с международными фестивалями, и мы договорились, что в один и тот же день мы устраиваем показы новых сирийских фильмов и их классики в разных точках мира. Они все равно нашли способ проведения фестиваля в новом формате. Это был способ организаторов сопротивляться войне.

— В год вы просматриваете около 1500 документальных фильмов. Большинство из них — на остросоциальные темы: об угнетаемых классах, военных конфликтах и т.д. Притупляется ли у вас способность к сочувствию? Каково это — все время «смотреть на боль других»?

Турнин: Ох… Это действительно непросто, но... Главное, что эти истории становятся известны миру.

Понравился материал? Помоги сайту!