Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20245059Российский Минкульт, как известно, не выдал прокатного удостоверения «Любви» Гаспара Ноэ (тем не менее фильм еще можно посмотреть в московском «Пионере»). В украинском прокате у «Любви» таких проблем нет — и Лиза Бабенко встретилась с приехавшим в Киев на премьеру Ноэ, чтобы поговорить с ним о фаллоцентризме, майках Cinemetal и тяготах кинокритиков в Каннах.
— У нас с вами всего 20 минут...
— О, это плохо. Во время коротких интервью обычно задают одни и те же вопросы вроде «реальные ли это события» или «как вы снимали эротические сцены». И это странно, потому что потом это очень раздражает: ты рассказываешь разным людям те же вещи, которые уже рассказывал 20 минут назад…
— Тогда предупредите, если почувствуете, что с нами происходит то же самое. Главный герой «Любви» — это секс?
— Ну, я бы назвал это плотской любовью. Секс может быть просто какой-то холодной сценой, сценой воспроизведения рода… Вообще существует потребительский путь наслаждения сексом, где люди погружены в игру соблазна, соблазнения. А в моем случае речь идет как раз о любви и о страсти — мои герои пытаются создать настоящую пару, которая должна перерасти в семью. Но проблема в том, что они окружены вот этим потребительским миром с заданной не ими системой сексуальных отношений. Они очень любят друг друга, но вечеринки, на которые они ходят, алкоголь, фрустрации... все это их засасывает. Понимаете, западная культура во многом состоит в соблазнении и потреблении. Поэтому героям хочется видеть внутри пары кого-то еще. Потом начинается ревность, взрыв страха, слезы, расставания…
— Вот так, в обычной жизни, вы выглядите очень... фаллически. К примеру, ваша гладкая лысина... А в фильме вы специально пытаетесь взять на себя эту роль символического фаллоса, вокруг которого организована вся эта сексуальная вселенная. Там всюду намеки на вас, на ваши фильмы, на вашу жизнь, вы словно говорите: «Да, это я! И я это могу!» То есть на самом-то деле это вы, а не Мерфи, эякулируете в экран в самой ироничной и эффектной сцене фильма?
— (смеется) Да, это я! И это мой член. А еще я играю бывшего любовника главной героини, галериста. Вы узнали меня?
— Ну разумеется.
— Знаете, это было изумительно: показать член всем Каннам. После показа тебя интервьюирует пресса, критикуют, достает телевидение… И никто так и не узнал тогда, что я клал на все это (смеется). Но если серьезно, для меня пенис, рука, нога — это равные части тела, с равным правом на репрезентацию.
— Хотели пенетрировать всех нас?
— Ну, я не знаю других режиссеров, которые сделали что-то подобное. Есть фотографии голого Фассбиндера, голого Пазолини, но в общем-то и все. Их не так много. Еще писатели — вроде Мисимы. Даже не знаю, почему режиссеры не раздеваются!
— Насчет Фассбиндера. Почему из всей линейки маек Cinemetal вы выбрали главному герою эту?
— Я нашел эту футболку в Нью-Йорке. Там есть кинотеатр IFC Center, у них продается вся коллекция этих хард-метал-дизайнерских футболок. Одна со Скорсезе, написанным как лого Scorpions, другая — c Фассбиндером под Metallica. Там еще есть Триер… ну и другие. Я купил со Скорсезе и с Фассбиндером. Вообще много из моей личной одежды было использовано в фильме, как эта футболка.
— «Любовь» — очень ироничный фильм. И очень рационально сделанный. Вы же точно просчитали его для каннского конкурса, не правда ли?
— Ну не знаю. Тут можно сказать другое. Если ты режиссер, то, конечно, наслаждаешься каждой поездкой на этот фестиваль. Но каждый раз, когда я участвую с картиной в Каннах, выигрываю что-то или нет, получаю плохие отзывы или нет — как в случае с этой картиной, на которую там было полно плохих отзывов, — я задумываюсь еще и о самих оценщиках, о кинокритиках. Что с ними со всеми происходит в этих Каннах? Критики, например, там почти не спят, много пьют, изнывают от жары, успевают смотреть фильмы очень выборочно. Часто это сугубо интеллектуальные картины, за которые они субкультурно болеют, отслеживают их. Вот не знаю, что и как для таких людей можно просчитать.
А насчет того, как я делал этот фильм... Вот некоторые ходят к психоаналитикам. А я никогда не ходил. Вместо этого я выражал вещи, которые происходят со мной в жизни, через кино. Ну и, слушайте, не так уж много было за последние 50 лет фильмов, которые бы показывали, чем является любовный роман изнутри, что за ним стоит. У нас полно психологических драм, триллеров, хорроров, даже научной фантастики на эту тему, потом идет так называемое adult video с кучей бодибилдеров и татуированных девушек, но это не то, что я знаю о сексуальной жизни или любви вообще. Короче, есть нечто в нашей с вами жизни, что до сих пор так или иначе оставалось непредставленным в киноэкранной культуре. Это личный фильм, но он еще и восполняет эту нехватку. Меня бы как зрителя порадовало, если бы режиссеры делали фильмы о своей личной жизни. Вы, конечно, знаете Жана Эсташа. Так вот он как-то сделал отличный фильм о своей жизни с женой и любовницей. Для этого он записывал все, что они говорили; в фильме были реальные диалоги его любовной жизни. Он не дал сценаристу изменить ни слова в этих диалогах. Потому что это то, что было взято из самой жизни, это она сама и есть.
— В одном интервью вы признались, что в сцене, которую потом вырезали по соображениям ритма, Электра, главная героиня, говорит фразу, граничащую с мифологическим прозрением Антигоны: «Влюбленность может оказаться иллюзией, но любовь — никогда». Эта фраза, конечно же, выделялась, ведь в вашей очень телесной картине нет места метафизическим вопросам о самой любви. Это «по-настоящему сентиментальное кино о сексе», ваше полубиографическое телесное упражнение из «спермы, пота и крови», и мне или кому другому не нужно пытаться искать здесь что-то большее — ни по форме, ни по содержанию.
— Знаете, у слова «любовь» множество коннотаций. Это как слово «жизнь». Оно содержит все и ничего одновременно. Любовь — это пустая рамка, в которую ты можешь вставить что угодно. Любой рисунок.
— И вы вставили секс как основное проявление любви?
— Да. Но секс тоже бывает разный, как и любовь. Бывают intelligent любовь и секс, а бывают потребительские, консьюмеристские любовь и секс. Ну и потом, состояние влюбленности делает тебя просто слепым. Да, это состояние плотского желания, оно полностью завладевает тобой. Я был в ситуации, когда твоя мать умирает, но ты более захвачен своим романом, чем этой ситуацией вероятной смерти. Это глупо, но что я могу поделать.
— А почему вы решили монтировать эпизоды не в хронологическом порядке? В «Любви» повторяется этот прием, уже использованный вами в «Необратимости»…
— Анахронический сюжет — это то, как работает наша память. Если мы пересмотрим наше прошлое, мы увидим, что имеем некие разрозненные вспышки, которые воспроизводятся в эмоциональном порядке, не во временном. Во «Входе в пустоту» главный герой переосмысливает свою жизнь в ходе фильма, и его воспоминания идут в хронологическом порядке. И меня уже тогда расстроило, что фильм получился слишком линейным для того, чтобы казаться правдивым. Я решил, что уже в следующей работе точно сделаю все как пазл. Про «Необратимость» многие мне говорили, что самая красивая и удачная сцена — последняя, которая рассказывает нам о том, как эта пара, собственно, познакомилась. Я спросил — почему? Мне ответили: потому что ты видишь момент надежды, который вдруг может спасти погибающую жизнь, в самом конце. И это оказалось даже больнее для зрителя, который все равно уже знает, что случилось необратимое.
— Вы не считаете, что любовь стоит вообще сегодня переопределить или даже переизобрести?
— Да, я бы хотел этого. И многие пытаются это сделать — вот герои «Любви», например. Но им всего 25, и они слишком много пьют…
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20245059Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20246611Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202413176Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202419650Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202420313Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202422967Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202423718Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202428896Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202429019Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202429671