Вселенная Каракиса

Один из эпиграфов к этой книге, принадлежащий авторству писателя и диссидента Виктора Некрасова, учившегося у Иосифа Каракиса на архитектурном факультете Киевского строительного института в 1930-е годы и впоследствии поддерживавшего с ним дружеские отношения, гласит: «Дома нужно рассматривать как книжки. И тогда тебе многое откроется...» Это высказывание обладает оборотническим эффектом — в том смысле, что и книги вполне можно рассматривать как жилые дома, а порой и даже как поражающие воображение готические соборы, созданные искусными зодчими со всем доступным им мастерством и полной отдачей величайшему из искусств — строительству словом.

Архитектор информационных технологий, исследователь архитектуры Киева, фотограф и просветитель (автор множества статей в Википедии) Олег Юнаков смог в изданной им книге о выдающемся советском украинском архитекторе Иосифе Каракисе (1902—1988) реализовать многие из своих разносторонних дарований. Более чем 500-страничный альбом, посвященный Каракису, — это богато иллюстрированный (всего труд содержит более 1100 иллюстраций, абсолютное большинство которых опубликовано впервые), тщательно продуманный и со вкусом выполненный литературно-архитектурный памятник с обширным справочным аппаратом, подробной библиографией, всевозможными таблицами, указателями, документами, приложениями и т.п. Можно сказать, что это издание — настоящий гимн архитектуре, исполненный с большой любовью к объекту изучения. Такого рода книги всегда стоили во всех смыслах дорого и являлись подлинным украшением домашних библиотек.

Наверное, почти каждый архитектор, художник, писатель и просто выдающийся творческий человек, не лишенный тщеславия, в душе мечтает, чтобы его наследие систематизировали с таким вниманием и почтением, как это сделал Олег Юнаков в отношении Иосифа Каракиса. Особого рода мемориальный характер книге придает и участие в ее подготовке в качестве редактора и научного консультанта дочери Каракиса Ирмы Иосифовны, также архитектора по профессии, кандидата наук. Вместе с тем преклонение перед Каракисом (а автор особо отмечает, что даже учился в построенной по его проекту школе) порой несколько притупляет критический ум исследователя и мешает необходимой отстраненности от приводимых им чужих воспоминаний, часть из которых может показаться стороннему наблюдателю эмоциональными преувеличениями в построении идеального образа героя книги.

В подтверждение этому приведу небольшой фрагмент из авторского предисловия: «Иосиф Юльевич был принципиален во всем, даже в быту — никогда не курил, не пил, не повышал голоса. Он не добивался званий, должностей и не стремился к продвижению по карьерной лестнице. Особо поражала отмеченная многими его врожденная тактичность по отношению к людям. Собирая по крупицам сведения об эпизодах и фактах его жизни, можно понять, насколько неординарно и порой проблематично сложилась судьба мастера. Было все — запреты на выезд за границу (несмотря на частые приглашения и победы в конкурсах), отказ, последовавший после выдвижения Иосифа Юльевича (при полной поддержке коллектива института) ученым советом на звание члена-корреспондента, отстранение от преподавательской деятельности, замалчивание авторства его объектов во многих публикациях в прессе и так далее. Вопреки этому И. Каракис слыл мягким человеком: “Иосиф Юльевич, по отзывам всех, кто его знал, был человеком крайне толерантным и незлобливым”. О нем, как следует из воспоминаний лично знавших его коллег, никто ни разу не сказал плохого слова и не подверг критике его человеческие качества. Это может показаться странным, так как архитектор, добившийся известности и успешный в творчестве, часто становится объектом зависти. Своей скромностью и добротой он абсолютно не давал для этого повода…» (с. 11).

Трудно сказать, является ли такой уж положительной характеристикой то, что никто ни разу не сказал плохого слова и не подверг критике личные качества известного деятеля — верится в подобное с трудом, тем более что далее Юнаков пишет про частую зависть к Каракису его же коллег. А ведь известно, что настоящая Зависть крайне редко ходит в одиночку, предпочитая общество своей верной подруги — Злословия. Впрочем, желание друзей представить именитого архитектора исключительно в добром свете (что, конечно, выглядит несколько наивным) чисто по-человечески вполне понятно, а сам Юнаков сразу же предупредил читателя, что «данная книга не претендует на глубокий профессиональный анализ творчества Иосифа Юльевича Каракиса, его наследие еще ждет своих исследователей» (с. 9).

Тем не менее очевидно, что «профессиональные исследователи», если таковые найдутся и захотят заняться дальнейшим изучением наследия Каракиса, не смогут обойтись без книги Юнакова, в которой собран действительно уникальный архивный (иллюстративный, документальный, мемуарный) материал. Вообще заслуживает уважения сам принцип создания этого фундаментального труда, согласно которому биограф длительное время увлеченно искал везде следы присутствия своего героя и всего, что с ним связано, совершая путешествия в разные страны, посещая построенные Каракисом объекты, собирая и штудируя литературу о нем, встречаясь со знавшими его людьми, попутно делая при этом свои «маленькие» открытия (к примеру, исследователь разыскал по фотографии могилу отца архитектора, похороненного в 1943 году в Ташкенте). Недаром к своему авторскому предисловию Олег Юнаков взял эпиграф из Василя Быкова: «Работа над книгой — это не только работа над строкой и фразой, а нечто более важное...» Я бы сказал, что это, прежде всего, работа над самим собой и тренировка умения раскрывать целую вселенную через какую-то вещь или некоего человека. Последнее Юнакову вполне удалось.

Труд о Каракисе может быть интересен даже тем, кто вовсе не увлечен изучением советской архитектуры и никогда не был на Украине и в других странах и местах, где работал архитектор. Уверен, что каждый культурный человек почти наверняка сможет найти в книге что-то близкое для себя лично. Например, я нашел в этом альбоме впервые опубликованный рисунок Каракиса, на котором изображена церковь Спаса Преображения на Ильине улице в моем родном Великом Новгороде (к сожалению, дата его создания неизвестна). Даже просто рассматривая многочисленные фотографии альбома, можно пропустить через себя трагическую и одновременно героическую историю XX столетия, замечая, как менялись различные эпохи, жившие в них люди и возводимые этими людьми строения. Но самое интересное — это, конечно, погружение через воспоминания и документы в богатую событиями жизнь замечательного представителя советской цивилизации, из которой многие из нас родом.

В основу структуры книги положен хронологический принцип, позволяющий последовательно знакомиться с довольно продолжительной трудовой деятельностью Каракиса от конца двадцатых до конца семидесятых годов, когда он вышел на пенсию и с большой горечью записал на листке бумаги: «Мне 77 лет... Не по своему желанию я стал пенсионером. Я здоровый, крепкий, могу быстро и долго ходить до 6—8 часов подряд. Могу копать землю, работать топором, носить воду из колодца, поливать деревья, огород, цветы... День целиком заполнен. Однако не по своему желанию я стал пенсионером. Уничтоженный, лишенный прав заниматься своей специальностью, которой занимался более 50 лет... Могу чертить, рисовать, красить, работать без очков. Пенсионер — я живой труп, лишенный права работать по призванию. Почему???» (с. 36). Отдельная глава как раз посвящена последним годам жизни архитектора. Перечислить в небольшой рецензии все, созданное Каракисом, вряд ли возможно и уместно, достаточно назвать лишь такие объекты, как ресторан «Динамо», Национальный музей истории Украины, Еврейский театр, гостиница «Украина», Фархадская ГЭС и др. Многие из планов мастера так и не были реализованы, а многое из того, что было построено, оказалось уничтоженным в результате военных действий, но и то, что сохранилось до наших дней, не может не впечатлять.

Не секрет, что, как правило, у выдающихся людей должны быть не менее выдающиеся учителя. Доктор архитектуры Юрий Асеев отмечал: «Учителя Иосифа Каракиса являлись видными зодчими. Академик A.М. Вербицкий, один из основателей высшего архитектурного образования в Украине, говорил: “Профессия архитектора — это стиль жизни, где нет второстепенного, — все главное…” Это стало девизом профессиональной деятельности И.Ю. Каракиса» (с. 49). Другим учителем Каракиса был один из крупнейших представителей русского авангарда, родоначальник конструктивизма Владимир Татлин (1885—1953), участвовавший в 1910-х годах в выставках таких объединений, как «Мир искусства» и «Бубновый валет». По воспоминаниям Александра Хорхота о конце 1920-х годов, Каракис «...воспринимал полным сердцем все, что Татлин предлагал... строить в области композиции и архитектуры. Каракис уже в то время был очень привержен так называемому левому направлению в архитектуре и отличался особым творческим запалом. Если существует такая наиболее поощрительная характеристика специалиста, то я бы сказал, что эта характеристика — ищущий. И вот к числу таких ищущих людей творческого толка нужно отнести в первую очередь и в самом деле Иосифа Юльевича» (с. 54).

В 1933 году Каракиса, бывшего до этого внештатным сотрудником Киевского строительного института, зачислили в штат, и впоследствии, как пишет Юнаков, ссылаясь на статью члена-корреспондента Украинской академии архитектуры Елены Олейник, «он стал одним из лучших преподавателей, “попасть на лекции к которому считалось большой удачей”». В 1930-е годы в СССР и, в частности, на Украине свирепствовал страшный голод, от которого гибли и страдали миллионы людей. «В годы голода в стране власть имущие озаботились строительством ресторана («Динамо» в Киеве. — Н.П.). Трехлетней Ирме Каракис запомнились на улицах трупы умерших от голода крестьян, приехавших из сел в надежде выпросить ломтик хлеба возле магазинов. Там отпускали по куску хлеба (на семью), и там же, рядом с магазинами, умирали крестьяне. После строительства ресторана автору в виде благодарности выдали талоны на питание, и он приводил с собой дочку, чтобы разделить предоставленную ему еду. В то время это было чудом!» (с. 70).

Репрессии 30-х годов также не совсем обошли стороной Каракиса, и он лишь чудом сумел избежать отправки в лагерь. Опасность нависла над ним в связи с уже упомянутым рестораном «Динамо», который долгие годы был местом встреч киевской элиты. «В нем часто проводились правительственные банкеты. Во время строительства было принято решение изменить конструкцию перекрытий — протесты архитектора услышаны не были. Бывший педагог архитектора Каракиса, профессор В.Н. Рыков, который за свои шесть десятков лет уже многое повидал, посоветовал Иосифу Юльевичу составить соответствующую докладную записку. Архитектор последовал его совету. По прошествии определенного периода эксплуатации здания спустя час после окончания банкета, на котором присутствовало высокое военное начальство, штукатурка потолка над залом начала сыпаться. В ту же ночь (около четырех часов) за архитектором приехал “черный воронок” с сотрудниками НКВД, которые дали ему 15 минут на сборы. Дочь архитектора вспоминает: “В те годы (1937—1938) почти в каждой семье были, на всякий случай, приготовлены мешочки с необходимой сменой белья, сухарями, зубной щеткой и документами. В доме, где мы жили, на улице Артема № 26-a, проходили частые аресты военных специалистов, инженеров (так называемых “врагов народа”). Две мои подруги остались без родителей. Я помню, как тогда папа обнял нас с мамой и на несколько минут мы замерли втроем, пока ожидающие стояли в коридоре. Затем его увезли куда-то в ночь”. Однако дней через десять отпустили — помогли своевременно составленная докладная записка и письмо от командующего Киевским военным округом И.Э. Якира, доказавшего, что вины архитектора в этом нет». К несчастью, у самого Якира, когда спустя время пришли уже за ним, высоких заступников не нашлось, и в 1937 году его арестовали и затем расстреляли — реабилитирован он был лишь после смерти Сталина, в 1957 году.

Очень проникновенно в книге описывается судьба Каракиса и его семьи в годы Великой Отечественной войны. Уже в июле 1941 года архитектор был направлен из Киева на строительство военных заводов в Ростов. «Из города уходили с чемоданами (у Ирмы — рюкзак за плечами) под гул самолетов и свист снарядов. Организованной эвакуации не было. С большим трудом пробирались на пристань, где стоял переполненный пароход. Под обстрелами самолетов, летевших бреющим полетом, за ночь доплыли к острову Амур (возле Днепропетровска), а затем на лодках переправились к станции. Здесь ожидали открытые запыленные угольные платформы, на которые взбирались “с боем”. Стоя, в тесноте ехали в основном ночью, днем эшелон обстреливали немецкие самолеты. Путь от линии фронта оставил самые страшные воспоминания. Вначале все дрались за стоячие места. Две женщины с визгом рвали друг другу волосы, после чего одна стащила у второй с головы черную шляпу с большими полями и выбросила на железнодорожные пути. Разъединить их не смогли, так как на полу платформы сидели десятки людей, боявшихся встать, чтобы не заняли их места. На редких остановках спрыгивали только мужчины (“кое-что вылить” и набрать воды). Ирме навсегда врезалась в память картина, когда к эшелону из расположенных рядом сел подходили крестьянки в платочках с ведрами колодезной воды на коромыслах и из кружек поили беженцев, опасавшихся покидать платформы, так как поезд мог без предупреждающих гудков двинуться в любую минуту. На станции Ясиноватая, пробыв пару дней на вокзале, попали в товарные вагоны и несколько ночей добирались до Ростова-на-Дону, куда приехали 19 июля 1941 года» (с. 181).

Пребывание в Ростове-на-Дону, впрочем, оказалось недолгим и крайне опасным: «В сентябре уже начали бомбить и Ростов, а в октябре бои усилились, улицы были усыпаны трупами. Город несколько раз пытались захватить немцы — входили, но их отбивали. После того как немецкие войска в первый раз оккупировали Ростов, семья не успела выбраться из города и около недели пребывала в условиях страшных перестрелок и артиллерийских боев. В парадных лежали убитые. Как только войскам Красной Армии удалось временно вернуть город, семья спешно, с жалкими пожитками в рюкзаках, двинулась вдоль железнодорожных путей. По дороге их подобрали военные, возвращавшиеся из госпиталя, и довезли до первой железнодорожной станции, которую тоже постоянно бомбили. В сохранившемся детском дневнике Ирмы, который она вела на обратной стороне листов бухгалтерской книги ее дедушки, очень ярко описывается бомбежка вокзальной площади Ростова. Все вжимались в стены вокзала и домов на площади, а самолет с открытой кабиной, в которой виден был высунувшийся стрелок с пулеметом, бреющим полетом кружил над площадью и обстреливал беженцев. Из Ростова в товарных вагонах, с многочисленными пересадками, отправились в сторону, противоположную линии фронта. Большинство составов шло в направлении Средней Азии: Казахстана, Узбекистана и других республик. Под обстрелами, впроголодь, с большим опасением отстать от эшелона на станциях, где можно было набрать котелок воды, пересекли Волгу, Казахстан и в забитых людьми теплушках, среди больных тифом, которых выкидывали на полустанках (в надежде на санитарные поезда), наконец прибыли в Ташкент» (с. 181—182).

Таковы были реалии военного времени. К счастью, и сам Иосиф Каракис, и его дочь Ирма смогли вынести все тяготы эвакуации и бремя жизни в тылу, хотя дед Ирмы умер, так и не дожив до Дня Победы. С марта 1943 года по 10 августа 1944 года Каракис занимал должность главного архитектора и руководителя Архитектурно-строительного бюро Фархадской ГЭС, строительство которой «широко освещалось в центральной печати, а по темпам сравнивалось разве что с ударными стройками первых пятилеток» (с. 188). Любопытно, что в соавторстве со знаменитым скульптором Верой Мухиной, автором монумента «Рабочий и колхозница», на скалах в центральной части комплекса Фархадстроя «были запроектированы художественные образы героев народного эпоса — Фархада и Ширин» (с. 190). Проект этот, к сожалению, не был реализован, но замысел его интересен уже тем, что в поэме Алишера Навои «Фархад и Ширин» (XV век) целая глава была посвящена тайне строительства, которую пытался постигнуть у мастера-каменотеса Карена царевич Фархад. То есть в каком-то смысле Каракис через легендарный образ пытался прославить и то дело, которому служил сам, тем более что Навои сравнил и все повествование о Фархаде и Ширин с архитектурным сооружением: «Кто повести впервые строил дом, / Сказал, что был Фархад каменолом…» (перевод Л. Пеньковского). Как пишет уже о работе «каменолома» Каракиса Олег Юнаков: «Камни для плотины и укрепления берега реки добывали в каменоломне поселка Горный Науского района Ленинабадской области Таджикской ССР (ныне Спитаменский район Согдийской области Таджикистана). Все приезжавшие на стройку архитекторы из разных республик и Москвы, сотрудники Госстроя, посетившие строительство, оставляли свои восхищенные записи, отмечая огромный размах стройки и особенные успехи автора, создавшего этот прекрасный комплекс среди голых скал. Большое внимание уделялось архитектонике машинного зала и плотины. Поражали масштабы и пропорции этого мощного сооружения» (с. 193).

Из книги также можно узнать, что Иосиф Каракис чуть было не стал соавтором памятника А.С. Пушкину у Русского музея в Ленинграде. В 1947 году разработанный им и скульптором Л.Д. Муравиным проект монумента получил вторую премию на Всесоюзном конкурсе, победителем которого в итоге стали скульптор М.К. Аникушин и архитектор В.А. Петров (в дополнительных турах конкурса Каракис не участвовал). Эскизы памятника Пушкину, выполненные Каракисом, опубликованы в альбоме, и на них образ поэта исполнен некой воздушности и похож не то на призрака, не то на готовую вот-вот вспорхнуть с постамента большую диковинную птицу.

Одна из глав труда посвящена преподавательской деятельности Каракиса в годы «борьбы с космополитизмом», развязанной за несколько лет до смерти Сталина. В сентябре 1951 года в актовом зале Киевского инженерно-строительного института (КИСИ) состоялось собрание с целью осудить архитекторов еврейской национальности. Под раздачу попали член-корреспондент Академии архитектуры УССР профессор Яков Штейнберг и доцент Иосиф Каракис. Как пишет Юнаков: «За недавно построенную в Луганске прекрасную гостиницу “Октябрь” Иосиф Юльевич был обвинен в украинском буржуазном национализме, а через некоторое время и в космополитизме, архитектурным признаком которого явился конструктивизм тридцатых годов. (Националист-космополит — не абсурд ли?) Я.А. Штейнберг вынужден был “покаяться” за надуманные грехи, а Каракис сказал только, что “жил и работал по совести”. Якова Штейнберга оставили в институте, а Иосифа Каракиса через семестр уволили, тем самым вообще перекрыв возможность преподавать. Академик архитектуры В.И. Ежов вспоминал, что в одну из встреч на даче в Русановских садах, когда они с Иосифом Юльевичем заговорили о позорном судилище, Каракис заметил: “А ведь могло быть значительно хуже. Готовили Колыму, я отделался легким испугом”» (с. 273).

По воспоминаниям Александра Хорхота, «большинство студентов очень тяжело восприняли увольнение Каракиса и не могли смириться с тем, что лучший педагог, с которым они успели сродниться за время учебы, больше не будет преподавать. На комсомольском собрании было сказано: “Лучшего педагога Иосифа Юльевича Каракиса нет больше среди нас”. На что последовал ответ: “Так решила партия”» (с. 274). Несмотря на протесты студентов и двадцатилетний преподавательский стаж, выдающийся архитектор оказался не только без любимой работы, но и без средств к существованию (единственным доходом семьи на тот момент была лишь пенсия матери). Дочь Каракиса Ирму, получавшую за отличную учебу повышенную стипендию, тут же лишили в вузе не только повышенной стипендии, но и обычной. Чтобы выжить, Иосиф Каракис был вынужден безымянно проектировать новые станции метро, авторство которых приписывал себе председатель Союза архитекторов УССР Г.В. Головко, который, как выяснилось позднее, и выдвинул кандидатуру Каракиса для разгрома в качестве «космополита» на том позорном собрании (с. 275).

В приложении к книге относительно этих событий приводится версия архитектора Арона Блайваса, который полагает, что «обвинение Каракиса в космополитизме и превращение его в объект травли в Украине исходило не из центра, а от киевских организаций». В беседе с Юнаковым Блайвас отметил, что «антисемитизм в эту пору уже сильно нагнетался, а председатель Союза архитекторов Г. Головко был всегда пропитан этим духом. Здесь, скорее всего, переплелись личные мотивы, стремление быть на хорошем счету у начальства и желание наказать Каракиса. Между тем Андрей Антонович Гречко, который в то время командовал войсками Киевского военного округа, понимал, что после расправы над Каракисом разберутся и с ним лично, и указал, чтобы гонения прекратили. Это соответствует версии о том, что критика шла снизу, и косвенно следует из того, что, по слухам, вначале власть поддерживала травлю, а потом перестала» (с. 518). Характерно, что, как и в период Большого террора, у Каракиса нашелся если не прямой покровитель, то косвенный заступник, причем карьера Гречко завершилась куда более удачно, чем у Якира, — как известно, после смерти Сталина ему было присвоено звание маршала, а позднее он стал и министром обороны СССР.

Между тем лишение права учить студентов Каракис переживал очень тяжело. По воспоминаниям дочери, «отец целую неделю сидел, запершись в своей комнате» (с. 282). Вернуться к преподаванию в КИСИ он частично смог лишь через десять лет, когда у института сменился ректор, а до тех пор работал в Государственном институте проектирования городов (Гипроград), причем на протяжении всех 1950-х годов его имя старательно вымарывалось из публикаций об архитектуре (с. 282). Эпоха оттепели не во всех уголках Советского Союза началась одновременно и проявлялась одинаково.

Рассказывая о периоде работы Каракиса в Киевском зональном научно-исследовательском и проектном институте типового и экспериментального проектирования жилых и общественных зданий (КиевЗНИИЭП) в 1963—1976 гг., Юнаков дополняет его человеческий портрет описанием отношения архитектора к животным: «Каракис очень любил животных. Каждую зиму в любую погоду по выходным дням он ездил в Русановские сады, где у семьи была дача, кормить оставшихся в садах собак и кошек. Животные, завидев его, мчались навстречу, зная, что он принес еду. Они его любили и часто преподносили свои сюрпризы. В отделе Иосифа Юльевича прижилась пушистая серая кошка, которую он подкармливал, спала она в коробке под его столом. Как вспоминает сотрудница отдела, инженер Галина Гурова, в один из понедельников, когда Иосиф Юльевич утром пришел на работу и сел за свой стол, раздался его изумленно-восторженный возглас. Находившиеся в комнате сотрудники подбежали к нему: “Что случилось?” В ящике под столом (возле батареи) в коробке лежали маленькие живые комочки — котята. Вскоре вернулась кошка и обрадовалась еде, положенной рядом с ящиком. Несмотря на заботу, кошка однажды проявила свой капризный нрав. После утверждения на совете разработанных проектов материалы были отпечатаны и подготовлены к отправке в Центральный институт типовых проектов. Утром, когда сотрудники вышли на работу, возле стопки чертежей их ожидал малоприятный сюрприз, оставленный кошкой. Однако надо отдать ей должное: сказался природный инстинкт, и кошка старательно забросала свой “подарок” смятыми кальками (предназначенными для отправки в Центральный институт типовых проектов). Пришлось срочно повторно печатать всю документацию» (с. 311—312).

В книге вообще немало такого рода историй, делающих повествование о работе Иосифа Каракиса поистине живым и гуманистическим. Читается труд легко, хотя по сути это целая энциклопедия, посвященная, правда, одному человеку. Похвально и то, что автор не собирается останавливаться на достигнутом, призывая отправлять ему «интересные факты, связанные с биографией и творческой деятельностью И. Каракиса, которые не указаны в книге» по адресу: [email protected]. Думается, что в будущем эта научно-популярная книга и дополнительные материалы о Каракисе, которые неутомимый Олег Юнаков еще соберет, в том числе и при помощи откликов читателей, могли бы не только обернуться вторым изданием альбома, но и стать добротной основой для просветительского интернет-портала, посвященного советско-украинской архитектуре и наследию семьи Каракисов. В частности, было бы важно опубликовать целиком воспоминания Ирмы Иосифовны, сами по себе представляющие культурную ценность. Кстати, в примечаниях Юнаков пишет, что «в годы эвакуации в Ташкенте школы посещала Лидия Чуковская и знакомилась с детскими дневниками. С ней Ирма побывала у Корнея Чуковского, и он взял отрывки из ее дневника для материала к своим книгам» (с. 180).

В этом году исполняется 115 лет со дня рождения Иосифа Каракиса, а в следующем, 2018-м, — 30 лет со дня его смерти. Наследие архитектора, несомненно, еще долго будет осмысляться, а критика в его адрес не умолкнет. Но, как предрек историк архитектуры Виктор Чепелик (1927—1999): «Правда со временем станет на свое место, и из-под пепла безразличия и забытья блеснет хоть маленький лучик надежды. А если внуки заинтересуются, то сметут прах, и тогда развернется правдивым и искренним золотом наследство творца и удивит потомство находками и потерями... И обрадуются они, отдавшие почести широте душевных переживаний созидателя, его таланту, человечности и искренности, исходящим от его произведений, осветляя художественную ауру архитектора» (с. 36).

Олег Юнаков. Архитектор Иосиф Каракис. — Нью-Йорк: Алмаз, 2016. — 544 с., илл. 

Понравился материал? Помоги сайту!