Сэлинджер, персонаж Сэлинджера

Сэлинджер как реликвия

Уже немало молодых слушателей факультета английской литературы знают, где я живу, вернее, скрываюсь (следы их шин на моих клумбах с розами — этому доказательство).

Дж.Д. Сэлинджер скончался на 92-м году жизни в своем доме 27 января 2010 года. Смерть наступила от естественных причин. А уже в августе того же года в интернете можно было прочесть такие вот новости: «Похоже, что новый владелец компаунда, расположенного в Корнише, штат Нью-Хэмпшир, и ранее принадлежавшего покойному писателю-отшельнику Джей Ди Сэлинджеру, выставил на продажу некоторые предметы его домашнего обихода… Унитаз из дома Сэлинджера появился на еBay. Он оценен в 1 миллион, хотя принимаются и другие предложения… Пять было уже сделано… Этот унитаз Сэлинджер лично использовал многие годы… Кто знает, сколько историй было задумано и написано, пока Сэлинджер сидел…»

Унитаз был, разумеется, куплен. Хотя и неизвестно, по какой цене. В этой истории, которая вполне могла присниться покойному писателю в страшном кошмаре, нет ничего удивительного. Множество людей воспринимало Сэлинджера не просто как очень хорошего писателя, даже не просто как последнего почившего американского классика, а как объект культа. А всякий культ требует икон, реликвий и прочих священных предметов. Однако почти всю свою жизнь Сэлинджер, можно сказать, только тем и занимался, что ограничивал доступ публики к реликвиям. В результате цена каждой доступной реликвии несказанно выросла. Всякий дефицит создает повышенный спрос. Наверняка имение Сэлинджера и его дом перед продажей были тщательно очищены от всех видимых следов бывшего владельца. Но вот унитаз остался стоять. И был продан.

Позапрошлым летом законодательное собрание штата Нью-Хэмпшир приняло так называемый закон Сэлинджера. Этот закон предполагал ограничить право на коммерческое использование личности человека. Все эти права передавались наследникам. На практике это, например, означало, что никто не может использовать фотографию умершего лица в коммерческих целях без разрешения наследников. В последний момент губернатор штата наложил на закон вето, и он так и не вошел в силу.

Закон назывался «законом Сэлинджера», потому что фактически он принимался для защиты посмертных прав единственного человека, покойного писателя Дж.Д. Сэлинджера. Его сын, кинопродюсер и актер Мэтью Сэлинджер, потратил два года своей жизни на то, чтобы убедить нью-хэмпширских законодателей в его необходимости. И ему это почти удалось, но губернаторское вето все расстроило.

На пресс-конференции, посвященной этому событию, совершенно убитый Мэтью демонстрировал повсеместно продающуюся футболку с последней прижизненной фотографией писателя и рассказывал, как она была сделана:

«Фотограф буквально выпрыгнул на него из кустов… и сфотографировал отца в момент, когда тот от него отпрянул. На фотографии мой отец выглядит одновременно перепуганным, разъяренным и затравленным. Но сама по себе эта ужасная фотография показалась недостаточной для человека, сделавшего тишотку… Он взял и раскрасил его глаза в красный цвет, а лицо в желтый, чтобы он выглядел еще более уродливо и дико».

Майка по-прежнему продается. Через интернет можно купить.

Казалось бы, зачем тратить столько усилий из-за каких-то идиотских маек. Вот, например, буквально в получасе езды от Сэлинджера почти двадцать лет жил другой, не менее известный, литературный отшельник. И майки с его портретами тоже легкодоступны. Однако в Вермонте никто не требует принятия подобных законов. Гораздо разумнее было бы пробить закон, по которому можно было бы привлекать к уголовной ответственности фотографов, выпрыгивающих из кустов на пожилых людей и пугающих их до полусмерти.

Однако другое заявление Мэтью Сэлинджера вызывает значительно больший интерес. Одним коротким предложением сын писателя объяснил маниакальную ненависть отца ко всякой публичности. И это объяснение было чисто литературного свойства. «Если у читателя есть в голове определенный образ автора, это очень многое меняет», — сказал Мэтью Сэлинджер, наверняка повторяя любимую мысль отца.

Сэлинджер страдал множеством навязчивых страхов. Но, кажется, в течение всей своей жизни он больше всего боялся превратиться в чьего-то персонажа. Стать персонажем светской хроники, литературной тусовки, журнально-газетных сплетен было для него совершенно невыносимо. И все это гораздо серьезнее нормального желания приватности, боязни чужого мнения или страха постороннего вмешательства. Дело в том, что Сэлинджер был сам для себя литературным персонажем.

Сэлинджер и литературный процесс

Tолько, пожалуйста, не затыкайте мне рот!

Дж.Д. Сэлинджер не единственный знаменитый писатель, избегавший всякой публичности. Но в отличие, например, от немедленно приходящих на ум Пинчона и Пелевина Сэлинджер отказался от публикаций своих книг. Издательства, когда-то заключившие с ним контракт, имеют право на перепечатку его старых произведений. 250 000 экземпляров «Над пропастью во ржи» по-прежнему продаются каждый год. Однако ни одна его книга в электронном виде официально не продается. А его последнее опубликованное в журнале произведение, «16-й день Хэпворта, 1924», так никогда и не было напечатано в виде отдельной книжки. История невыхода этой книги проливает некоторый свет на литературное затворничество Сэлинджера.

Повесть «16-й день Хэпворта, 1924» заняла почти весь номер журнала «Нью-Йоркер» от 19 июня 1965 года. Несмотря на то что это, мягко говоря, странное произведение вызвало недоумение у большинства читающей публики и брезгливо-снисходительную реакцию штатных критиков крупнейших изданий, этот номер «Нью-Йоркера» быстро стал библиографической редкостью. В лучших самиздатских традициях его перепечатывали на машинках и переснимали на микрофильмы. Это была последняя прижизненная публикация писателя. С тех пор Сэлинджер прекратил все контакты с издателями и навсегда замолчал. Отдельной книгой повесть не выходила никогда.

В 1988 году Роджер Лэсбери, директор крошечного издательства Orchises Press, специализирующегося в основном на перепечатке классики, написал Сэлинджеру письмо, в котором предлагал ему издать «Хэпворт» отдельной книжкой. Сэлинджер уже несколько десятков лет жил отшельником в поселке Корниш, штат Нью-Хэмпшир. Его точного адреса не знал никто, кроме нескольких близких ему людей. Письмо было послано просто в Корниш, Сэлинджеру, практически «на деревню дедушке» (Сэлинджеру было тогда уже 69 лет). Лэсбери особенно не рассчитывал на ответ, но через две недели получил короткую записку, подписанную инициалами J. D. S. Сэлинджер благодарил и обещал, что подумает.

Прошло восемь лет. Лэсбери, который уже и думать забыл про эту историю, получил письмо от литературного агентства, представлявшего интересы Сэлинджера. Письмо начиналось так: «Перед тем как вы ознакомитесь с содержанием этого письма, вам, возможно, имеет смысл присесть…» Лэсбери уведомляли, что Сэлинджер согласен у него опубликоваться.

Через некоторое время Лэсбери получил письмо от Сэлинджера. В милой, непринужденной манере тот пересказывал ему содержание своей повести, как если бы оно было никому не известно, и добавлял: «Я даже не знаю, как мне удалось ее закончить. Я думаю, это лучшее, что я когда-либо написал». Сэлинджер предлагал обсудить детали за ланчем. Он писал, что на следующей неделе будет в Вашингтоне, в окрестностях которого располагалось издательство.

Они встретились в кафе. 77-летний писатель был бодр, весел и обаятелен. Лэсбери без звука согласился на все его требования, хотя некоторые из них были несколько странными: книжные магазины будут продавать книгу по цене издательства, то есть не заработают на ней ни копейки; книга выйдет без названия и фамилии автора на обложке; фамилия автора будет написана только на корешке и по диагонали. Макет книги, утвержденный Сэлинджером, выглядел довольно уродливо, но для Лэсбери все это было неважно. Он становился издателем Сэлинджера!

Подготовка к изданию книги заняла больше полугода. Все это время между автором и издателем шла оживленная переписка. Приближалась дата выхода книги. И тут случилось непоправимое. Лэсбери подал заявку в Библиотеку Конгресса на получение для книги специального номера. Этот номер печатается на книжке вместе с копирайтом. Такие номера получают все книги перед публикацией. Поскольку ежедневно Библиотека Конгресса присваивает сотню таких номеров, Лэсбери был уверен, что на его заявку никто не обратит внимания. Но он оказался не прав.

Статья о выходе книги была напечатана в «Вашингтон пост». На следующий день телефон Лэсбери разрывался от звонков журналистов, желающих взять у него интервью. Ему ничего не оставалось делать, как подтверждать факт будущей публикации. А еще через несколько дней в «Нью-Йорк таймс» вышла рецензия на повесть, написанная самым авторитетным литературным обозревателем страны Митико Какутани. Какутани писала рецензию на еще не вышедшую книгу, пользуясь нью-йоркеровским текстом почти четвертьвековой давности. Она заканчивала ее такими словами: «Бесконечно занимательный автор “Над пропастью во ржи”, писатель, покоривший сердца нескольких поколений читателей своим тонким пониманием, чутким слухом, совершенным знанием психологии подростка и, да, своим обаянием, произвел на свет кислую, неправдоподобную и, как это ни грустно, абсолютно необаятельную историю».

После выхода статьи Сэлинджер прекратил все контакты с Лэсбери. Он не ответил ни на одно из его многочисленных писем. «Хэпворт» так и не вышел отдельной книгой.

Повесть «16-й день Хэпворта, 1924» представляет собой письмо, написанное семилетним Сеймуром Глассом своим родителям из летнего детского лагеря. Письмо занимает около шестидесяти страниц. Довольно большая часть этого письма — список литературы, которую Сеймур просит выслать ему и своему пятилетнему брату Бадди:

«Любые неузколобые — и узколобые — книги о Боге и вообще о религии, написанные авторами, чьи фамилии начинаются с любой буквы после “И”; на всякий случай и те, что на “И”, тоже, хотя их, кажется, я уже все перебрал. Еще раз — полное собрание сочинений графа Льва Толстого… Любые замечательные, хорошие, просто интересные или даже прискорбно посредственные стихи, только бы не слишком знакомые и навязшие в зубах, а какой национальности поэт — безразлично… Чарльз Диккенс, можно благословенно полное собрание, а можно и в любом другом трогательном виде. Бог мой, я приветствую тебя, Чарльз Диккенс!.. Китайская “Materia Medica”, автор — Портер Смит… “Раджа-йога” и “Бхакти-йога”, два крохотных умилительных томика…» И так далее примерно еще на десять страниц.

Надо быть очень наивным или очень злонамеренным человеком, чтобы отнестись к этой вещи как к художественному произведению и оценивать ее по законам увлекательности или тем более правдоподобия. «Хэпворт», безусловно, является сакральным текстом и не может быть судим по законам литературных жанров.

Как отнесся к этому тексту мир, Сэлинджер хорошо знал еще с 65-го года. Вряд ли у него были какие-то основания предполагать, что за двадцать с небольшим лет ситуация сильно переменилась. Скорее всего, пытаясь опубликовать уже известное миру произведение, он хотел выяснить, так же ли важна реакция мира для него как для автора. Насколько эта реакция перевешивала для него желание донести свои тексты до тех немногих, кто поймет. То есть он прощупывал возможность новых публикаций. Видимо, результат эксперимента оказался для него однозначно отрицательным.

После этого случая он замолчал окончательно. Он не мог быть писателем. Не мог быть частью литературного процесса. Публикуя свои произведения, он неизбежно становился объектом критических оценок. А они задевали его настолько, что продолжать писать становилось невозможно. С большой вероятностью можно сказать, что Митико Какутани и ее многочисленные коллеги заставили Сэлинджера замолчать.

Сэлинджер как евангелист

Когда это литературное творчество было твоей профессией? Оно всегда было твоей религией. Всегда.

Сеймур Гласс появился на свет в 1948 году. Рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка», в конце которого главный герой вышибал себе мозги из пистолета, был опубликован в номере «Нью-Йоркера» от 31 января и принес известность молодому автору. До выхода «Над пропастью…» оставалось три года.

На рождение своей дочери Маргарет Сэлинджер подарил жене два рассказа: «Фрэнни» и «Зуи». Кроме них между 1955-м и 1959-м годами он опубликовал в журнале «Нью-Йоркер» еще две повести, «Выше стропила, плотники» и «Сеймур. Введение». В 1965-м был опубликован «Хэпворт». Все эти тексты рассказывают о гениальном семействе Гласс. Старший среди семерых детей водевильных актеров, Сеймур, до тех пор, пока не покончил с собой, являлся для остальных чем-то вроде живого бога. Следующий по старшинству, писатель Бадди, выполняет роль евангелиста. Остальные братья и сестры — апостолы.

В возможность существования такого семейства, как Глассы, поверить очень трудно. В Сеймура — почти невозможно. Зато не надо делать усилия, чтобы поверить в Бадди Гласса. Сэлинджер и не скрывает, что это он сам и есть. Что между автором, рассказчиком и персонажем можно смело ставить знак равенства.

Между 1955-м и 1959-м годами с этим рассказчиком что-то произошло. «Сеймур. Введение» резко отличается от «Выше стропила…». На место краткости, даже сухости приходит многословная витиеватость. На смену точной, лаконичной прозе — предложения, которые как будто ловят сами себя за хвост. Вместо почти надрывного драматизма — какая-то подозрительная расслабленность.

«Сеймур. Введение» (название можно перевести и как «начало», и как «представление», и как «знакомство») — это ни в коем случае не попытка портрета Сеймура. Никакого портрета там не возникает. Это автопортрет Сэлинджера, который в образе Бадди Гласса пытается описать своего покойного брата. Нет, не описать. Пересоздать. Воскресить.

В этой книжке, подобно колдуну вуду, Сэлинджер лепит восковую куклу, надевает на нее одежду, раскрашивает ей лицо и пытается вдохнуть в нее жизнь. Когда в «Хэпворте» кукла заговорила, писатель Сэлинджер должен был навсегда замолчать. Точнее, окончательно превратиться в Бадди Гласса, который записывал свои тексты со слов Живого Бога. Но окружающие не видели этого превращения. Их неверие мешало Бадди сосредоточиться на этих словах. Необходимо было избавиться от окружающих. Или, по крайней мере, максимально ограничить их присутствие.

Сэлинджер как персонаж. Часть I

Живу я один (и кошки, прошу запомнить, у меня тоже нет) в очень скромном, чтобы не сказать ветхом, домике, в глухом лесу, да еще на склоне горы, куда довольно трудно добираться.

23 апреля 1972 года New York Times Magazine опубликовал статью 18-летней первокурсницы Йельского университета Джойс Мейнард. Статья называлась «An 18-Year-Old Looks Back On Life». Это было что-то вроде попытки поколенческого манифеста. Сейчас все это достаточно смешно и немножко скучно читать. Но статья была написана гладко, бойко и эмоционально. Вообще это был очень профессионально сделанный текст. Джойс Мейнард и была вполне сложившимся профессионалом. C пятнадцати лет она печаталась в подростковых журналах для девочек Sixteen и Mademoiselle, брала интервью у знаменитостей, получала неноминальные гонорары.

Впрочем, по-настоящему читательский интерес вызвала не сама статья, а портрет автора на обложке. На вид совсем еще девочка, никак не дашь больше пятнадцати. Серый свитер, голубенькие джинсики, красные носки, на ногах смешные кроссовки в клеточку. Смущенная и одновременно кокетливая улыбка. Нижние веки сильно припухли. На левом запястье нелепые мужские часы с большим циферблатом. Часы немножко съехали набок. Такие часы были у героини рассказа Сэлинджера «Дорогой Эсме с любовью и всякой мерзостью». Помните, в конце рассказа сержант Х получил их от нее в подарок.

Уже через два дня после выхода журнала (почта в Америке работает быстро) перед дверью комнаты Джойс в студенческом общежитии лежало три мешка писем. Объяснения в любви, предложения от редакторов, приглашения выступить на телевидении, просьбы о встрече… На Джойс свалилась слава. Она лениво перебирала письма и думала, что ей теперь со всем этим делать. Как вдруг ее внимание привлекла одна короткая записка. Автор выражал свое восхищение ее статьей, но в то же время предостерегал ее. Он писал, что уверен: она сейчас получит кучу предложений, которые кажутся очень соблазнительными. Но из собственного печального опыта он знает, что всем этим людям глубоко наплевать и на нее, и на ее талант. Он уверен, что если она найдет в себе силы не поддаваться соблазну мгновенной славы, она станет замечательным писателем. В конце стояла подпись — Дж.Д. Сэлинджер.

Надо сказать, что в свои 18 лет Джойс была писателем, но отнюдь не читателем. «Над пропастью…» она к тому времени еще не прочла, однако фамилию, разумеется, слышала и была достаточно заинтригована, чтобы немедленно ответить. Между первокурсницей и 53-летним знаменитым писателем завязалась интенсивная переписка. Через два месяца Джойс навестила Сэлинджера в его корнишском уединении, а еще через три бросила университет и переехала к нему жить. Они прожили вместе почти девять месяцев, после чего знаменитый писатель ее выгнал.

Прошло двадцать пять лет. Джойс стала профессиональной писательницей. Не слишком известной, но достаточно успешной. Настолько, что по одному из ее романов Гас Ван Сент снял фильм «To Die for» с Николь Кидман в главной роли. (Кстати, в следующем году выходит еще один голливудский фильм по ее роману.) За эти годы Сэлинджер из просто знаменитого писателя превратился в культовую фигуру с мрачновато-демонической репутацией. Сначала убийца Джона Леннона, затем человек, ранивший президента Рейгана, а потом еще один псих, убивший кинозвезду Ребекку Шеффер, ссылались на «Над пропастью…» как чуть ли не на единственный источник своего своеобразного вдохновения. И за все это время Джойс ни слова не написала о своих отношениях с Сэлинджером. Вообще ни разу не высказывалась на эту тему публично. Хотя соблазн был, конечно, велик.

И вдруг что-то случилось. В 1999 году Джойс разразилась пятисотстраничной книгой мемуаров, в которых история ее отношений с Сэлинджером пересказана до мельчайших, интимнейших подробностей. Судя по всему, этим «чем-то» была простая нехватка денег. Тому подтверждением является то, что, не довольствуясь изданием мемуаров, Джойс выставила на аукцион 14 писем, которые Сэлинджер написал в самый разгар их романа. Один из фанатов Сэлинджера, экстравагантный мультимиллионер Питер Нортон, создатель популярной оболочки для ДОСа и еще более знаменитого антивируса, эти письма выкупил и вернул автору.

Видимо, Джойс решила, что если уж предавать, так с музыкой, и поэтому в день своего 44-летия она появилась на пороге сэлинджеровского дома в Корнише. Похоже, что этот поступок был не чем иным, как PR-акцией по продвижению книжки. По словам Джойс, престарелый писатель (Сэлинджеру было уже 79) прогнал ее со словами: «Твоя главная проблема в том, что ты слишком любишь мир!» Эти слова и дали название мемуарам «В миру как дома». Хотя совсем не исключено, что название у книги уже было, а реплика была просто вложена в уста Сэлинджера из чисто конъюнктурных соображений. Проверить все равно нельзя.

Помимо того что мемуары Джойс Мейнард являются лучшим и подробнейшим портретом Сэлинджера и главным источником информации о его более чем полувековом корнишском отшельничестве, это еще и увлекательное чтение, и очень неплохая литература. Последнее, впрочем, наводит на подозрение. В надежность рассказчика не слишком-то легко поверить. Все эти яркие сцены, насыщенные драматическими диалогами и расцвеченные подробнейшими деталями и психологическими нюансами, являются скорее атрибутами любовного романа, а не добросовестными воспоминаниями о событиях четвертьвековой давности. Но в любом случае другого такого источника у нас нет.

Что же представлял собой Дж.Д. Сэлинджер, персонаж книги Джойс Мейнард? Как ни странно, в нем нет ничего необычного и тем более демонического. Вполне типичный американский дядечка со странностями. И странности у него были все какие-то безвредные: диета и гомеопатия. Во время совместного проживания Джойс и Дж.Д. питались по преимуществу мороженым горохом и подсолнечными семечками. Голодным мукам, которые Джойс испытывала из-за этого, посвящены самые яркие страницы ее книги.

Вообще гастрономическая часть книги — самая интересная. Иногда, чтобы разнообразить меню, Сэлинджер покупал в магазине здоровой еды бараний фарш, замораживал его, чтобы убить все бактерии, а затем разогревал до 90 градусов (ни в коем случае не до 100). Раз в месяц он ездил в Нью-Йорк (пять часов в один конец) за копченым лососем. Так они и жили.

Ежедневно Дж.Д. проводил многие часы за чтением гомеопатических журналов и приготовлением различных снадобий. Похоже, что помимо этих журналов он ничего больше не читал. Что касается его литературных занятий, Джойс пишет о них как-то вскользь и неуверенно. Впрочем, она утверждает, что лично видела два законченных манускрипта, которых, правда, не открывала, а также огромный, постоянно пополняющийся архив семьи Гласс, который открывала, но не читала.

Вообще-то литература как тема в книжке практически отсутствует. Персонаж Джойс Мейнард любил поговорить с рассказчицей о секретах писательства, но в основном изрекал банальности о том, как писатель должен быть честен с самим собой, игнорировать чужие мнения и так далее, и так далее.

Помимо гомеопатии и диеты была, конечно, у персонажа Джойс Мейнард и еще одна странность: это сама Джойс Мейнард. То есть о чем он, собственно, думал в 53 года, собираясь связать свою жизнь практически с ребенком? Но никакой гумбертовщины в этом не было. Все достаточно просто объясняется мечтательностью Дж.Д. Писатель узнал свою любимую героиню на обложке журнала и на время потерял голову. Потом, кажется, горько об этом сожалел.

И чтобы уже закрыть этот вопрос: согласно Джойс Мейнард, до встречи с Сэлинджером она была девственницей. Девственницей она и осталась после их расставания. Дело в том, что, как оказалось, Джойс страдала вагинизмом, и у них попросту ничего не получалось. Ну как-то они там обходились. Сэлинджер обходился… После разлуки с Сэлинджером Джойс достаточно быстро излечилась от своего недуга.

Неоднократно отмечалось, что в конце «Над пропастью во ржи» («Ловец во ржи» правильнее) Холден отдает младшей сестре свою красную охотничью шапку с козырьком, тем самым переставая быть «ловцом». Теперь уже Фиби должна спасать его от падения в пропасть, а не наоборот. Ну вот, видимо, Дж.Д. сделал что-то подобное и долго потом раскаивался.

Сэлинджер как персонаж. Часть II

Но чаще всего, особенно в наше время, о чрезвычайно плодовитом — хотя и страдающем — поэте или художнике существует твердое убеждение, что он хотя и существо «высшей породы», но должен быть безоговорочно причислен к «классическим» невротикам, что он — человек ненормальный, который по-настоящему никогда не желает выйти из своего ненормального состояния…

В книге Мейнард Сэлинджер предстает типичным американским любящим родителем. В недолгий период их совместной жизни дочери Дж.Д. Маргарет (Пэгги) было 16 лет, а сыну Мэтью — 12. Дети половину времени проводили у матери, жившей всего в одной миле от дома писателя, а половину — у отца. Сэлинджер добросовестно выполнял все положенные американскому отцу функции: возил сына на футбольные матчи, ходил с детьми (и Джойс) есть пиццу, ел ее сам. Когда они возвращались домой, Джойс и Сэлинджер шли в туалет и засовывали себе в рот два пальца. С тех пор Джойс страдает булимией, от которой, в отличие от вагинизма, она так до конца и не вылечилась.

Булимией, а также еще целым букетом нервных заболеваний страдала и старшая дочь Сэлинджера Маргарет (Пэгги). Ее мемуары с весьма претенциозным названием «Ловец снов» вышли в свет через несколько месяцев после публикации книги Мейнард.

Говорят, что на детях выдающихся родителей природа отдыхает. Исключения из этих правил встречаются, но редко. Маргарет Сэлинджер, увы, к ним не относится. В отличие от «В миру как дома», воспоминания дочки Сэлинджера — чтение изнуряющее, если не сказать мучительное. Сэлинджер не является в них главным героем. Ему посвящено, может быть, не более десятой части этого многословного повествования. Тем не менее создается впечатление, что Маргарет написала его для того, чтобы свести многочисленные счеты со своим 81-летним отцом, еще живым и даже вполне вменяемым на тот момент.

Вряд ли на этом свете найдется больше сотни людей, осиливших эту книгу от начала до конца, но коллективное представление о Дж.Д. во многом определило взятое из этой книги перечисление его меняющихся жизненных увлечений: «…дзен-буддизм, индийская веданта, Церковь самопознания Йогананды, Христианская наука, хаббардовская сайентология, учение Эдгара Кейси, макробиотика Джорджа Осавы, восточная медицина и разные прочие практики, включая питье собственной мочи, говорение на язЫках и сидение в Рейхиановском Органоме». Вот никто ведь не заставал Сэлинджера за глотанием собственной мочи, но так оно навсегда и приклеилось.

Пэгги, которая когда-то окончила Гарвард по специальности «теология», находила в ситуации, которую отец создавал вокруг себя, все признаки религиозного культа. Она считала, что Сэлинджеру было необходимо этот культ создавать и поддерживать.

Хотя нельзя сказать, что у Пэгги не было оснований обижаться на своего отца. В свое время Сэлинджер требовал, чтобы его беременная дочь сделала аборт, потому что «не нужно производить на свет еще одного несчастного, которого ты тем более не способна содержать». А как-то в ответ на просьбу тяжелобольной дочери о помощи отец выслал ей трехлетнюю подписку на журнал, издаваемый Церковью Христианской науки, вместе с сопроводительным письмом, объясняющим, что болезнь — это только иллюзия.

Ко всему этому следует добавить, что по выходе мемуаров младший брат Пэгги, Мэтью, назвал их «готическими выдумками» и сказал, что у него было совсем другое детство. Так или иначе, в течение одного года Дж.Д. Сэлинджер стал персонажем сразу двух книг. А если точнее, то он был предан двумя близко знавшими его женщинами, которых он любил.

Сэлинджер как персонаж. Часть III

Первоначально я хотел на этих страницах написать короткий рассказ о Симоре и назвать его «Симор. Часть ПЕРВАЯ», нарочно выделив слово «ПЕРВАЯ» крупными буквами и тем самым поддерживая больше во мне самом, Бадди Глассе, чем в читателе, уверенность, что за «первым» последуют другие (второй, третий, а может быть, и четвертый) рассказы о нем же…

Похоже, что Дж.Д. так обустроил свое посмертие, что теперь каждый год должны происходить связанные с ним события. В ушедшем году таких событий было два. На том же злосчастном eBay, где за два года до этого был продан сэлинджеровский унитаз, появилась книжка в простой голубой обложке. Называлась книжка «Три истории». Автор Дж.Д. Сэлинджер. Книжка была продана за 110 долларов.

На самом деле никакая это была не книжка. Просто распечатка PDF-файла. А рукописи трех рассказов хранились в Принстонской библиотеке и были доступны практически любому. Кто-то переснял их на мобильник, смастерил книжечку и зачем-то продал ее за смешные деньги.

Из трех рассказов два — «Пола» и «Именинник» явно являются чем-то недоделанным и не заслуживают внимания. Третий — «Океан, полный шаров для боулинга» — повествует о последнем дне младшего брата Холдена Колфилда Алли. В рассказе его зовут Кеннет, и умирает он не от лейкемии, а от сердечного приступа. Это хороший рассказ, которого вполне могло бы и не быть. Тем более что некоторые эпизоды из него Сэлинджер использовал в «Над пропастью…». Так что его нежелание публиковать эти три истории вполне понятно.

Намного больше шума вызвало появление документального фильма «Сэлинджер» Шейна Салерно и одновременно 700-страничной биографии писателя, написанной Салерно в соавторстве с писателем Дэвидом Шилдсом. Впрочем, главной причиной шума было третье имя: Харви Вайнштейн. Почему продюсер «Криминального чтива» и «Властелина Колец» взялся за эту работу, видимо, так навсегда и останется одной из неразгаданных загадок, связанных с Сэлинджером. Так или иначе, от фильма ждали сенсаций.

В многочисленных интервью создатели намекали на то, что в фильме и, разумеется, в книге будет сообщено что-то потрясающее. Ожидания лопнули, как мыльный пузырь. Книга оказалась довольно сумбурным собранием давно известных фактов вперемешку с невыверяемыми слухами, а фильм — просто банальной кинобиографией, в которой говорящие головы различных знаменитостей объясняются в любви к писателю.

Многое в этой работе объясняет главная сенсация Шилдса и Салерно: оказывается, у Сэлинджера было всего одно яичко и он ужасно этого стеснялся. Авторы уверяют, что читатель может им полностью доверять, поскольку они лично беседовали с двумя анонимными женщинами, которым этот печальный факт был известен не понаслышке. Отсюда тяга писателя к отшельничеству. В лесах Нью-Хэмпшира он скрывал…

Гораздо больший интерес вызывает список написанных и неопубликованных книг, которые, по уверению Шилдса и Салерно, будут появляться в печати ежегодно начиная с 2015 года. Это:

— «Семья Гласс» — собрание уже напечатанных историй плюс еще пять новых.

— Учебник веданты, дополненный рассказами и притчами.

— Роман, действие которого происходит во Вторую мировую войну, а сюжет основан на реальной женитьбе Сэлинджера на немке. Сэлинджер действительно привез из Германии молодую немецкую жену. Судя по некоторым слухам, подтвержденным дочкой Сэлинджера, она была сотрудницей гестапо. Сэлинджер был сотрудником американской контрразведки и познакомился с ней во время допроса. Они прожили вместе всего несколько месяцев. Она вернулась в Германию, и следы ее затерялись.

— И, наконец, полностью переписанный неопубликованный рассказ «Последний и лучший Питер Пэн», который будет издан вместе с другими рассказами, касающимися Холдена Колфилда и его семьи, а также вместе с новым изданием «Над пропастью во ржи».

Никаких доказательств Шилдс и Салерно не приводили. Единственные люди, могущие подтвердить правдивость их слов, сын и жена Сэлинджера, отказались от комментариев. Одно можно сказать с уверенностью: независимо от того, будет ли напечатана новая книга Сэлинджера в 2015 году или нет, в покое его точно не оставят.

Сэлинджер как писатель

Прежде всего, существует одна довольно жуткая черта, свойственная всем богоискателям, — они иногда ищут Творца в самых немыслимых и неподходящих местах.

Есть одно знаменитое высказывание Пушкина, которое все очень любят повторять: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок — не так, как вы — иначе». Эта мысль по меньшей мере спорна. Как правило, и мал, и мерзок точно так же. В том-то и дело, что толпа радуется не зря. В мерзости своей все люди более или менее одинаковы. Другое дело, что гении не такие, как толпа, именно в том, там, где они гении.

Стремление Дж.Д. Сэлинджера максимально оградить себя от навязчивого любопытства толпы приводило к тому, что он только разжигал это любопытство. Был ли у него другой выход? Скорее всего, не было. Интерес толпы убивал в писателе Сэлинджере Бадди Гласса, родного брата Сеймура Гласса. Он, этот интерес, превращал Бадди Гласса в Джерома Дэвида Сэлинджера, который со всеми своими мерзостями был не способен говорить голосом Сеймура Гласса. Дж.Д. Сэлинджер умер, а вот Бадди, возможно, еще с нами. Говорят, его первая публикация намечена на 2015 год. Любопытно, он и правда еще кому-то интересен?

Слава Создателю, тема закрыта. Уверяю вас, тут моя воля ни при чем.

Понравился материал? Помоги сайту!