Против ветра

14 июня в московском Центре Вознесенского встретились для беседы на тему «Каково женщине в поэзии?» две заметные фигуры в сегодняшней российской поэтической жизни — Вера Полозкова и Оксана Васякина. Эта встреча вызвала довольно заметный резонанс: «Год литературы» оперативно опубликовал о ней отчет, частичные расшифровки появились на «Горьком» и в «МК» (при сравнении этих трех публикаций выясняется, правда, что оперативный отчет сильно искажает сказанное, а расшифровку беседы уважаемые издания получили от организаторов встречи и сами только нарезали, о чем, естественно, умалчивают). Этот резонанс неудивителен: новостная лента один за другим приносит примеры непредставимой незащищенности женщин в России, а поскольку политики (и, в частности, женской политики) в цивилизованном виде в стране нет — постольку сфера искусства и культуры остается приоритетной площадкой для ответственного высказывания по общественно значимым вопросам. Именно таким высказыванием и является поэзия Оксаны Васякиной, и присужденная ей накануне встречи премия «Лицей» определенно прочитывается как признание того, что бескомпромиссный, не щадящий ни себя, ни других рассказ о жизни женщины в постсоветской России, рассказ, в котором гендерная проблематика тесно переплетена с социальной и классовой (недаром Васякина постоянно, в том числе и в этой беседе, подчеркивает свое происхождение из семьи шофера в городе Усть-Илимске), — это как раз то, что в сегодняшней русской поэзии так необходимо. Ну, а Вера Полозкова была и остается одним из лидеров читательской популярности среди действующих русских поэтов. Ну, по крайней мере, среди тех из них, кто выдерживает некоторый уровень, так сказать, профессиональных приличий, — потому что в самое последнее время горизонтальная культура социальных сетей начинает выносить на волну всенародного признания совсем уже бессмысленных персонажей, умеющих только рифмовать «кровь» с «любовью», — и преобладают среди них, надо сказать, девушки с эстрадной наружностью (одну из таких девушек Полозкова в конце беседы рекомендует всем в качестве «интересного сатирического поэта»: она «так круто обличает то, что происходит в ее среде, такая жесткая на самом деле и такая наблюдательная» — даже я заинтересовался такой рекламой и ознакомился со свежим шедевром «интересного сатирического поэта» под названием «Стихи про человека, теряющего айфон»: «Он больше не счастливчик вроде вас, / Любая мелочь для него фатальна, / А блогер, потерявший свой девайс, / На пенсию выходит моментально!» — жесткость и наблюдательность в самом деле зашкаливают).

Таким образом, беседа Полозковой и Васякиной вполне заслуживает того, чтобы поговорить о ней всерьез. Но у меня, так уж вышло, есть свой повод на нее откликнуться. Так что эти заметки будут, конечно, отчасти субъективными. С другой стороны, в вопросах гендерной идентичности довольно трудно притязать на объективность, поскольку от нее (идентичности) так или иначе никто не свободен. При этом сама тема дискриминации женщин, невозможности для них реализовать самые элементарные человеческие права вплоть до права на жизнь настолько болезненна и неотложна, что все, вступающие в разговор о ней, как будто освобождают себя от необходимости принимать во внимание нюансы и делать оговорки. Оно бы, может, и правильно, если бы под борьбу за права женщин не маскировалась иногда какая-то другая борьба, справедливость которой совсем не так очевидна.

Общую идею в беседе двух поэтесс можно предсказать по названию. Женщине в поэзии (сегодняшней русской, речь идет только о ней) некомфортно, и виноваты в этом мужчины. Это они, мужчины (и примкнувшие к ним Татьяна Толстая с Авдотьей Смирновой, фигурирующие в разговоре в качестве викариев патриархата — женщин-предательниц, поддерживающих существующий порядок вещей), не пускают одаренных женщин на авансцену литературного процесса. Это «критика дядек» заставляет одаренных юных женщин «просто выйти в окно, потому что это невозможно терпеть» (Вера Полозкова). Это объективирующий взгляд мужчин рассматривает молодых поэтесс исключительно с точки зрения экстерьера, «как материал, который присутствует где-то в качестве атрибута удачной тусовки» (Оксана Васякина, вспоминающая в разговоре, как некий неназванный из деликатности «именитый критик» сказал ей: «Оксана, это ты сейчас молодая и красивая, и ты нам нужна, а когда ты будешь старая и такая же глупая, страшная и толстая, мы найдем других красивых девочек»). Это мужчинам свойственно иметь «какую-то загнивающую душу, когда тебе 40 и тебе хочется, чтобы распад, который происходит с твоей душой, касался всего мира и все вместе с тобой потихоньку распадалось, никто новый никогда тебя не замещал, не приходил и не тревожил твой взгляд ничем, что отличается от того, как ты себе это представляешь» (В.П.). И для того, чтобы сопротивляться этому угнетению, этому гендерному неравенству, нужен приходящий с годами зрелости опыт, нужен завоевывающий общественное мнение феминизм, а главное — нужен личный успех: когда «тираж моих книжек приближается к 150 тысячам экземпляров» (В.П.), когда тебе прямо на Красной площади вручают премию на миллион рублей (О.В.) — тогда эти козлы, эти «подлинные рыцари духа, которые пишут книжки в 2019 году, не бреются, не моются, бухают» и печатаются тиражом 500 экземпляров (В.П.), тебе уже больше не страшны.

Победителей не судят, это правда. Но точно ли победа измеряется тиражами и деньгами?

Среди прочих мужчин, сыгравших роль в ее жизни, Полозкова упоминает и своего прежнего «наставника», который «сходит с ума, становится пропутинским псом и превращается в веселую акулу режима, которая пожирает всех своих бывших друзей». Имя его не названо из деликатности, но вряд ли я ошибусь, увидев в этом человеке Эдуарда Боякова, подробно перечислившего свои заслуги в жизни Полозковой при окончательном разрыве отношений с нею. (Тут можно в скобках заметить, что иногда, видимо, все-таки и от мужчин бывает польза — пока их душой еще не завладеет распад 40-летия.) Что ж, очарованность Бояковым разделяли десятилетие назад, в эпоху театра «Практика», довольно многие интеллектуалы и эстеты. Мне, однако, довелось побеседовать с ним лишь однажды, когда в «Практике» родилась идея своего рода поэтических концертов — и Бояков предложил мне подумать над составом авторов, которых стоило бы к этому привлечь. Найти требовалось поэтов, способных полтора часа держать внимание полного зала, поэтов, излучающих харизму, поэтов, декламирующих стихи с таким же блеском, с каким это делают лучшие актеры. Словом, поэтов-победителей. Я подумал над этим предложением — и отказался. Мне показалось — впрочем, я уверен в этом, — что в поэты-победители не годились бы ни Мандельштам, ни Всеволод Некрасов. И самые важные фигуры в современной русской поэзии, от Михаила Еремина до Полины Андрукович, тоже для такой постановки задачи не подходят. Нет, поэзия, даже самая сложная, — не утешение немытой и небритой элиты, а всеобщее достояние. Да, ее можно и нужно пропагандировать, искать средства (в том числе театральные) для того, чтобы ее до более широкой аудитории донести. Но это — задача, а не критерий. Внешние, количественные, измеримые и монетизируемые параметры успеха хороши для мира веселых акул, и не стоит удивляться, что при перемене обстоятельств у этих акул моментально меняется рацион. Поэтесса Полозкова как влитая подходила культуртрегерскому проекту режиссера Боякова — не будем удивляться тому, что культурная идеология Боякова теперь говорит с нами устами Полозковой. Не одного Боякова, впрочем: я и от Александра Иванова, тоже в какой-то момент культовой для интеллектуалов и эстетов фигуры, слышал как-то раз монолог о том, что никакой Всеволод Некрасов не сравнится с Евгением Евтушенко, потому что Евтушенко читали миллионы, — и уже потом не удивлялся, как другие, отчего это издательство Ad Marginem вместо Мишеля Фуко стало издавать романы Проханова. А что при этом непременно возникают в полемике и не дают веселым акулам покоя фигуры отщепенцев-миноритариев, копошащихся у себя на кухнях с какой-то своей непонятной и ненужной, невостребованной народными массами литературой, — так это не фокус: кошка знает, чье мясо съела, а бесы веруют и трепещут.

Поэтому поэтесса Полозкова в этой истории понятна и не очень интересна: ее основной мотив в случившейся беседе — ресентимент. «non/fiction меня не приглашает, на Красноярской ярмарке я не появляюсь» — кажется, все эти ежегодно наносимые профессиональным сообществом обиды не стоило бы так длинно перечислять, если бы свой успех, свою победу сама Полозкова считала подлинными и несомненными. То, что говорит в беседе с Полозковой Васякина, вроде бы почти не отличается — но важно, как всегда, кто это говорит.

Успех Оксаны Васякиной в «Лицее» стал совершенной неожиданностью именно в рамках самой премии, в предыдущие два года награждавшей в поэтической номинации малоинтересных провинциальных эпигонов без собственного лица. Но как раз внутри литературного сообщества положение Васякиной совершенно прочное. В последние годы она воспринимается как одна из самых ярких (наравне с Галиной Рымбу) представительниц нового поколения феминистской поэзии. Одновременно с «Лицеем» в издательстве «АСТ» вышла ее большая книга «Ветер ярости», в которую наряду с одноименной поэмой (прежде выпущенной автором в виде самиздатского проекта для персональной рассылки только женщинам-читательницам) вошло пространное интервью Екатерины Писаревой (формат, скорее, для «живых классиков»), — и на эту книгу уже появилась восторженная рецензия ведущего поэтического критика страны Льва Оборина. Голос Васякиной действительно уникален — читатели Кольты вполне могли сами составить об этом представление по стихотворению «Что я знаю о насилии» (красноречивый редакционный врез говорит и о выдающемся месте автора в сегодняшнем поэтическом ландшафте: «COLTA.RU не публикует стихов, однако...»). Короче говоря, для ресентимента у Васякиной оснований как будто бы нет. А сам ресентимент — есть.

Тут начинается самое проблематичное место в моих рассуждениях, потому что мне не повезло этот ресентимент персонифицировать. Расшифровка на сайте «Горький» говорит об этом так:

О.В.: Я просто очень азартный человек. Когда мне был 21 год, я прочитала стихи Лены Фанайловой и подумала: «Вот это да». А потом я прислала подборку Дмитрию Кузьмину, и он написал: ой, это фанайловская какая-то хрень, что ты там пишешь. Чем он прекрасен — тем, что читает все подборки. В спаме он тоже читает подборки. И на все подборки он отвечает. То, как он отвечает, — это хамство, как правило.

В.П.: Он говорит: «Вы — говно, никогда этим не занимайтесь больше».

О.В.: Например. Это цитата. И у меня была большая мечта познакомиться с Леной Фанайловой. Год назад я познакомилась с Леной Фанайловой, и сейчас у меня выходит книга с предисловием Лены Фанайловой.

Первоначальное желание как-то отреагировать на этот фрагмент возникло у меня по чисто альтруистической причине. Дело в том, что я действительно читаю все, что приходит мне (в журнал поэзии «Воздух») самотеком, но отвечаю далеко не на все: это просто «физически невозможно», как говорил персонаж Киры Муратовой, — если начать переписываться с этими бедными людьми (начиная с легиона несчастных, отправляющих в редакцию журнала письма с вопросом «Как прислать вам стихи?»), то надо будет бросить все остальные занятия. А необходимость публично опровергнуть этот отчасти даже лестный для меня вымысел связана с тем, что иначе кто-нибудь из бедных людей непременно решит, что ответа от меня не получил только он, в отличие от всех остальных, — так ведь и до суицида недалеко.

Но раз начавши отвечать — трудно остановиться. Я не уверен, что прекрасен именно тем, что читаю все приходящие мне подборки. Но зато я храню всю переписку с авторами. Итак, вот какой ответ получила от меня Оксана Васякина 24 января 2013 года (ей в этот момент не 21, а 23 года, но это не столь важно):

Оксана, тексты мне, скорее, нравятся (особенно «Люцида» как наименее прямолинейный: там, где сильнее социально-психологический мотив, неизбежно приходится оглядываться на слишком уж сильный фон в лице Фанайловой, от которого сложно отстроиться). Но прямо сейчас ничего «бумажного» на конвейере нет (свежий «Воздух» только что вышел), да и вообще я предпочитаю не спешить. Напишите месяца через два-три — посмотрим, что новенького у Вас появится за это время и куда это все будет клониться.

Через три месяца, действительно, Оксана Васякина прислала мне новую подборку и получила от меня 10 мая 2013 года следующий ответ:

Оксана, теоретически я бы даже и из этой подборки мог 3—4 текста напечатать («Люцида» мне по-прежнему нравится, только слово «стен» во второй строке лишнее, по-моему; пожалуй, еще «Рилэйшншипс» и «Светлана»; другие индийские тексты кажутся мне слишком разреженными, а «Застольная игра» придумана здорово, но по мелочам, на мой взгляд, тут и там провисает). В то же время я не вижу большого смысла в перепечатывании целиком с «Полутонов» (бо́льшая «престижность» бумажных публикаций — штука иллюзорная, а читатели в значительной мере те же), и пара майских текстов в Вашем ЖЖ кажется мне двигающейся куда-то еще. Так что означенные три стихотворения я себе отложил, а когда наберется следующая порция — шлите сперва мне, а потом в другие места :)

Можно себе представить, что молодому автору мечтается в ответ на свою первую подборку получить из журнала восторженное «Новый Пушкин явился», а первое трехтомное собрание сочинений выпустить к своему 25-летию. Но если вынести эти мечтания за скобки, то, кажется, особых оснований для того, чтобы считать мои ответы примерами редакторского хамства, у Оксаны Васякиной быть не должно. Тем более что в следующем, 2014-м, году появилась ее первая бумажная публикация в моем журнале «Воздух», а в 2016 году и первая книжка вышла в моем издательстве «АРГО-РИСК» — но об этом ей публично упомянуть в 2019 году не захотелось. Почему?

Вероятно, потому, что это нарушило бы логику повествования: Елена Фанайлова как путеводный ориентир против Дмитрия Кузьмина как враждебного препятствия, сестринство против заговора адептов патриархата. В «Ветре ярости» Васякина говорит: «я думаю что я одна из этих женщин / одна из тех кто борется против всех мужчин ради всех женщин» — но мы, конечно, по старой филологической привычке пытаемся отделить субъекта этого высказывания от живого человека, с которым оказываемся на одной сцене или в одном зале: неужто Маяковский и вправду любил смотреть, как умирают дети? Однако бывают и поэтические высказывания, гибридная природа которых противодействует такому отделению: у поэтической функции языка тут оспаривают главенство экспрессивная и конативная, поэзия как исследование непосредственно переходит в поэзию как действие, автор стремится минимизировать зазор между собой и субъектом письма — и готов ради этого идти на жертвы и в письме (которое может терять в рафинированности, в способности соответствовать беспристрастным требованиям художественной сбалансированности), и в собственной жизни (пренебрегая нормами приличия и этическими конвенциями).

«Против всех мужчин» — это и против тех, благодаря кому ты находишься там, где ты есть, против тех, благодаря кому твой голос настолько слышен и значим. Идея благодарности кажется для человека естественной, но легко представить себе, насколько ничтожной она выглядит перед лицом великой революционной задачи, важность которой несоизмеримо выше персональной лояльности конкретным лицам. И в этом смысле у Васякиной есть прямой предшественник: Кирилл Медведев. В известном «Коммюнике» 2003 года он, как мы помним, подытоживает шесть (как и у Васякиной) лет своей профессиональной деятельности, на протяжении которых довольно широкий круг людей и институций поддерживал и пестовал новое яркое явление в русской поэзии, — и находит по этому поводу (для этих людей и институций? если нет, то для кого?) следующие теплые слова благодарности: «безответственные инфантильные игрища и якобы независимые интеллектуальные высказывания», «жестокая и примитивная борьба за культурное влияние», «омерзительные спекуляции критиков и журналистов» и т.д. Но это, разумеется, нужно для великой цели: зато, говорит Медведев в 2003 году, «в моей стране будет больше честного, бескомпромиссного и по-настоящему современного искусства». Стало ли больше такого искусства за прошедшие полтора десятилетия? Не знаю, как это измерить, но вполне возможно. Произошло ли это благодаря Медведеву? Возможно, но сомнительно. Но что совершенно точно — хотя собственно поэзией Медведев с тех пор занимался довольно мало, предпочитая, например, баллотироваться в муниципальные депутаты от КПРФ, во всем мире он сегодня — один из самых известных и признанных поэтов России. Запрос на поэзию, которая может и хочет действовать напрямую, велик нынче везде — и многие готовы увидеть желаемый эффект не в свойствах поэтического текста, а в декларациях автора.

У Васякиной есть перед Медведевым огромное преимущество: ее великая цель с самого начала лежит за пределами литературы. Когда читаешь репортажи о деле сестер Хачатурян или о менее известном, но в чем-то даже более поразительном деле Ларисы Кошель, в самом деле хочется положить на алтарь борьбы с имеющимся положением дел все возможные силы. Ну а каковы эти силы в недемократическом государстве? Можно провести литературный вечер. Это намного больше, чем ничего, но несопоставимо меньше, чем нужно и хочется. Что можно сделать с фрустрацией по этому поводу? Самым естественным и самым легким способом ее преодоления оказывается возвращение — со всей накопленной яростью — в профессиональную среду. Поиск врага рядом, где ближе и виднее.

Нельзя сказать, что литературная среда без греха. Поэты по человеческим своим качествам — нет, ничуть не лучше прочих сограждан. И начинать наведение порядка с того пространства, в котором сейчас находишься, по-своему правильно и естественно. Но в этом пространстве пока можно не разрушать, а создавать, и в этой области путь Оксаны Васякиной еще только начинается. «Бороться против всех мужчин», а потом приглашать их выступить с курсом лекций не получится. Борьба за любые мало-мальски серьезные перемены основывается на искусстве поиска компромиссов и завоевывания союзников, а не на искусстве наживания себе врагов — хотя, не буду спорить, это последнее искусство бывает более зрелищным и самого автора больше заводит.

Александр Бикбов написал в 2009 году про культурные проекты, рожденные в 1990-х, и их творцов: «Пройдет еще десять лет, и, возможно, им предстоит принять в свой адрес искреннюю радикальную критику. Хорошо, если так. Это будет означать, что они сумели создать те ясные смысловые и институциональные рамки, опершись на которые, новые протагонисты и культурные посредники сделают следующий самостоятельный шаг». Десять лет прошло, и я, например, уже готов получить и расписаться. Но если радикальная критика будет состоять в том, что старшие товарищи невежливо отвечают на письма и плохо следят за своим и своих сотрудников моральным обликом, то, боюсь, самостоятельного шага из этого не выйдет.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!