Чтение под елку: Мёдон — Морбакка — Мёдон

К новому долгожданному 2021-му редакция Кольты собрала для вас мешок подарков. Разбирать его можно долго — хватит на все каникулы. В мешке вы сможете обнаружить:

— комикс Виктории Ломаско
— эссе Леонида Гиршовича
— плейлист с 20 лучшими треками за всю историю джаза
— музыку для новогодней вечеринки в стиле 1930-х
— новые стихи Сергея Уханова
— стихи Инны Краснопер
— итоги 2020 года, подведенные в 2010-м
— анекдоты из мира советской оперетты
— кадры-открытки из новогодних фильмов — известных и неожиданных
— рассказ Ольги Медведковой
— онлайн-премьеру фильма Светланы Стрельниковой «Легенда о Зигфриде»
— фильм-оперу Антона Гонопольского «Иммендо»

В общем, держимся вместе и будем держаться дальше!
С новым счастьем!

Вечером 14 марта 1930 года в парижском пригороде Мёдон русская девушка семнадцати лет пишет письмо прославленной писательнице. Девушку зовут Ариадна Эфрон, она дочь Марины Цветаевой, и это пока все, что можно о ней сказать. Имя писательницы — Сельма Лагерлёф, она мировая знаменитость, первая из женщин удостоенная Нобелевской премии по литературе в 1909 году, и национальная гордость своей родины — Швеции.

Адреса ее девушка не знает и письмо свое пишет «на деревню дедушке», в данном случае — бабушке, памятуя возраст писательницы: в 1930 году ей идет семьдесят второй год.

Поводом к письму и его целью была благодарность за книги Сельмы Лагерлёф, осветившие детство и юность Ариадны. В 1919 году в Москве в день своего семилетия она получила в подарок от матери двухтомное издание книги «Чудесное путешествие мальчика по Швеции». А ее отрочество и юность захватила своим бурным потоком «Сага о Йосте Берлинге». Ей и посвящена основная часть письма. Прибавлю, что любовь к этой книге Ариадна Эфрон пронесла до конца жизни. Упоминается в письме еще одна книга Сельмы Лагерлёф — «Пушинка и другие рассказы», вышедшая в Стокгольме в 1921 году, но упоминается она лишь потому, что герой «Пушинки» пересказывает часть мифа о Тезее, связанную с Ариадной.

Цель письма — благодарность, но невозможность ее точно и убедительно выразить останавливает перо. «Как выразить?.. Как передать?.. Как высказать?.. Как мне благодарить Вас?..» Итогом этих остановок и «мук слова» стали заключительные строки письма, когда ей удалось передать свои чувства точно и небанально.

Нажмите на изображение, чтобы его увеличить

Письмо Ариадны Эфрон

Это пришло внезапно, сама не знаю, как. Я решилась Вам написать.

Дойдет ли до Вас мое письмо? И если дойдет, прочтете ли Вы его? Я не знаю.

Я Вас люблю, и я Вам пишу. Я хочу поблагодарить Вас за Нильса и диких гусей моего детства и за Йосту Берлинга моего отрочества. Но как это сделать? Как выразить? Как мне благодарить Вас за сны, населяющие мои ночи? За вечера, когда я, в одиночестве, с куском хлеба в руке, не могу оторвать глаз от книги о Йосте Берлинге, дрожу, трепещу, улыбаюсь? Слышу скрипку Лилиенкруны и бубенцы злого Синтрама. Снег, деревья, и озеро Лёвен, и кузницы, и Марианна, распростертая на снегу в черном платье и бальных туфельках, и Анна, и Ульрика — я их вижу, я их слышу… И кавалеры с Йостой… И особенно Йоста! Как высказать, как передать это? Мои слова бессильны, и банальны, и неумелы.

Я люблю «Сагу о Йосте Берлинге». Почему? Сумею ли это объяснить? Потому ли, что книга эта радушна, как дружеский дом; потому ли, что она распахнута, как дверь, за которой сердце и душа читателя уносятся потоком? Или потому, что она искренна? Потому что она переносит в чудесную страну Сельмы Лагерлёф?

Сельма, я Вас люблю, потому что Вы написали Йосту Берлинга, и я люблю Йосту, потому что это Вы его написали. Был бы это другой автор… наверное, тогда бы Йоста умер прежде, чем родился. Во всем мире нет никого, кроме Вас, кто мог бы оживить, возродить, воскресить, пересказать старину в новой форме, поменяв ее оболочку, но полностью сохранив прежний облик и тот легкий запах старой бабушкиной шкатулки, где лежат перчатка, засохший цветок, голубой конверт и кружевной платочек. Нет, и вправду это невозможно выразить, описать. Если бы я Вас увидела — ах, как бы я говорила, как бы я обняла Вас. Неужели я Вас никогда не увижу, Сельма? Так никогда и не выскажу Вам всё?

Мое имя Ариадна. В одной из Ваших историй — не знаю ее заглавия по-французски — по-русски она называется «Пушинка», в истории о девушке, вышедшей замуж за дядю своего жениха, — Вы говорите об Ариадне, Ариадне, которая была покинута Тезеем на острове Наксос, и она бросилась в море. И каждый раз, перечитывая эти строки в «Пушинке», я радуюсь: «Сельма думала обо мне…»

Но хотя мое имя Ариадна, у меня нет Тезея, и потому нет никакой охоты бросаться в море. Мне 16 лет. Это, возможно, объяснит глупость и бессвязность моего письма. И, возможно, послужит мне извинением.

Я занимаюсь живописью и рисунком, и я сделала огромное количество иллюстраций к «Йосте Берлингу». Я была бы счастлива послать Вам некоторые из них — они сделаны с большой любовью и малым уменьем, — но я не знаю Вашего адреса, и мне с моим письмом остается положиться на милость почтовой администрации Швеции — с очень малой — или очень большой — надеждой.

Сейчас 11 часов вечера. Я одна дома. Одна с тенями Йосты Берлинга и графини Элизабет. И с этим письмом, которое уйдет завтра вместе с моими чаяниями, с письмом, в котором я хотела сказать о своих чувствах, и чего у меня не получилось.

Нажмите на изображение, чтобы его увеличить

Дорогая Сельма, как сказать, как передать… Как отблагодарить Вас — отблагодарить за то, что Вы есть, за Ваш дар, за Ваши книги, которые Вы написали и еще напишете…

В печке горит огонь, я подбросила немного сучьев, и смотрю на голубое пламя. И я думаю о Вас и о «гигантских пчёлах воображения». И я Вас люблю. Но удалось ли мне найти слова, точные и искренние, для выражения моей любви и признательности? Представьте, сколь многое мне хотелось сказать — и моя ли вина, если у меня это не получилось? Поистине — все пчёлы воображения улетели в Вермланд — и как, после этого, 16-летняя девушка может написать что-то… вразумительное.

Когда я разбогатею, я приеду Вас навестить, там, в Швеции, и увижу тени кавалеров, тени волков (или волков в Швеции уже не осталось?), и услышу отзвук бубенцов злого Синтрама, это будет волшебно — все эти тени там, у Вас, ибо это прекрасно даже здесь, во Франции, в стране, где нет ни пасторов-расстриг, ни волков, ни графинь, а главное, главное, где нет Сельмы Лагерлёф… Но боюсь, что Вам придется долго меня ждать, ибо, по правде говоря, у меня слишком мало надежды разбогатеть и поехать в Швецию. И именно поэтому кавалеры приходят в мою бедную комнату, вместе с дамами, шутками, песнями, музыкой, вместе со всеми ветрами и со всеми чертями…

И еще, у меня есть Ваша фотография в книге, и я часто на нее смотрю, и она тоже смотрит на меня. И я ее целую, здороваясь с ней. А Вы меня поцелуете?

Простите мне все глупости, которые я Вам написала, и позвольте еще раз поблагодарить Вас за Ваши книги и Ваших читателей, и за Швецию, которую Вы мне открыли, Швецию Сельмы Лагерлёф.

Целую Вас, Сельма, в этом письме. Мой поцелуй не оставил следа на бумаге — мои губы не накрашены помадой — здесь только следы пера — и моего сердца, которым я писала это письмо.

Ариадна Эфрон
2, Avenue Jeanne d'Arc
Meudon
(Seine et Oise)
France

Мёдон, 14 марта 1930 года

Нажмите на изображение, чтобы его увеличить

Кое-что в этом письме нужно прокомментировать.

«Мне 16 лет». В 1922 году, оформляя документы для выезда из Москвы, Цветаева убавила возраст дочери на один год. Свой настоящий год рождения Ариадна Эфрон утвердила только при оформлении пенсии в 1966 году.

«Я занимаюсь живописью и рисунком». Не всегда случается человеку в 17 лет иметь, что о себе и от себя предъявить. Как раз в 1928–1929 годах Ариадна Эфрон нашла свое призвание: она недолго посещала занятия в школе В. Шухаева, ходила к Н. Гончаровой, а   конце 1929 года поступила в училище прикладного искусства при Лувре, на отделение книжной иллюстрации. Ее летним рисункам Цветаева посвятила целый абзац в письме к Тесковой: «Привезла из Бретани замечательные рисунки, — не с натуры, и с натуры, — как поэты с натуры пишут. Например: две бретонки с колоколенками на головах мимо домиков — в чепцах. Там кружево, здесь кружево, перемещение: сгущение» (письмо от 30 сентября 1929 года). К сожалению, в сохранившихся карандашных набросках работ Ариадны Эфрон, частично опубликованных, невозможно опознать героев «Саги о Йосте Берлинге»; возможно, что эти рисунки не сохранились.

Обращает на себя внимание, что в письме перечисляются все женские образы «Саги…», кроме одного — самого главного. Это Майорша из Экебю. О ней в своем эссе, посвященном Сельме Лагерлёф, Маргерит Юрсенар оставила примечательные строки: «Майорша из Экебю — с трубкой в зубах и бранью на устах — один из самых мощных образов, созданных романом XIX века». Понятно, что для семнадцатилетней барышни Майорша не могла стать любимой героиней; жаль, что не узнать, что она думала о ней потом, «жизнь спустя».

Осталось напомнить, откуда в конце письма появился образ «гигантских пчёл воображения» — он явился с последней страницы «Саги…». Перед прощанием с читателями Сельма Лагерлёф рассказывает «байку» (иначе не скажешь) о некоем маленьком (маленького роста) барабанщике Рустере, который в 1813 году вместе со шведской армией вошел в Германию и потом всю жизнь рассказывал удивительные истории о загадочной южной стране:

«Люди там огромные, как колокольни, ласточки величиной с орлов, а пчелы никак не меньше гусей.

— А ульи какие? — спрашивали его.
— Ульи как ульи. Такие же, как у нас.
— А как же они туда возвращаются? Как пролезают в леток?
— Неохотно, — отвечал маленький Рустер с сочувственной миной. — Очень и очень неохотно.

Дорогие мои читатели, как мне удержаться от искушения сказать то же самое? Целый год и еще один день вились над нами огромные пчелы фантазии, но теперь они очень и очень неохотно возвращаются в тесные ульи действительности» (перевод Сергея Штерна).

Благодаря почтовому ведомству Швеции, на которое Ариадна Эфрон возложила свое упование, письмо было доставлено в Морбакку. И из Морбакки в Мёдон вскоре пришел ответ.

Письмо Сельмы Лагерлёф

Милая мадемуазель Ариадна Эфрон,
Благодарю вас. Ваше письмо сердечно тронуло меня и обрадовало.
То, ради чего Вы его писали, удалось Вам вполне.

Сельма Лагерлёф

Морбакка, 1 апреля 1930 года

Письмо, написанное сердцем, достигло сердца той, к кому было обращено.

Письмо Сельмы Лагерлёф хранится в РГАЛИ: ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 403.

Письмо Ариадны Эфрон — в Национальной королевской библиотеке Швеции: National Library of Sweden MSL 1:1. За содействие в получении его копии мы признательны Ларсу Клебергу.

Сердечно благодарю Алину Попову за обсуждение моих переводов и их теперешний вид.

Внимательный взгляд увидит в автографе Сельмы Лагерлёф описку: cour вместо coeur. Истину восстанавливают строки ответа, написанные ею по-шведски на последней странице письма Ариадны Эфрон: слово hjärta написано очень разборчиво.

Публикация Елены Коркиной

Понравился материал? Помоги сайту!