31 октября 2019Литература
343

«А здесь безмятежное житье пока»

Выходит третий том дневников Константина Сомова — с записями за 1926–1927 годы

 
Detailed_pictureКонстантин Сомов на балконе своего дома во французской деревне Гранвилье. 1927© Частный архив

В 2017 и 2018 годах в московском издательстве «Дмитрий Сечин» вышли два тома дневников художника Константина Сомова. Скоро будет издан третий том. Вниманию читателя предлагается несколько полных записей из новой книги: о парижских выставках и балетных премьерах (в их числе — первая постановка «Стального скока»), жизни во французской деревне Гранвилье, об удивительных снах художника, о тихом скандале с Александром Бенуа, который случился на одном из первых собраний для организации Выставки старого и нового русского искусства в Брюсселе.

Для лучшего понимания отрывков, опубликованных на COLTA.RU, не вовлеченному в сомовскую эпопею читателю важно представить их главных героев, а также вкратце обрисовать положение, в котором находился автор этих записок.

В 1926 году, после возвращения из США, Сомов окончательно поселился во Франции. Он жил в основном в деревне Гранвилье, где некогда купил ферму его давний любовник Мефодий Лукьянов (в дневнике — Миф; 1892–1932). Правда, хозяйство там вел в основном Михаил Кралин (1892–1977), который стал интимным другом Лукьянова во второй половине 1910-х годов, вместе с ним бежал из Петрограда в Харьков, оттуда — в Одессу, Константинополь, Дрезден, Берлин.

Выращивать на продажу кур, кроликов, уток и коз у Лукьянова и Кралина получалось плохо, поэтому Мефодий зарабатывал в основном тем, что скупал у провинциальных антикваров старинную мебель и утварь и перепродавал в Париже. Кроме того, в Гранвилье подолгу бывал племянник художника, сын его старшего брата Владимир Александрович Сомов (1897–?).

Провинциальная ферма сделалась своего рода пансионом. Туда на несколько дней из Парижа приезжали друзья Сомова, а также Андрей (1910–1978) и Екатерина (1903–?) Гиршман — дети Владимира Осиповича (1867–1936) и Генриетты Леопольдовны (1885–1970) Гиршман, московских коллекционеров. В эмиграции Гиршманы зарабатывали, как сказали бы сегодня, дизайном интерьеров, а в придачу открыли магазин, где были представлены разные образцы (впоследствии Мефодий Лукьянов займется в нем устройством выставок).

В квартире Гиршманов Сомов подолгу останавливался, когда приезжал в Париж. По соседству жили брат Генриетты, Павел Леопольдович Леон (в дневнике — Поль; 1893–1942), и его жена Елизавета Матвеевна (Люси; 1899–1972). В 1926–1927 годах Леон в основном занимался научной работой, а годом позже сделался секретарем и литературным агентом Джеймса Джойса.

Сомов по-прежнему поддерживал отношения с семьей Сергея Рахманинова, обе дочери которого теперь постоянно жили во французской столице. Правда, близкой дружбы не было уже ни со старшей дочерью — княгиней Ириной Сергеевной Волконской (1903–1969) [1], ни с младшей — Татьяной (1907–1961).

Сомов по-прежнему переписывался с оставшимися в Нью-Йорке родственниками и друзьями. С родным городом его связь тем более не истончилась: в Ленинграде вместе с семьей осталась сестра Сомова, Анюта — Анна Андреевна Михайлова (1873–1945).

Среди художников Сомов предпочитал в основном общество друзей по «Миру искусства». Среди них — Александр Николаевич Бенуа (1870–1960), друг Сомова со школьной скамьи, племянница Бенуа Зинаида Евгеньевна Серебрякова (1884–1967), а также Мстислав Валерианович Добужинский (1875–1957), Василий Иванович Шухаев (1887–1973) и Александр Евгеньевич Яковлев (1887–1938).

Однако намного больше времени Сомов проводил с теми, кто разделял не только его интерес к искусству. В их числе — Вальтер Федорович Нувель (1871–1949). Он в то время работал администратором в антрепризе Сергея Дягилева и знакомил Сомова со своими платными любовниками — к примеру, с французским юношей по имени Ги (упомянут в предложенных отрывках).

Новые знакомства вне пределов этой сферы возникали у Сомова преимущественно в связи с художественной работой. Так в жизни художника (и в его дневнике) появилась Вера Сергеевна Нарышкина (1883–1963) — один из организаторов выставки русского искусства во Дворце искусств в Брюсселе (состоялась в 1928 году).

Что касается работы Сомова над собственными произведениями, в 1926–1927 годах у него было много портретных заказов. В частности, он создал портрет Берты Ефимовны Поповой (?–1978) [2], которая вместе с мужем, коллекционером Александром Александровичем Поповым (1885–1964), управляла парижским антикварным магазином Galerie Popoff & Cie. В первом отрывке упоминается работа над портретом Елены Сергеевны Питтс (1891–1974) [3].

Приблизительно в то же время художник был занят серией иллюстраций для романа Антуана-Франсуа Прево «Манон Леско». Книгу в 1927 году выпустило французское издательство «Трианон» [4].

Дневник художника таков, что для небольшого препринта невозможно выбрать самые глубокие и содержательные записи, которые, как правило, находятся во взаимосвязи с другими и нуждаются в подробном комментарии. Он здесь переработан, а в книге, которая совсем скоро выйдет, конечно же, помещен в несколько ином, более полном, виде.

Павел Голубев

© «Дмитрий Сечин»
1926
25 марта, четв[ерг]

Встал часов в 8½. Повторил испанский урок. Написал записку Kahn'у [5]. Погода сегодня чудная, теплая, деревья окутаны легкой зеленью.

Сеанс: писал грудь, и не очень плохо — хорошо, что стер ее вчера [6]. Все довольны. Некоторое время с нами сидела и разговаривала старая тетя Е[лены] С[ергеевны] [7] Ольга Мих[айловна] Попова — с юмором и с милой насмешкой над самой собою. Е[лена] С[ергеевна] опоздала, т.к. у нее драма: ее собаки — пекинез и сучка-грифон, уже старая, — случились, как их ни оберегали. Виновница недосмотра — собачья гувернантка, девица 25 лет. Она была в большом огорчении, вся красная и, по-видимому, плакала. Е[лена] С[ергеевна] рассказала, как все случилось во всех подробностях. Собак долго не могли разлучить и по совету Рафаэля [8] понесли уже в ванну, но тут они расцепились. Е[лена] С[ергеевна] рассказывала об этом все утро, полукомично-полусерьезно.

За завтраком ели рис с сушен[ыми] грибами и шукрут с сосисками, колбасками и bacon'ом [9]. Я немного напился пьян коньяком. Заходил еще Уваров, ему тоже была рассказана собачья история, тем более что он — бывший хозяин Mirette'ы.

Пошел в лавку Поповых [10] показать и продать маленькую охотницу Франкенталь. Оставил ее у нее. Она [Б.Е. Попова] была одна и чрезвычайно любезна. Я соблазнился дешевизной двух белых фигур — венецианскими Ginori или Doccia [11] и купил их (300 ф[ранков]). М[ожет] б[ыть], займусь перепродажей их, почему и мне не поантикварить? Пешком домой. Развернул фигуры и поставил их на секретер Louis XV — они очень красивы — Арлекин и Коломбина. Обедал дома, рядом со мной сидела отвратительная Ида Леон [12]. Обедали еще Поль, его жена и Ольга Полякова, дочь Ксении [13].

Поехал на сеанс к Серебряковой. Рисовала руки, но не показала мне [портрет] и сегодня. Мучительная для нее самой особа. Сплетничала про Шурочку Б[енуа], Коку [14], Ив[ана] Вышнеградского [15], графа, жену которого рисует, про Марфу Тройницкую, у которой любовник студент [16]. К 12-ти часам домой.

Дочел первый том «Cahiers intimes» [17] Башкирцевой.

30 [сентября], четверг

Солнце, тихо, уже по-осеннему прохладно. Написал Елене [18] и Генриетте по письму на откр[ытых] письмах из Шартра. Прочел по-испански фрагменты Петрония — нек[оторые] очень грациозные.

После обеда с Мефод[ием] пешком пошли в Château Condé — это единств[енный] день в году, когда в парк пускают толпу, даже для нее на открытом воздухе дают представление. Давали оперетку «Ni oui ni non» [19] труппой Le Théâtre d'Art Normand [20]. Мы смотрели только 1-е действие среди толпы. Хозяева — два молодящиеся старичка и их гости — сидели сбоку на réserver'ованных местах. Конечно, и оперетта, и исполнители ничего не стоили, но публика была довольна.

Мы гуляли по парку, заходили во двор старого замка с донжонами XV столетия, но реставр[ированного] в 40-х годах XIX [века]. Новый замок построен после пожара, в стиле Louis XIII. Громадный, в великолепном состоянии парк и лес. Около замка сад Le Nôtre'овского плана [21] с miroir d'eau [22], террасами и статуями. Сбоку громадная эспланада с прудом à la grande pièce des Suisses [23].

Я от ходьбы и стояния на ногах почти развалился; пили кофе в городке Condé, где фуара [24], carrousels [25] и saltimbanque'и [26]. Потом пошли домой вдвоем с Мифом, а Мишель [27] на велосипеде поехал за Ford'ом. Сидели и ждали его около дороги под соснами; и день, и вечер были восхитительны.

Мишель привез с собой привязанного на цепь Басалая, который во время езды вел себя сумасшедшим.

После обеда читал Pepys' Diary [28].

Константин Сомов, его интимный друг Мефодий Лукьянов и их пес Басалай. Гранвилье. Вторая половина 1920-х годовКонстантин Сомов, его интимный друг Мефодий Лукьянов и их пес Басалай. Гранвилье. Вторая половина 1920-х годов© Частный архив
10 окт[ября], воскресенье

Ясное небо, солнце, но холодно. Утром выписывал в тетрадь испанские слова из прочитанной книги. Получил письма от Ан[юты] и Елены. Анюта подробно описывает свадьбу Димы. Читал русскую газету, удив[ительно] интересн[ые] статьи Шульгина о его тайном посещении Киева [29].

Рано обедали и вскоре поехали в Damville за покупками и оттуда в Gerarderie, comunne Essart [30], где на ферме был аукцион — его вел наш notaire [31] Malot. Было забавно, цены большие даже на хлам. В разгар аукциона пошел сильнейший дождь, прервавший его на время. Потом, уже к концу, мы купили вазочку вр[емен] Louis Philippe'a, с колпаком и мелким хламом впридачу за 7.50, дубовый стол за 11 фр[анков] и une huche [32] дубовую за 86 фр[анков]. Все это вздрючили на Ford'а и уже в сумерках вернулись домой к 7-ми часам. У меня весь день болела голова, а там и по дороге обратно сильно промерз. Но дома, выпив вина, согрелся. Собирал вещи на завтр[ашнюю] поездку в Париж и рано лег, в половине 10-го.

Видел сон: в Мар[иинском] театре, в громадной ложе, сижу между импер[атрицей] Алекс[андрой] Фед[оровной] в черном бархат[ном] платье и Ириной Волконской в 3-м ряду на красной бархатной скамейке. Алекс[андра] Фед[оровна] обращается ко мне на ухо и что-то говорит — теперь не помню — по-немецки. Я ей отвечаю и говорю про Ирину, что она вдова и что у нее прелестное биби [33]. Она пересаживается между нами, сидит, поджав под себя ноги, я тоже в такой же позе. Она говорит с Ириной.

Идет «Сильвия» — антракт — я иду за конфетами, спускаюсь мимо многих лакеев в ливреях, стоящих на ступенях лестницы. В незнакомом фойе подхожу к прилавку, где чудесный особенный мармелад, спрашиваю. «10 р[ублей] фунт, — говорят, — он домашний, сам продавец делает». Пробую, и мне дают еще 3 тянучки сверх спрошенного полуфунта: «Это Вам будет стоить 5 р[ублей] 30 к[опеек]», — говорит толстая дама. Она начинает безнадежно долго и странно накладывать, уходит, а я волнуюсь, антракт кончился, ко мне подходит незнакомый господин в бороде [34] и говорит, разве мне не нравится «Сильвия», я говорю: «Чудная музыка». А он: «А сегодня вечером еще лучше будет “Раймонда”». Тут я просыпаюсь. Не нелепый ли сон? И откуда он и почему?

30 ноября, вторник

День моего рождения. Проливной дождь.

Видел во сне Анюту [35] в ужаснейшем виде: будто в нашем Théâtre Michel [36] на комедии в ложе с Мифом среди чужих французов, плохо было видно комедию; в антракте актриса делала благотворительную quête [37] и ходила по ложам — Миф торопил меня поскорее из ложи уйти, чтобы избежать сбора. Я вышел в коридор и вижу: на полу среди гуляющих и капельдинеров лежит отрубленная Анютина голова с ярким румянцем — хорошенькая и молоденькая — я даже сразу ее не узнал! Рядом с ней другая, очень маленькая головка — не ее ли Женюши? [38] — не разобрал. Я наклонился к Анютиной и спросил ее что-то с большим беспокойством — но не в ужасе, — у нее были закрыты глаза. Сначала она не ответила, но, когда я повторил вопрос, она прохрипела какой-то ответ. А толпа гуляла как ни в чем не бывало. Тут я проснулся, или сон исчез, не помню. И странно, этот сон не был кошмаром.

После кофе сбрил свою запущенную безобразную бороду или лучше назвать ее редким кустарником. Потом долго полировал перочинным ножом мозоль на пятке. Меф[одий] и Кр[алин] уехали в Damville на базар. Собирал понемногу вещи, которые повезу завтра в Париж. Написал письмо Анюте.

Я провел день в чтении «Дон Кихота», в приготовлении вещей на завтрашнее путешеств[ие]. За обедом пили vin mousseux [39].

1927
21 февр[аля], понед[ельник]

Встал в половине 8-го. Опять мылся, подмывался, брился. (Вчера получил от А[нюты] интересное письмо с описанием ее встречи с Прокофьевыми.)

Звонил в 9 ч[асов] А. Бенед. Берлину, сообщив ему о привозе Мефодкиного барахла. Он обещал приехать к 10-ти. Пил кофе у bistro. Погода сегодня сухая и ясная. Приехал А.Б. Берлин, выбрал всего одну вазочку, самую дешевую и скверную, и около часа томил меня разговорами. Скучный рамолик, я ждал и говорил про себя, глядя на его телячье лицо: «Когда же ты уберешься?»

Поехал к Барбье [40], сдал ему рисунки, они ему, по-видимому, очень понравились, и он тотчас вручил мне чек на 2 т[ысячи]. «La Virilité» [41] я ему сделал une prime gratuite [42]. Поговорив немного светски — банально, — пошел в Trianon — взял еще экз[емпляр] «Manon» и получил обещание заплатить мне в четв[ерг] оставшиеся 400 fr[ancs].

Было уже около половины 1-го, и я торопился бежать на rue Fleurus к Mme Huyer. Застал ее в магазинчике ее: грузная пожилая стриженная блондинка, расплывшаяся. Была со мной очень любезна, болтала и обещала завтра прийти смотреть вещи Мефодия.

Взял taxi, чтобы не опоздать к завтраку к Гиршманам. Решил подарить им экз[емпляр] «Manon». Надписал на ней: «Моим милым друзьям Гиршманам». И это правда: они заслужили эту affectionate [43] подпись. После завтрака заходил к Леонам. Paul не купил мне шекспировских еще сонетов. Дал работу Кралину фр[анков] на 500. От них в отель, переоделся и поехал на ту сторону.

Был в банке и получил 2000 fr[ancs] [44]. Оттуда к Поповым, там много cousin'ов [45], и я им скорее мешал. Попов привел меня в верхний этаж, где [я] рассматривал коллекц[ию] саксонских табакерок, привез[енных] им из Лондона. Они ценные, но для меня все без шарма. Видел еще статуэтку Louibourg [46] виолончелиста — модель Lejeune'a [47], но уменьшенного размера.

Взяв у них блюдо étain [48] Мефодия, на métro поехал к Porte de St-Cloud к Добужинским. Сидел там долго, часа почти 3. У них были Ирина С[ергеевна] Волконская с ее belle-sœur [49] из Fall'я, Ливены и, потом, Вера Серг[еевна] Нарышкина (дочь Матильды Витте [50]). Она оказалась очень оживленной, образованной и приятной. Симпатичная жена Стивы [51]. Пили чай, после того как Добуж[инский] показывал свои вещи. Ир[ина] Серг[еевна] неумело вела себя: ничего не говорила, ничем не интересовалась и только курила. Подурнела. По поводу моего к ним прошлого визита — была бестактна и нелюбезна.

Нарышкина довезла меня до 5, rue Guy de Maupassant. Пригласила меня к себе и сказала, что скоро будет меня звать к ней завтракать. Я по ее просьбе надписал для Mr Henry Le Bœuf'a [52], брюссельского директора [Дворца] иск[усств], книгу «Manon», кот[орую] она привезла: «À Mr H. Le Bœuf, au grand ami de l'art russe!» [53]. Так она мне посоветовала — я не знал, что написать на купленной, а не поднесенной книге.

У Ивановой, дочери Мар[ии] Григ[орьевны] Лист [54], куда меня пригласила последняя через Гиршманов (или, лучше, Гиршманы меня пригласили к ней), уже начался обед; кроме Гиршманов был еще Милиоти [55]. Потом пришли Любимов-Гольденвейзер [56] и его пожилая жена-американка — видел их в 1-й раз. Было очень уютно, радушно и вкусно. Мария Григ[орьевна] — очень милый человек, дочка ее Кира [57] — забавная и веселая. Ее немного поддразнивали, и она весело пикировалась. После обеда повезли в их мастерскую крашенных шарфов и т.д. Рассматривали образцы. Потом чай. Приятная беседа, даже веселая. Уехали всей компанией на tram'е в половине 12-го. Любимов страшно хвалит Auvergne и какое-то местечко около Le Puit.

Долго не мог заснуть: в соседнем номере почти [на] всю ночь завелась сегодня пара немцев: поцелуи, вздохи и т.д. [58] У меня excitement and erection [59] и мысли о G. C[oinquet] [60] под этот аккомпанемент. Я екоутировал [61] даже — стыдно сознаться, — нек[оторое] время стоял ухом к дверной щели, чтобы яснее слышать музыкальную часть coїt'a [62]. Заснул часов после 3-х или 4-х. Дело их продолжалось необыкновенно долго и для меня <…> [63].

25 марта, пятница

Встали рано, почти в 7 часов. Погода скверная. Михаил сейчас же принялся за изготовление пирожков с капустой. Я написал письмо Анюте. Читал из N[ew] Y[ork] T[imes] Book Rev[iew] о Толстом: «Tolstoy's Duel Ended in a Handshake» [64] (c Тургеневым), потом «The Tragedy of Tolstoy Disclosed by His Daugther» [65] (статья его дочери Татьяны Сухотиной [66]). Переоделся почище и стал наклеивать старинные рисунки на листы бумаги.

Ждали гостей до часа. Потом сели обедать, и весь обед был из пирожков — наелись мы ими до отвала — мне даже противно стало. Погода была ужасная, ветер, редкие просветы солнца, дождь. Среди дня сильный град и опять неистовый ветер, в трубах свист, и в доме холодно. Затопили печь. Отсутствие гостей — разочарование после стольких приготовлений; Меф[одий] вычистил всю квартиру, все приоделись… Но гостей винить нельзя из-за погоды.

Читал «An American Tragedy» [67]. Герой Clyde под влиянием — hop-boy'ем [68] сходил в бордель, потом влюбился в store girl [69]. Рассказ тягучий, очень некрасивый, протокольный язык — никакого ни чувства, ни взлета, ни вдохновения. Написал столяру-краснобаю Volaler'у довольно сухое письмо: чтобы наконец приехал переделать окно в большой комнате, из кот[орого] дует и [в которое] проникает дождь.

Перед сном начал читать ремизовскую «Взвихренную Русь». Противно пишет: с вывертом, кривляньем, формируя новые глупейшие слова, неискренне, слезливо. Но мог бы, если бы его кривлянье не вошло ему в плоть и кровь. Всю ночь завывал ветер.

5 июня, воскресенье

Солнце, тепло. К 9½ к Bricard'у-дантисту. Долго болтали: он, оказ[ывается], знает всю русс[кую] литер[атуру] до Сологуба, Бунина включитель[но]. Обожает Бальзака и Стендаля. Был удивлен моей осведомленностью. Взял с меня за два зуба 50 fr[ancs], как я ни спорил — это очень скромная плата, — но он сказал, что «je suis un peu vieux jeu» [70].

Домой [71]. Перед завтраком я написал короткое сочинение на тему: «El vestido de señorita Equis el dia de boda de su hermano» [72]. Завтракал дома, до завтрака спел три вещи: «Les Сhamps» [73] Berlioz'a, «Tout l'univers obéit à l'Amour» [74] и «Sogno» [75] Mercadante [76].

Сеанс: дописал мех (на подоле), наметил цвет фона около головы и ухо в тени. Домой на tram'е № 19. Лежал, выбрал ноты свезти петь (на вс[який] случай) к Комиссаржевской.

К 7¼ к Верховским. С Женей Патон [77] к Комиссаржевской [78] и ее сожителю Израилю Моисеевичу Рабиновичу (!). Кроме нас — актриса «Худож[ественного] театра», гастролирующего теперь в Atelier [79], — Токарская [80], милая, некрасивая дев[ица] лет 30-ти, с волосами, как мочала. Сожитель — старый, плешивый, с брюшком. Любезный и воспитанный. Сама Анфиса стала совс[ем] тетехой, прежнего шарма (1914 г[од]) лишена, но мила, весела, приветлива, гостеприимна. Сама сделала превкусный обед: закуска, слоеный пирог с рисом и яйцами, язык с haricot и purée [81] из картофеля, вишни и пьяные вишни. Водка на вишне и красное вино. Говорили о театре, Анфиса рассказывала из театр[альной] жизни. Токарская ей вторила.

Около 11-ти пришли скучные Верховские [82]. И потом мы скоро ушли. День простоял хороший, был маленький дождь. Вернувшись домой, на лестнице встретил Леонов и к ним на минуту. Lucie Матв[еевна] завтра едет в Лондон.

Заснул после чтения «The Diary of a Lady of Fashion» [83]. Потом около 3-х проснулся от отвратительного кошмара: меня преследуют в Париже какие-то еврейские преступные молод[ые] люди, хотят заманить. Я обращаюсь к policier [84], кот[орый] гов[орит] по-русски, он меня освобождает от них, ведя через какие-то странные не то кухни, не то лаборатории, [мне] надо с ним перелезать какую-то перегородку. Потом я сам, по неосторожности, попадаю к евр[еям] в западню, потом я в вагоне, и мне они объявляют, что со мной что-то они собираются сделать — я решил, оскопить, — тут какая-то посуда и жидкость в ней, я в отчаянии беру кастрюлю и стараюсь разбить окна в вагоне, но они не бьются, и я просыпаюсь — лежу на спине, жарко — верно, результат Анфисиного обеда.

Не мог некоторое время заснуть и стал записывать в этот дневник. У Анфисы пения ни ее, ни моего не было. Кошмар по подробностям и обстановке сложнее и интереснее, чем я его передаю, но, как всегда со снами, часть улетучилась, часть трудно передать словами.

7 июня, вторник

Встали рано и втроем уехали в Париж: я, Роза [85] и ее сын. Андрюша [86] остался еще на два дня!

Комнату получил опять № 13. Пошел завтракать к Гиршманам. От них в отель, переоделся и пошел пешком за Генриеттой и с ней к Bernheim'у на St-Honoré на vernissage выставки «Мира иск[усства]» [87]. Выставка ужасно слабая. Все как выцвели. Григорьев, кот[орый] доминирует и ведет себя героем, выставил резкие кирпичные лица — старухи [88], Горького [89], — жестяные пейзажи [90]. Шухаев и Яковлев так похожи, что их не отличить, портреты их могли бы фигурировать на Champs-Élysées [91]. Билибин и Добужинский чрезвычайно скучны. Серебрякова в посл[еднюю] минуту отказалась от выставки.

Я увидел приехавшего вчера вечером из Тифлиса Ев[гения] Лансере [92]. Мы расцеловались и долго болтали. Он собирается меня навестить в Grandvilliers. Было много народу. Встретил и Бенуа: он бросился на меня фальшиво дружественно, с упреками (он даже не знал, что я был у него в то воскресенье), сказал, что не отстанет от меня, пока я ему не назначу дня. Я его язвительно спросил: «А ты не забудешь ли?» Он стал упрекать меня, что я злой, что тот случай был действительно ужасный, что он рамолик и т.п. Но сейчас же бросился в чьи-то объятия, и я отошел. Мельком видел и Анну Карловну [93], кот[орая] префальшиво сказала мне две фразы любезностей, но я отошел, т.к. она была в разговоре с Григорьевым. У Лансере тоже выставлены вещи, но скучные. Говорил с Яковлевым, Белобородовым, Билибиной, женой Добужинского.

(К вчерашнему: на выставке еще в меня вцепилась М.А. Ефремова [94]: зачем не выставляю? Я ей сказал, что собираюсь выст[авлять] самостоятельно. «Где?» — «В небольшом как[ом-нибудь] доме». — «В таком случае я могу вас устроить в дешевом. На Vieux Colombier [в] Sacre du printemps. Он мой друг» [95].)

Усталый, с головной болью и отвращением от выставки, пошел к Генриетте в лавочку [96]. Там Каминский [97], Стефанский [98] и Перцов [99], кот[орый] со мной чрезвычайно мил, все приглашает.

Домой пешком. Сегодня я написал petit bleu С.В. Рахманинову, хотя уверен, что они уже уехали. Пил кофе у bistro. Лежал. Переоделся и без обеда — не хочется есть — поехал к 8-ми в балет. Получил за 28 ф[ранков] по carte de circulation [100] место в 1-м ряду рядом с Бушеном и Эрнстом [101]. Получив билет, я пошел в соседний ресторан выпить кофе. Там сидел уже С.М. Волконский [102], который ко мне подсел, и мы немного поболтали. Пришли и Бушен, и Эрнст.

Место в 1-м ряду — шум от оркестра страшный, но очень красиво в живописном отношении — на первом плане головы скрипачей, потом рампа без пола — его не видно. Ноги танцоров не видны целиком — надо сделать такую картинку. Болтал и сплетничал с Бушеном. Но на 3-м балете их пересадили, а рядом села дама со знаменитым пианистом Arth[ur'ом] Рубинштейн[ом] [103], страшной рожей.

Давали «Les Fâcheux» [104] в новой постановке танцев — очень неудачной — Мясина. Потом «Pas d'acier» [105] — соединение Прокофьева, Якулова и Маяковского, и Мясина. Говно! Стоило Якулову приезжать из Москвы, чтобы смастерить такую мизерию [106]! Прокофьевский шум, а не музыка. Хореография — черт знает что. Комиссары, матросы — главный из них Мясин, — юноша в пантеровой куртке и шелковых широких брюках, Лифарь, Данилова девочкой, les comtesses [107], продающие на базаре старое тряпье, полуголые рабочие в кожаных фартуках с молотами, кот[орые] страшно гремели, даже заглушали шумную музыку Прокофьева [108]. Советский балет. Успех громкий и, странно, — никаких протестов — свистков или даже шиканья [109].

В антракте с Фатьмой [110] два раза пили coupes de champagne [111] — я и она угощали. Говорил с Валечкой [112], кот[орого] наконец встретил: он мне рассказал про знакомство с 17-летним немцем и дразнил меня, что я его, Валечку, держу как перекусницу. Сказал несколько слов со Стравинским, кот[орый] узнал меня и напомнил, что мы с ним вместе раз обедали в Monte-Carlo. Говорил с Павкой [113], кот[орый] объяснялся мне в любви.

Третий балет был «Triomphe de Neptune» [114]. После балета я спешно удрал, чтобы не привязалась ко мне Катя Гиршман, — в métro и прямо домой, — т.к. болела голова очень сильно. Сразу лег спать. По métro одну станцию проехал с Мод[естом] Гофманом [115], кот[орый] мне что-то бормотал скучное. Спал хорошо.

19 окт[ября], среда

Разбудил меня в 8½ телефон [от] Нарышкиной: зовет сегодня завтракать с Гаидорой [116] (вчера я его видел в окне магазина, пишущего маслом свой венок из цветов). Я отказался от завтрака из-за Бархана [117]. Тогда она позвала меня сегодня обедать и завтра пить чай с Le Bœuf'ом. Письмо очень милое от Guy: завтра днем приедет. «Я взыграл».

Кофе в bistro, где записывал в эту тетрадь. Написал письмо Мефодию. Потом ходил к часовщику по делам Мефодия. За стеклами. Домой. Мыл стекла. Поехал за Барханом и в ресторан Surcouf. Он, оказывается, ждал меня завтра, так что я напрасно пропустил завтрак у Нарышкиной с Gaudar'ой. Сидели на terrasse'e: день, как и все эти, был теплый, солнечный. Болтали. Он — нервный и рассеянный, ворчал на медленный сервис. Потом заходил к нему, он показывал мне стар[ые] гравюры, из кот[орых] я взял на подержание литогр[афии] Fanny Elssler в костюме la chatte devint femme [118], чтобы ими воспользоваться.

Пешком домой к 4-м и до 7-ми обрамлял 8 моих акварелей — неискусно, криво. Скучнейшая работа. Потом переоделся и к 8-ми к Нарышкиной. Tête-à-tête. Она все время без умолка говорила о выставке весной в Palais des Arts, новом учреждении Брюсселя. Бельгийцы предоставляют нам даром отличное помещение. Она берет с меня слово, что я не откажусь, если мне дадут отдельный кабинет [119]. Говорила, что она требует — я этим тронут — за хлопоты, которые она хочет предпринять через свои связи (через Mme Mantes и др[угих]), устроить мне 2-днев[ную] выставку у Cartier — это ей Gaudar'a посоветовал — ему очень понравились две ее миниатюры, балетик в особенности. Очень меня утомили разговоры об этой выставке, о Бенуа в связи с ней, о Ларионове. О старинном русск[ом] отделе, который она проектирует при ней.

Потом она рассказывала мне, как больше года назад какие-то Я… [120] и Стефанович (не Стефанский), которых я не знаю, обратились к ней: Сомов здесь и очень, чрезвычайно хочет устроить выставку свою в Бельгии. Она с моей монографией [121] носилась по Брюсселю в поисках помещения. Обращались к Bautier [122], Le Bœuf'у и другим. Ей сказали, что можно с Бенуа и еще кем-нибудь. А потом обо мне ни слуху, ни духу, и Бенуа сказал ей, что едва ли я собираюсь выставлять. Что за мистификация, и кто эти Стефанович и Я… [123]! И какая их была цель [124]? В[ера] Серг[еевна] думает, что просто под этим предлогом они хотели проникнуть к ней.

Завтра назначено собрание по поводу этой выставки и она боится, что Бенуа, который обещал быть, не согласится участвовать по соображениям личным или трусости (ее слова). Для меня она фантазирует, если не будет достаточно маленького помещения, в одном из больших устроить круглый павильон из treillis [125], а внутри обить черным бархатом и осветить рейками, из-под которых будет идти электр[ический] свет.

Вернулся после 12-ти. Рассматривая закантовки и среди них «L'Arrivée des sorcières» [126], [мне] вдруг пришла пикантная тема: ночью павильон [127] (склеп) розовый, как в Мартышкине при императрице Анне Иоанновне. Осень. Из склепа вышли скелет, разодетый в парчу, полусгнившую, в черном парике и треуголке, опертый о трость (?). Рядом с ним скелет-дама в кривляющейся танцевальной позе. Из œil de bœuf'a [128] в странной позе скелет-ребенок в чепце. Освещение зелено-bleu de Prusse [129] как бы рамповым светом из вблизи находящихся надгробных плит. В темных дверях виден в ракурсе один из гробов. На первом плане — почти силуэтом — две девушки и монах, и, может быть, собака с поджатым хвостом, в ужасе бегут: «Неосторожная promeneuse'a [130]».

Потом еще придумал миниатюры по «Manon Lescaut» моей: «Les Dragons» [131] — едут как у меня приблизительно сделано, но один на первом плане красавец приподнялся в седле и сцыт. Струйка на фоне вороной лошади. Лошадь наполовину прикрыта haie vivante [132]. Остальные пока забыл — запишу потом.

Решил не читать, а сейчас же заснуть и не думать и не дрочить на Guy, кот[орого] увижу завтра, — хотел быть свежим.

5 ноября [суббота]

Солнце, но уже не лето, холодновато. Не работал — не мог прервать чтение «Бесов». Читал самые лучшие части. Ночь, убийство Шатова, смерть Кириллова. К 5-ти ч[асам] книгу кончил. Великолепная. Жаль, что конец несколько смазан — напр[имер], самоуб[ийство] Ставрогина, и, в ущерб ему, слишком много и долго о бегстве Ст[епана] Верховенского и его смерти. Прочел и материалы из записной книжки для романа: много интересного в смысле взглядов самого Достоевского, религиозных и на Россию, и не напечатанный превосх[одный] отрывок из главы «Тихон и Ставрогин в келье» [133].

Куда-то меня несет, чего-то жду. Скучаю. А здесь безмятежное житье пока. Пока не случилось чего-нибудь отвратительного, связанного с Анютой и Россией. Писем за эти два дня не получал. Говорили с Володей [134] — я и Миф — про его ум, которым он доволен, смеялись над ним. Он меня иногда как бы раздражает своей тупостью и косностью. Так мало с ним общего, говорю с ним не как с Мифом, с которым могу говорить, как с самим собой.

После ужина весь вечер читал «Пушкина в жизни» Вересаева. P.S.

17 ноября [четверг]

Спал тревожно, боясь проспать. Около 4-х Володя будил меня. Но все же я проспал. Без 10-ти м[инут] 6 гудок, свет автомобиля и Басалай, бросившийся ко мне в комнату, разбудивший меня. Я был в ужасе. Выбежал в халате и попросил Wilde [135] подождать 10 минут, как сумасшедший наполовину оделся (хорошо, что все было приготовлено), запер чемодан и выбежал с ним.

Молочный густой туман: Wilde сказал, что он hésiterait de sortir par un temps comme ceci [136]. Доехали без встреч и приключений, и вовремя. Я на станции шнуровал себе сапоги, застегивал подтяжки, в вагоне одел воротничок и галстух; огорчился, что не нашел подвязок, думал, что потерял их, и только в городе, когда уже купил другие, нашел их через прореху кармана. Ехал, стараясь подремать, но не удалось. Не читал.

Мефодий встретил меня в гостинице с распростертыми объятиями, целовал и радовался встрече. Бесконечные его рассказы. Он оделся, и мы пошли пить кофе. Потом он ненадолго уехал за провизией. Когда он вернулся вскоре, пошли завтракать в рест[оран] на av[enue] La Tour-Maubourg [137]. Все время слушал его рассказы. Вернулись в отель, и [я] ему помог нанять taxi, и он уехал на G[are] St-Lazare [138] к 2:46. Я опять занял свой 13-й номер.

Заходил к Гиршманам, их не было дома — видел только старую подлую жидовку [139]. Зашел к Léon'aм. Там в гостях Helen Fleischmann со своим greluchon'ом [140] Joyce'ом [141]. Немного поболтали. Mrs. Fleischmann позвала меня обедать в люди. Я довез Lucie на taxi к Гиршманам в магазин. Там застал Катерину и потом самого Гиршмана, который со мной едва поздоровался — просто из невоспитанности своей, не со зла.

Пробыл у них всего минут 10 и поехал к Нарышкиной. Она одна и сейчас же набросилась на меня со своим энтузиазмом. Оказывается, она была «с позволения, кажется, Шуры» у Иды Рубинштейн [142], подбила ее участвовать на спектаклях [143] в Palais des B[eaux]-Arts [144] в Брюсселе, дать на них деньги. Ида была с ней очень мила, проста и сердечна и сказала, что всей душой идет на встречу этого дела, только надеется, что художники ей помогут.

На другой день Нарышкина послала ей цветы — гардении, которые, оказалось, очень любит Ида. Потом сообщила, что А. Бенуа вчера на новоселье у Лели [145] обожрался, что у него болит живот и что он, м[ожет] б[ыть], не придет на собрание, как она его ни умоляла. Сказала еще, что Ида сначала обещала к ней приехать на наше собрание, но потом просила приехать нас к ней. В[ера] Сер[геевна] не знала, кто эти «нас»: все ли, или только она и Le Bœuf. Мои акварели она едва посмотрела — так была занята этой выставкой и Идой. Сказала, что даст ответ завтра.

Приехали Жарновский [146], Добужинский, Яковлев и наконец Шура, больной, как он сказал, но вид у него обыкновенный, и болезнь не мешала ему уплетать особые гигиенические бисквиты, кот[орыми] угощала его Вера Сергеевна. С вожделением смотрел он на стол, чрезвычайно роскошно и обильно уставленный вкусными вещами. Скоро приехали Le Bœuf и Janlay. За чаем разговор веселый о digestions [147], Шура кривлялся. Потом заседание, очень скучное. Le Bœuf читал приготовл[енный] образец приглашений. Его обсуждали, сообща корректировали.

Потом был поднят вопрос, ехать ли всем к Иде или нет, и как она это примет. В конце концов Яковлев посоветовал не ехать секретарям, а ехать В[ере] С[ергеевне], Le Bœuf'у и художникам. Шура вел себя странно, а потом прямо отвратительно. В[ера] С[ергеевна] умоляла его ехать, он отказывался из-за болезни. Визжал, шутливо защищаясь от нее. Она наседала, тогда он вдруг разозлился, стал груб, сказал, что он не любит, чтобы к нему приставали, и что это может повести к тому, что он вовсе не будет участвовать в этом деле. Все оцепенели от удивления. Нарышкина стала извиняться, замазывать, чуть ли на него не повалилась, умоляя его не сердиться. Кое-как инцидент был замазан. Шура пригласил меня обедать к себе в понедельник.

По дороге к Иде в автомобиле я, Нарышкина и Le Bœuf обсуждали акцидент [148] Бенуа: я им сообщил то aparté [149] мое с Бенуа, которое никто не заметил, — я его спросил, не считает ли он, [что будет] лучше, если поедут только к Иде В[ера] С[ергеевна] и Le Bœuf, и он мне сказал, что да, он считает так тактичнее. Из всего этого видно, что Шура невероятно зол, что к огражденной им тол[ько] Иде проникают другие художники. М[ожет] б[ыть], Il y va de sa vie [150], это, пожалуй, humain [151], но в то же время уж очень противно. Он стал мне совсем дегутантен.

Приехали к Иде: я, Le Bœuf, В[ера] С[ергеевна], Добужинский и Яковлев. Ввели нас в громадную, почти пустую комнату — только рояль и большой черн[ый] бархатный диван с бесконечным количеством разноцветных и разных форм подушек. Между двух стеклянных дверей, выходящих, по-видимому, в сад и обрамленных, старое, оливково-желтого цвета, громадное до полу зеркало и около него barre [152] для упражнения в танцах. Стены выкрашены в темный голубой цвет, как в моем петербургском кабинете. Между ними и белым потолком по белому синим китайский орнамент — нечто вроде à la grec'a [153]. Из внутренних покоев, которые выше, ведет лесенка с глухими дерев[янными] перилами, выкрашенными белыми и синими квадратами.

Через несколько минут из этой двери показалась Ида. В белом с черной отделкой платье и в черной без украшений шапочке, одна сторона которой спускалась ей низко на уши. Из-под шапочки торчат довольно жидкие взбитые золотистые волосы. Насколько она была красивее в Петерб[урге] в [190]8 году у Фокина брюнеткой со смугловатым бледным лицом. Теперь она очень стала похожей на Сару Бернар, когда я ее видел в 1890 году. Лицо у нее слишком макильировано [154] розовым цветом, и она не кажется совсем красивой. Костюм плох, даже безвкусен, туфельки с какими-то перышками.

Меня она узнала и сказала, что рада опять встретиться. Вела она себя очень скромно и приятно. Говорила немного, но симпатично, хотя голос и тон театральные. Говорили больше Le Bœuf и Нарышкина. Ида готова на все. Завтра, будучи по делам своим в Брюсселе, посмотрит строящийся при Beaux-Art'aх [155] театр.

Потом с Le Bœuf'ом обсуждали, что для нее можно было бы дать. Оказывается, Grétry [156] тоже был бельгийцем: я дал мысль дать части из «Céphale и Procris» [157], которую когда-то играл и пел в бывшем у меня Klavierauszug'e [158]. Лебеф удивился моим познаниям. Я сказал Иде, что вижу ее plutôt en Céphale qu'en Procris [159]. Говорили о музыке для нее. Я спросил, любит ли она Баха. Она: «Я как раз теперь изучаю его вещь для постановки». Я сказал, что если это не секрет, то какую? Она с улыбкой [ответила], что это секрет.

Беседа длилась приблизительно ¾ часа. При расставании она произнесла несколько слов по-русски и довольно чисто. Я, расставаясь: «Madame, j'ai été ravi de vous revoir» [160]; она — тоже. Расстались у входа — провожали и принимали два уродливых лакея в черных фраках. Я пошел на métro с Добужинским, и мы обсуждали поведение Шуры и его осуждали: и у него впечатление, что он в панике, что Ида может сделаться не только одним его достоянием.

Я на La Motte-Piquet. Было уже 8 часов, решил зайти к Муравьевой. Не застал ее дома. Тогда пешком пошел через парк Champs de Mars к Самойленкам [161]. Застал их за обедом с Testenoire'ами [162]. Обедать отказался, выпил только вина. Весело болтали, шутили, смеялись. Фатьма рассказывала о своей прогулке пешком в Versailles с Прокофьевым, и как он ее строго держал, не позволял останавливаться, завтракать и позвал ее только выпить в Versailles'e un bock [163], и сейчас же усадил в поезд ехать обратно. Все это я не нашел остроумным и занимательным, хотя Фатьма говорит, что было прекрасно.

Вскоре Testenoire и Самойленко ушли в театр, а я с дамами, которые сели за шитье шляп, сидел с ними и болтал, довольно вяло. Судачили Pitts'сиху [164], которая занята только majong'ом [165]. Я ее ругал.

Около 10-ти, очень усталый, ушел. Пешком домой. Разложился и лег, но долго не мог заснуть. Почему-то мне показалось, что было бы хорошо помочь Иде — жаль, что столько энергии, труда и денег она тратит на какие-то «Impératrices des rochers» [166], — и написать ей письмо à Duchess of Malfi un beau rôle [167] для нее. Т[ак] к[ак] долго не мог заснуть, то написал даже черновик по-фр[анцузски], решив предварительно посоветоваться с Нарышкиной. Заснул очень поздно — верно, около 3-х.


[1] Сексуальное помешательство, случившееся в Гранвилье, а затем и смерть ее мужа, Петра Григорьевича Волконского, Сомов подробно описал в дневнике за 1925 год.

[2] К.А. Сомов. Портрет Б.Е. Поповой. 1926. Бумага, графитный карандаш, акварель, пастель. 49,3х39,3 см (овал). Государственный Русский музей.

[3] К.А. Сомов. Портрет Е.С. Питтс. 1926. Холст, масло. 80,5х64,5 см. Государственный Русский музей.

[4] A.-F. Prévost. Histoire du chevalier des Grieux et de Manon Lescaut.Paris: Éditions du Trianon, [1927].

[5] Директору издательства «Трианон».

[6] Художник писал портрет Елены Питтс: он упоминался в предисловии к этой публикации.

[7] Подразумевается упомянутая выше Е.С. Питтс.

[8] Слуги Питтс.

[9] Беконом (франц.).

[10] Речь идет об антикварном магазине Поповых.

[11] Возможно, описка, так как флорентиец Карло Джинори (1702–1757) и был основателем фарфорового завода в Дочче.

[12] Ида Исидоровна Леон (урожд. Ратнер; ?–1932) — мать друзей Сомова: Генриетты Гиршман, Ксении Поляковой, Беатрисы Кан, Екатерины Берлин и Поля Леона.

[13] Речь идет о Ксении Леопольдовне Поляковой, дочери И.И. Леон, сестре П.Л. Леона и Г.Л. Гиршман.

[14] Николай Александрович Бенуа (1901–1988) — художник, сын Анны Карловны и Александра Николаевича Бенуа.

[15] Иван Александрович Вышнеградский (1893–1979) ― композитор, философ; был женат на Елене Александровне Бенуа, дочери А.Н. Бенуа.

[16] Марфа Андреевна Тройницкая — жена историка искусства и коллекционера Степана Яремича, прежде бывшая замужем за искусствоведом Сергеем Тройницким.

[17] «Дневников» (франц.).

[18] Елена Константиновна Сомова (1888–1969) — жена Евгения Ивановича Сомова, родственника художника. Супруги жили в Нью-Йорке.

[19] «Ни да, ни нет» (франц.).

[20] Нормандского художественного театра (франц.).

[21] Подразумевается регулярный французский парк в духе творений Андре Ленотра (1613–1700), архитектора Версальского парка.

[22] Водоемом (франц.).

[23] Наподобие большого Швейцарского бассейна (франц.) — водоема в Версале.

[24] От франц. foire — «ярмарка».

[25] Карусели (франц.).

[26] Акробаты (франц.).

[27] То есть Михаил Кралин.

[28] Дневник Пипса (англ.). Сэмюэл Пипс (1633–1703) — английский ученый и политический деятель.

[29] Василий Витальевич Шульгин (1878–1976) — политический деятель, журналист, писатель. Окончил юридический факультет Киевского университета. Работал в земстве, писал статьи для журналов и газет. Занимался политической деятельностью. Один из лидеров монархического общественного движения в России. В 1920-м эмигрировал в Константинополь. Затем поселился в Югославии. В 1925–1926 годах в поисках сына тайно ездил в СССР, написал об этом серию очерков, которые составили книгу «Три столицы. Путешествие в Красную Россию» (Берлин, 1927 год).

[30] Коммуна Эссар (франц.).

[31] Нотариус (франц.).

[32] Ларь (франц.).

[33] От франц. bébé — «дитя».

[34] Так в рукописи.

[35] Подразумевается сестра Сомова Анна Михайлова.

[36] Михайловском театре (франц.).

[37] Сбор пожертвований (франц.).

[38] Евгений Сергеевич Михайлов (1897–1975) ― кинооператор; сын А.А. и С.Д. Михайловых, племянник К.А. Сомова.

[39] Игристое вино (франц.).

[40] Жорж Барбье (1882–1932) известен, прежде всего, как иллюстратор, а также как театральный художник — в частности, благодаря сотрудничеству с С.П. Дягилевым.

[41] «Мужское достоинство» (франц.).

[42] В знак благодарности, бесплатно (франц.).

[43] Нежную (франц.).

[44] ОР ГРМ. Ф. 133. Ед. хр. 433.

[45] Здесь — родственников (франц.).

[46] Речь идет о статуэтке фарфоровой мануфактуры в Людвигсбурге (Ludwigsburg), что неподалеку от Штутгарта.

[47] Пьер-Франсуа Лежен (1721–1790) — французский скульптор.

[48] Оловянное (франц.).

[49] Здесь — золовкой (франц.).

[50] Матильда Ивановна Витте, графиня (урожд. Нурок, в первом браке — Лисаневич; 1863 — не ранее 1937), — жена государственного деятеля Сергея Юльевича Витте, мать В.С. Нарышкиной. В эмиграции жила в Бельгии.

[51] Стива — художник Ростислав Мстиславович Добужинский (1903–2000).

[52] Анри Ле Беф (1874–1935) — бельгийский банкир. Один из инициаторов и спонсоров строительства Дворца искусств, организатор проходившей там в 1928 году выставки русских художников.

[53] «Господину А. Ле Бефу, большому другу русского искусства!» (франц.).

[54] Елена Николаевна Иванова (1909–1968) — старшая дочь приятельницы Сомова Марии Григорьевны Лист (в первом браке — Средина; 1875–1947).

[55] Николай Дмитриевич Милиоти (1874–1962) ― художник, член объединений «Голубая роза» и «Мир искусства».

[56] Алексей Александрович Гольденвейзер (псевд. Николай Любимов; 1890–1979) — адвокат, журналист, общественный деятель. Окончил юридический факультет Киевского университета. В 1921 году через Польшу эмигрировал в Германию. Работал в «Современных записках», «Русских записках», газетах «Сегодня», «Новое русское слово», «Последние новости» и др.

[57] Кира Николаевна Бострем (1908–1980) — адвокат и филолог.

[58] Далее вставка (одно предложение), расположенная в рукописи в конце записи за этот день.

[59] Возбуждение и эрекция (англ.).

[60] Платный любовник Сомова.

[61] От франц. écouter — «подслушивать».

[62] Полового акта (франц.).

[63] Одно или два слова неразборчиво. Возможно, следует читать «непонятно».

[64] «Дуэль Толстого закончилась рукопожатием» (англ.). См.: H. Scheffauer. Tolstoy's Duel Ended in a Handshake // 1927. January 2. P. 14.

[65] «Трагедия Толстого, раскрытая его дочерью» (англ.). Полное и верное название — «Раскрыта трагедия Толстого. Его дочь описывает семейную драму, которая началась, когда его ум одолевали религиозные сомнения» (TSukhotin-Tolstoy. The Tragedy of Tolstoy Disclosed. His Daughter Describes Domestic Drama that Began When His Mind Was Assailed with Religious Doubts // The New York Times Magazine. 1925. December 27. P. 2, 23).

[66] Татьяна Львовна Сухотина-Толстая, графиня (урожд. Толстая, в браке — Сухотина; 1864–1950), — общественный деятель, художник, мемуарист; дочь Л.Н. Толстого.

[67] «Американская трагедия» (1925) — роман писателя Теодора Драйзера.

[68] Посыльным (англ.).

[69] Продавщицу (англ.).

[70] «Я немного старомодный» (франц.).

[71] Далее вставка (одно предложение), расположенная в записи за этот день, после слов «результат Анфисиного обеда».

[72] «Костюм сеньориты Экис в день свадьбы ее брата» (исп.).

[73] «Поля» (франц.).

[74] «Все мироздание повинуется любви» (франц.). Песня Ш. Гуно (1890) на стихи Лафонтена.

[75] «Сон» (итал.).

[76] Саверио Меркаданте (1795–1870) — итальянский композитор.

[77] Евгения Матвеевна Патон (урожд. Шишкова, в первом браке — Боголюбова; 1874–1951) — подруга Сомова, его модель.

[78] Певица Анфиса Ивановна Комиссаржевская (урожд. Протопопова; 1893–1963) тоже была подругой Сомова. Ее первый муж, Федор Комиссаржевский, был младшим братом Веры Комиссаржевской.

[79] То есть в парижском театре «Ателье».

[80] Наталья Владимировна Токарская (в замужестве — Богданова; ?–1966) — актриса; дочь актрисы М.А. Токарской. Выступала в составе Пражской группы МХТ. Впоследствии жила в Париже, играла в русских театрах (РЗФ, т. 3, с. 309; НМ, т. 1, с. 345).

[81] Фасолью <и> пюре (франц.).

[82] Подразумевается Александра Матвеевна Верховская, сестра Е.М. Патон, а также ее муж.

[83] «Дневника модной леди» (англ.). Полное название книги — «Дневник модной леди в 1764–1765 гг.» (1924). Ее автор — английская журналистка и писательница Магдален Кинг-Холл (1904–1971), скрывшая свое имя под псевдонимом Cleone Knox.

[84] Полицейскому (франц.).

[85] Роза Григорьевна Берлин — родственница Берлинов, друзей Гиршманов, — была приятельницей Сомова.

[86] Имеется в виду Андрей Гиршман (1910–1978), упомянутый в предисловии.

[87] Выставка проходила в галерее Бернхейма-младшего с 7 по 19 июня 1927 года, экспонировалось 137 произведений. Каталог: Groupe des artistes russes «Mir Iskousstva». Paris: [s. n., 1927].

[88] Возможно, речь идет о произведении Бориса Дмитриевича Григорьева (1886–1939) «Старая бретонка» (1925. Холст, масло. 73х60 см. Центр Помпиду, Париж).

[89] Григорьев написал портрет Горького годом ранее в Позилиппо, Италия (Портрет А.М. Горького. 1926. Холст, масло. 104х92 см. Мемориальный музей-квартира А.М. Горького, Москва).

[90] Пейзажи, о которых здесь идет речь, написаны в Бретани и Провансе в 1920-е. Ряд произведений Григорьева, созданных там, опубликован в издании: Борис Григорьев. — СПб.: Palace Editions, 2011.

[91] Возможно, подразумевается какой-то уличный вернисаж, но нельзя исключать и то, что речь идет о Гран-Пале — месте проведения Салона независимых.

[92] О путешествии из Грузии во Францию см. в дневнике Евгения Евгеньевича Лансере (1875–1946): Е.Е. Лансере. Дневники. В 3 т. Т. 2. — М.: Искусство — ХХI век, 2008. С. 269–282.

[93] Анна Карловна Бенуа (урожд. Кинд; 1869–1952) ― жена А.Н. Бенуа.

[94] Мария Александровна Ефремова (в замужестве — Стансфилд; 1892–1974) — актриса. В 1909–1918 годах — актриса Московского художественного театра. Эмигрировала во Францию. Выступала в Париже в театре Oasis П. Пуаре, в спектаклях труппы «Летучая мышь» Н.Ф. Балиева (1923), была солисткой цыганского хора под управлением В.А. Ефремова. Одна из создательниц кабаре-театра «Балаганчик», играла на его сцене (1922–1923).

[95] Речь идет о галерее (и одновременно нотном магазине) Au sacre du printemps, получившей название по балету И.Ф. Стравинского «Весна священная» (франц. «Le Sacre du printemps»); существовала в 1925–1929 годах. Основателем галереи был польский писатель, переводчик и музыковед Ганс Эффенбергер (псевд. Ян Сливински; 1884–1950). Эффенбергер устраивал выставки польских и центральноевропейских художников, принадлежавших к разным течениям, а в последние годы существования галереи отдавал предпочтение сюрреалистам.

[96] То есть в магазин В.О. Гиршмана.

[97] Сергей Владиславович Каминский (1883–1969) — юрист и писатель, друг семьи Гиршман.

[98] Леонид Карлович Стефанский (1868–1953) ― предприниматель, банкир.

[99] Дмитрий Петрович Перцов (1890–1946) — друг Сомова, сын инженера путей сообщения, коллекционера Петра Николаевича Перцова.

[100] Пропуску (франц.).

[101] Художник Дмитрий Дмитриевич Бушен (1893–1993) на протяжении многих лет был интимным другом историка искусства Сергея Ростиславовича Эрнста (1894–1980).

[102] Сергей Михайлович Волконский, князь (1860–1937), — театральный режиссер, критик.

[103] Артур Рубинштейн (1887–1982) — польский и американский пианист еврейского происхождения.

[104] «Докучных» (франц.).

[105] «Стальной скок» (франц.).

[106] От франц. misère — «ничтожество, убожество». Художник Георгий Богданович Якулов был приглашен Сергеем Дягилевым для работы над «Стальным скоком».

[107] Графини (франц.).

[108] Постукивание молотками в ритм музыке было введено С.П. Дягилевым в самый последний момент: «…танцоры из кордебалета в конце репетиции от нечего делать стали шалить на площадке, стуча в ритм молотками, — Сергей Павлович пришел в восторг от этой нечаянной выдумки и велел ее сохранить в балете, — и действительно, она давала большой акцент финалу балета» (Лифарь, с. 511).

[109] Иначе оценивал успех «Стального скока» С.М. Лифарь: «Он [Дягилев] был уверен, что на премьере разразится огромнейший скандал, что русская эмиграция организованно выступит с протестом, и не только боялся, а скорее даже хотел этого скандала. Боялся по-настоящему он другого — того, что при поднятии занавеса белые эмигранты начнут стрелять и убьют меня. Премьера прошла спокойно и скорее вяло — были аплодисменты, были и шиканья, но не было ни взрывов восторга, ни взрывов ненависти: новый балет просто мало понравился парижскому зрителю, не привыкшему к таким балетам, в которых танец играет совсем второстепенную роль. В зрительном зале больше выражали свое недоумение и недовольство пожиманием плечами, чем свистками. Дягилев был разочарован и уверял, что “ces gens sont pourris” [франц. “эти люди протухли”] и “из трусости не посмели выступить”» (Лифарь, с. 511–512).

[110] Подразумевается Фатьма-ханум Бей-Булатовна Самойленко (урожд. Датиева; 1893?–?), еще одна подруга Сомова.

[111] Бокал шампанского (франц.).

[112] Подразумевается Вальтер Нувель.

[113] Павел Георгиевич Корибут-Кубитович (1865–1940) ― двоюродный брат С.П. Дягилева.

[114] «Триумф Нептуна» (франц.).

[115] Модест Людвигович Гофман (1887–1959) — критик, филолог-пушкинист, поэт. В 1922 году выехал в Париж в командировку, в СССР не вернулся. Преподавал на русском отделении Парижского университета. Публиковался в газетах и журналах русской эмиграции.

[116] Речь идет об эксцентричном парижском антикваре-гомосексуале, с которым хотел познакомиться Сомов.

[117] Павел Абрамович Бархан (1876–1942) — писатель, переводчик. Автор многочисленных статей о Сомове.

[118] Кошки, ставшей женщиной (франц.).

[119] Речь идет об участии в Выставке старого и нового русского искусства, приуроченной к открытию Дворца изящных искусств (Palais des Beaux-Arts) в Брюсселе. Идея строительства дворца, призванного пропагандировать художественную жизнь страны, зародилась в первые годы независимости бельгийского королевства. Дворец изящных искусств должен был объединить выставочные и концертные залы, театральную сцену и т.д. Однако начало Первой мировой войны не дало осуществить эти планы. Строительство началось около 1921 года при поддержке бельгийского банкира А. Ле Бефа; автор проекта дворца — Виктор Орта (1861–1947).

[120] Оставлено место для фамилии.

[121] То есть с книгой С.Р. Эрнста о Сомове (1918).

[122] Пьер Ботье (1881–1962) — бельгийский искусствовед, хранитель Королевских музеев изящных искусств Бельгии. Один из организаторов выставки русского искусства в Брюсселе (1928).

[123] Оставлено место для фамилии.

[124] В этом месте в рукописи вопросительный знак отсутствует.

[125] Решеток, арматуры (франц.).

[126] «Прибытие ведьм» (франц.).

[127] Следующее слово приписано под строкой.

[128] Слухового окна (франц.).

[129] <Зелено>-берлинская лазурь (франц.).

[130] Прогуливающаяся (франц.).

[131] «Драгуны» (франц.).

[132] Живой изгородью (франц.).

[133] Речь идет о главе «У Тихона».

[134] Владимир Сомов, племянник художника.

[135] Житель деревни Гранвилье, знакомый Сомова, Кралина и Лукьянова.

[136] Сомневается, выезжать ли в такую погоду (франц.).

[137] Следует читать «на boulevard de la Tour-Maubour».

[138] Вокзал Сен-Лазар (франц.).

[139] Подразумевается И.И. Леон.

[140] Любовником (франц.).

[141] Хелен Флейшман (урожд. Кастор, во втором браке — Джойс; 1894–1963) — дочь американского промышленника Адольфа Кастора (1856–1946). В 1930 году Х. Флейшман вышла замуж за Джорджа (Джорджо) Джойса, сына писателя Джеймса Джойса.

[142] Ида Львовна Рубинштейн (1880–1960) — танцовщица. Участвовала в парижских «Русских сезонах» С.П. Дягилева. С 1910 года жила в Париже. В 1928–1935 годах руководила собственной балетной труппой «Балет Иды Рубинштейн», где выступала в ведущих балетных партиях.

[143] Так в рукописи.

[144] Дворце изящных искусств (франц.).

[145] Подразумевается Елена Александровна Бенуа-Клеман (1898–1972) — художница, дочь А.К. и А.Н. Бенуа.

[146] Иван (Ян) Иванович Жарновский (1890–1950) — историк искусства, художественный критик, один из организаторов русской выставки в брюссельском Дворце искусств.

[147] Пищеварении (франц.).

[148] От франц. accident — «внезапное происшествие, случай».

[149] Беседу наедине (франц.).

[150] Речь идет о его жизни (франц.).

[151] Жизненно, в человеческой природе (франц.).

[152] Станок (франц.).

[153] <Нечто вроде> греческого орнамента (франц.).

[154] От франц. maquillage — «макияж».

[155] Дворце изящных искусств (франц.).

[156] Речь идет о французском композиторе валлонского происхождения Андре Гретри (1741–1813).

[157] «Кефал и Прокрида» (франц.) — балет А. Гретри (1773).

[158] Клавираусцуге, клавире (нем.).

[159] Скорее Кефалом, чем Прокридой (франц.).

[160] «Мадам, я был рад вновь видеть Вас» (франц.).

[161] Речь идет об уже упоминавшейся здесь Фатьме Самойленко, а также ее муже — Борисе Николаевиче Самойленко (1879?–1936).

[162] Знакомые Самойленко.

[163] Кружку пива (франц.).

[164] Подразумевается уже упоминавшаяся здесь Е.С. Питтс.

[165] Маджонгом (франц.).

[166] «Императрицу скал» (франц.). Подразумевается спектакль «Императрица среди скал» («Impératrices aux rochers») на музыку Артюра Онеггера (1926).

[167] Герцогиня Мальфи — хорошая роль (франц.).

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244895
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246451
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413041
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419529
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423609
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428911
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429564