Осип Мандельштам: от «симпатий к троцкизму» до «ненависти к фашизму»

Стихотворение Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны…» ^[1], написанное в ноябре 1933 года, представляет собой поразительное явление как в русской литературе, так и в общественной жизни. Его, в сущности, не с чем сравнить — стихи Павла Васильева «Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына…» (1931 или 1932 год) при всей их значимости и смелости несопоставимы с мандельштамовскими по художественной силе (однако не исключено, что «жопа» в одном из вариантов мандельштамовского стихотворения могла быть «цитатой» из Васильева). Особняком стоит стихотворение о Сталине и в поэзии Мандельштама. Несомненно, оно связано с такими его стихами, как «Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым…» и «Квартира» («Квартира тиха, как бумага…») того же 1933 года, но и на их фоне «Мы живем…» видится чем-то совершенно особенным по лапидарной образной мощи, по неприкрытой ярости, по целенаправленной демонстративной оскорбительности.

Естественным образом возникает вопрос: что послужило конкретной причиной написания столь впечатляющей инвективы? И была ли такая причина?

Автор данной работы убежден, что одной такой причины, одного побудительного толчка, вызвавшего написание антисталинского стихотворения, не было. Мандельштам, по нашему мнению, шел к созданию «Мы живем…» на протяжении целого ряда лет. Накопилось — и прорвалось стихами. Количество перешло в качество. Представляется верным предположение О.А. Лекманова, который пишет, что «не удалось найти конкретного веского повода к написанию самоубийственного мандельштамовского стихотворения “Мы живем, под собою не чуя страны…”… Не означает ли это, что такого решающего повода просто не было, а был месяцами копившийся гнев, чью поэтическую вспышку в ноябре 1933 г. мог спровоцировать любой пустяк?» ^[2]

О. Ронен обратил внимание на историю с М. Рютиным, которая могла произвести впечатление на Мандельштама, тем более что среди единомышленников Рютина «было несколько видных сотрудников Бухарина», партийного деятеля, с которым поэт был хорошо знаком и который Мандельштаму помогал и в житейских (например, получение жилья при Доме Герцена в 1932 году), и в издательских делах (планировавшаяся в 1933 году в ГИХЛе публикация тома избранных произведений).

«Есть среди советских общественных деятелей трагическая фигура, которую по ее жертвенности можно сопоставить с судьбой Мандельштама. Речь идет о Мартемьяне Никитиче Рютине. <…> К осени 1932 года ОГПУ оформило дело о якобы контрреволюционной организации, созданной Рютиным и занимавшейся “антисоветской деятельностью”. В основе дела лежал документ под названием “Ко всем членам партии”, разосланный по почте или лично переданный членам ЦК. Достаточно привести из этого обращения несколько слов о Сталине и о результатах его деятельности, чтобы дать понятие о беззаветной отваге Рютина: “великий агент-провокатор”, “разрушитель партии”, “могильщик революции”, “обнищание”, “намордник, надетый на всю страну”, “бесправие, произвол и насилие”. Называлась организация “Союз марксистов-ленинцев”. Ее подробно разработанная платформа известна по обширному докладу Рютина “Сталин и кризис пролетарской диктатуры”. <…> …10 января 1937 года приговорен к расстрелу по обвинению в “контрреволюционной террористической деятельности”» ^[3].

Выступление Рютина против Сталина, очевидно, могло быть одной из причин написания «Мы живем…». Автор же предлагаемой вниманию читателя работы хотел бы указать на некоторые другие факты, которые, как ему представляется, также относятся в данном случае к делу.

I.

Прежде всего, обратим внимание на одно из мест в протоколе допроса Мандельштама от 25 мая 1934 года. Оперуполномоченный 4-го отделения Секретно-политического отдела ОГПУ Н.Х. Шиваров со слов Мандельштама записал:

«По возвращении в Советскую Россию (из белогвардейского Крыма в 1920 году. — Л.В.) я вростаю (так! — Л.В.) в советскую действительность первоначально через литературный быт, а впоследствии непосредственной работой: редакционно-издательской и собственно-литературной. Для моего политического и социального сознания становится характерным возрастающее доверие к политике Коммунистической партии и советской власти.

В 1927 году это доверие колебалось не слишком глубокими, но достаточно горячими симпатиями к троцкизму и вновь оно было восстановлено в 1928 году» ^[4].

Мандельштам говорит о «горячих симпатиях» к троцкизму в 1927 году. 1927-й — год 10-летия Октябрьской революции; именно в этом году внутрипартийная борьба приняла самые острые формы. Мандельштам, как известно, был активным и постоянным читателем газет. Об этом чтении он написал сам: «А я люблю выбежать утром на омытую светлую улицу через сад, где за ночь намело сугробы летнего снега, перины пуховых одуванчиков, — прямо в киоск, за “Правдой”» ^[5]. О.А. Лекманов в своих работах ^[6] убедительно показал, насколько тесно творчество Мандельштама связано с тем, что публиковалось в прессе его времени. Поэтому обратимся к периодической печати, держа в уме при этом «Мы живем…».

В первую очередь, нас будет интересовать газета «Правда», главная газета страны. К 1927 году, который Мандельштам назвал в связи со своими симпатиями к троцкизму, мы вернемся. Но сначала вспомним о некоторых событиях и публикациях более раннего времени.

1923 год. Левая оппозиция пишет о все более укрепляющейся власти партийной бюрократии, «секретарской иерархии» (письмо сорока шести). 11 декабря 1923 года в «Правде» публикуется статья Троцкого «Новый курс. (Письмо к партийным совещаниям.)», в которой автор предлагал внутрипартийную демократизацию. В январе 1924 года вышел сборник «Новый курс», куда помимо давшей название книжке статьи были включены некоторые другие работы Троцкого. Летом и осенью 1924 года Троцкий готовил к изданию третий том собрания своих сочинений. Предисловие к тому он назвал «Уроки Октября». Третий том с вышеупомянутым предисловием вышел в 1925 году. В «Уроках Октября» противопоставлены последовательные революционеры Ленин и сам Троцкий и проявившие себя в октябре 1917 года как соглашатели, противники вооруженного восстания некоторые видные деятели партии (в первую очередь, речь идет о Каменеве и Зиновьеве). Косвенным образом статья затрагивала и Сталина, поскольку он тогда, после смерти Ленина, был одним из членов «тройки» Зиновьев — Сталин — Каменев. Статья вызвала большой резонанс и ожесточенную полемику в большевистской партии. В январе 1925 года Троцкий теряет посты председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам. Сталин же постепенно укрепляет власть и завоевывает авторитет в партии. Союз Сталина, Зиновьева и Каменева не был долговечным. На XIV съезде партии в декабре 1925 года Каменев заявил, имея в виду Сталина: «Мы против того, чтобы создавать теорию “вождя”, мы против того, чтобы делать “вождя”» ^[7]. Просталинское большинство не поддержало Каменева.

Начиная примерно с середины 1926 года почти в каждом номере «Правды» печатаются статьи, посвященные оппозиции. Слово «троцкизм» употребляется очень часто и обозначает позицию, разрушающую партийное единство.

В 1926–1927 годах левая оппозиция продолжала выступать против бюрократизации партийной жизни, отвергала сталинскую установку на построение социализма в одной стране (построение полноценного социализма невозможно без мировой революции), ратовала за ускоренную индустриализацию, оценивала политику партии в деревне как потакание кулаку. Троцкий говорил об опасности сползания партии вправо. В «Правде» от 17 августа 1927 года в докладе противника левой оппозиции А.И. Рыкова приводятся высказывания Троцкого (с. 3): «Весь последний период состоит в том, что пролетариат политически свертывается, а остальные классы развертываются, — кто этого не хочет понять, того, по-моему, скорее уж надо “выводить” из руководящих учреждений. И это свертывание и развертывание имеет свое выражение всюду…»; «Точно так же, как в материальной области непролетарские классы расширяются — это вы видите и на улице, и в лавках, и в трамвае, и в квартирах, — точно так же и в политике пролетариат в целом сейчас сжимается, а наш партийный режим усиливает классовое свертывание пролетариата». Можно, думается, не без оснований предположить, что странные, на первый взгляд, слова из «Четвертой прозы» о «запретном понятии класса» (речь о работе в газете «Московский комсомолец», а также, возможно, в журнале «Пятидневка») могут восходить к риторике левой оппозиции: «Мы стреляем друг у друга папиросы и правим свою китайщину, зашифровывая в животно-трусливые формулы великое, могучее, запретное понятие класса» ^[8]. Мандельштам к троцкистской оппозиции не принадлежал, но язык левой оппозиции был на слуху, не знать его было невозможно.

Оппозиции всячески — и чем дальше, тем больше — мешали высказать свою точку зрения. В «Правде» в 1926 году настойчиво проводится мысль, что никакой дискуссии не надо. Так, в № 230 (6 октября 1926 года, с. 4) опубликованы материалы под общим заголовком «За единство — против дискуссии». А в следующем № 231 на первой странице помещена статья, озаглавленная «Почему партия против дискуссии?». Она заканчивается словами: «Партия даст крепкий большевистский отпор тем, кто провоцирует ее на дискуссию. Партия хочет дела (выделено в газете жирным шрифтом. — Л.В.), деловой работы, а не болтовни “снова” и “снова” на решенные темы. Партия дискуссировать (так! — Л.В.) не хочет (выделено в газете жирным шрифтом. — Л.В.)». От оппозиции откровенно требовалось замолчать. На этой же странице того же номера «Правды» напечатано стихотворение Демьяна Бедного «Всему бывает конец», в котором, в частности, есть такие строки:

«Троцкий гарцует на старом коньке,
Блистая измятым оперением,
Скачет этаким красноперым Мюратом
Со всем своим “аппаратом”,
С оппозиционными генералами
И тезисо-маралами, —
Штаб такой, хоть покоряй всю планету!
А войска-то и нету!

<…>

Надо твердо сказать “крикунам”
И всем, кто с ними хороводится:
“Это удовольствие нам
Чересчур дорого обходится!
Довольно партии нашей служить
Мишенью политиканству отпетому!
Пора, наконец, предел положить
Безобразию этому!”»

(Последние шесть процитированных строк выделены в газете жирным шрифтом.)

В следующем номере «Правды» — № 232 от 8 октября 1926 года — на первой странице опять стихи Демьяна Бедного «Взвод. Дискуссионная баллада». Речь идет о том, что оппозиционеров не стали слушать на заводе «Авиаприбор»:

«Перманентно-фракционный
Вышел “вождь”. Привычна роль:
— Смир-р-р-но, вз-з-звод дискуссионный!
Слуш-ш-ш-шай лозунг и пароль!

<…>

Но — не дрогнула ячейка:
Приняла гостей в штыки.
Фракционная семейка
Прикусила языки».

Демьян Бедный выразил в своих стихах недвусмысленную позицию руководства ВКП(б): левой оппозиции надо закрыть рот. Нужно единство, а не обсуждения. Это постоянно подчеркивается в главной газете партии. Так, в «Правде» от 22 июня 1927 года (№ 138) на первой странице — редакционная статья «Путь оппозиции». Статья завершается словами: «Партии нужно большевистское единство, пролетарская дисциплина во что бы то ни стало и без всяких бы то ни было оговорок».

Повторим: речь совсем не о принадлежности Мандельштама к троцкистской оппозиции — никаких данных на этот счет нет, — а о недвусмысленном курсе руководства правящей партии на шельмование неугодных уже в самой партии (естественно, что и вообще в стране подавление инакомыслия год от года усиливалось), принуждение их к молчанию. Мандельштам, для которого свобода речи всегда была чрезвычайно значима, не мог не замечать того, что происходит, и воспринимать это безучастно.

Тем не менее пока еще с оппозицией приходилось считаться. В номере «Правды» от 6 ноября 1926 года (№ 257, с. 4–6) помещена речь Троцкого в прениях по докладу Сталина на XV конференции ВКП(б). А в «Правде» от 14 декабря 1926 года (№ 289, с. 2–3) была опубликована речь Троцкого в прениях по докладу Сталина на VII расширенном пленуме Исполнительного комитета Коммунистического интернационала (ИККИ). 10 августа 1927 года в «Правде» (№ 180) напечатано «информационное сообщение» объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Пункт II сообщения (с. 3–4): «О нарушении партийной дисциплины тт. Зиновьевым и Троцким». В этой резолюции, в частности, говорится: «Наконец, на заседании президиума ЦКК (июнь 1927 г.) тов. Троцкий выдвинул совершенно неслыханные клеветнические обвинения партии в термидорианстве». Указывается, что 9 июня 1927 года Троцкий и Зиновьев участвовали в демонстрации на Ярославском вокзале (Троцкий выступил там с речью) «под предлогом проводов тов. Смилги, который в течение нескольких недель саботировал постановление ЦК о выезде для работы на Дальний Восток». Но в этом же номере газеты помещено и «Заявление оппозиции» (с. 4). В нем, в частности, сказано: «По вопросу о термидорианстве мы говорим: в стране растут элементы термидорианства, имеющие достаточно серьезную социальную базу. Чего мы требуем, это чтобы партруководство давало этим явлениям и их влиянию на известные звенья партии систематический, твердый, планомерный отпор. Мы отвергаем мысль о том, будто наша большевистская партия стала партией термидорианской». Заканчивается заявление оппозиции словами: «Мы готовы сделать все для ликвидации всех элементов фракций, образовавшихся в силу того, что в условиях извращения внутрипартийного режима мы были вынуждены бороться за доведение до партии наших действительных взглядов, совершенно неправильно излагавшихся в печати, читаемой всей страной». Под заявлением стоят подписи: «Авдеев, Бакаев, Евдокимов, Зиновьев, Каменев, Лиздин, Муралов, Петерсон, Пятаков, Раковский, Смилга, Соловьев, Троцкий». Это заявление оппозиции с некоторыми изменениями в тексте было помещено и в следующем номере «Правды» — от 11 августа 1927 года (с. 3).

Дело шло к разрыву, к исключению оппозиционеров из рядов ВКП(б). На объединенном пленуме ЦК и ЦКК (состоялся 21–23 октября 1927 года) Зиновьев и Троцкий были исключены из состава ЦК ВКП(б). 25 октября 1927 года в «Правде» (№ 244) на первой странице появилось информационное сообщение «Об'единенный пленум ЦК и ЦКК и оппозиция». В нем, в частности, говорится: «То, что постановил об'единенный пленум, и то, что требовала от него вся партия, — исключение тт. Зиновьева и Троцкого из состава ЦК (воспроизводим выделение жирным шрифтом в газете. — Л.В.) — это минимальная и безотлагательная мера». А в «Правде» от 2 ноября (№ 251) на стр. 3–4 опубликованы, в частности, тексты выступлений Зиновьева и Троцкого на пленуме. Их речи неоднократно прерывались выкриками с мест. Поскольку это имеет значение для дальнейшего хода рассуждений в статье, приводим текст речи Троцкого полностью в том виде, в каком он был напечатан в «Правде» (цитируем с теми особенностями пунктуации и т.п., которые присущи тексту в газете).

«Речь тов. Троцкого.

Троцкий. — (Читает). Мое предложение — обсудить самостоятельно вопрос о врангелевском офицере и военном заговоре — было отклонено.

Скворцов-Степанов. — Опять! Ай-ай-ай! Позор!

Троцкий. — Я ставил по существу вопрос о том, почему, как и кем была обманута партия, которой было сказано, что коммунисты, связанные с оппозицией, участвуют в контрреволюционной организации. Ведь это разошлось по всей стране. Об этом неизбежно заговорит завтра весь мир. Чтобы лишний раз показать, что вы понимаете под дискуссией, вы постановили мою краткую речь о подложном врангелевском офицере из'ять из стенограммы, т.-е. спрятать от партии. Бухарин преподносил нам здесь философию термидорианской амальгамы на основе документов Менжинского, не имеющих никакого отношения ни к типографии, ни к оппозиции.

Скрыпник. — А вот теперь Щербаков. Вот тебе и на!

Троцкий. — Но нам нужна не дешевая бухаринская философия…

Уншлихт. — А троцкистская.

Троцкий. — …а факты. Фактов нет.

Скрыпник. — А Щербаков?

Троцкий. — Поэтому весь вопрос двинут фокусом в дискуссию об оппозиции. Все документы, оглашенные Менжинским, целиком говорят против проводимой ныне политики — нужно только эти документы осветить марксистским анализом. Об этом говорил т. Зиновьев. Мне остается поставить основной вопрос: каким образом и почему руководящая ныне фракция…

Скворцов-Степанов. — Фракция?

Троцкий. — …оказалась вынужденной обманывать партию, выдавая агента ГПУ за врангелевского офицера, и выдергивать осколочки незаконченного следствия для того, чтобы пугать партию ложным сообщением об участии оппозиционеров в контрреволюционной организации. Откуда это идет? Куда это ведет? Только этот вопрос имеет политическое значение. Все остальное отступает на второй и десятый план.

Чубарь. — Выдвигает на первый план типографию.

Троцкий. — В нашей июльской декларации прошлого года мы с полной точностью предсказали все этапы, через которые пройдет разрушение ленинского руководства партии и временная замена его сталинским.

Скрыпник. — Т.-е. вы наметили заранее, что будете делать?

Троцкий. — Я говорю о временной замене, ибо чем больше руководящая группа одерживает “побед”, тем больше она слабеет. Июльское предвидение прошлого года мы теперь можем дополнить следующим заключительным выводом: нынешняя организационная победа Сталина предшествует его политическому крушению. Это совершенно неизбежно…

Чубарь. — Это по “Соц. Вестнику”?

Троцкий. — …и — в соответствии со сталинским режимом — наступит сразу. Основная задача оппозиции состоит в том, чтобы последствия гибельной политики нынешнего руководства нанесли как можно меньший урон партии и ее связи с массами.

Вы хотите нас исключить из Центрального Комитета. Мы согласны, что эта мера полностью вытекает из курса нынешнего руководства на данной стадии его развития, вернее — его крушения. Правящая фракция, которая исключает из партии сотни и сотни лучших партийцев, непоколебимых рабочих-большевиков; аппаратная фракция, которая осмеливается исключать таких большевиков, как Мрачковский, Серебряков, Преображенский, Шаров, Саркис, Вуйович, т.-е. товарищей, которые одни могли бы создать секретариат партии, неизмеримо более авторитетный, более подготовленный, более ленинский (шум)…

Ворошилов. — Ваша партия — это секретариат.

Петровский. — Меньшевистская речь.

Троцкий. — …чем нынешний наш секретариат (шум): фракция Сталина — Бухарина, которая сажает во внутреннюю тюрьму ГПУ прекрасных партийцев как Нечаев, Штыкгольд, Васильев, Шмидт, Фишелев и многие другие (так! — Л.В.); аппаратная фракция, которая держится насилием над партией, удушением партийной мысли, дезорганизацией пролетарского авангарда не только в СССР, но и во всем мире; насквозь оппортунистическая фракция, в хвосте которой за последний год шли и идут Чан Кай-ши, Фын Юй-сян, Ван Тин-вей, Персели, Хиксы, Бен-Тиллеты, Куусинены, Шмерали (шум), Пепперы, Гейнц-Нейманы, Рафесы, Мартыновы, Кондратьевы и Устряловы…

Петровский. — Возмутительная речь, меньшевистская речь — ужас прямо.

Скрыпник. — Какие гнусности вы говорите, Троцкий.

Ворошилов. — Это — амальгама.

Троцкий. — …эта фракция не может нас терпеть в Центральном Комитете даже за месяц до с'езда. Мы это понимаем. Нашу платформу спрятали. Вернее — попытались спрятать. (Шум).

Бабушкин. — Это вас надо спрятать.

Скрыпник. — Что его слушать, это сплошная руготня против ЦК.

Голощекин. — Он себя ублажает.

Троцкий… (не слышно из-за шума, возгласов протеста) …Что означает страх перед платформой? Ясно. Страх перед платформой есть страх перед массой.

Мы заявили вам 8 сентября, что платформу мы наперекор всем запрещениям доведем до сведения партии. Мы это сделали. Мы эту работу доведем до конца. Тт. Мрачковский, Фишелев и все другие, кто печатал и распространяет нашу платформу, действовали и действуют в полной солидарности с нами, оппозиционными членами ЦК и ЦКК, за полной нашей ответственностью (шум), как политической, так и организационной.

Ломов. — А Щербаков тоже с вами солидарен?

Троцкий. — Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, уже не просто личные качества; они стали качествами правящей фракции, ее политики, ее режима. Дело идет не о внешних приемах. Основная черта нынешнего курса в том, что он верит во всемогущество насилия — даже по отношению к собственной партии.

(Шум.)

Бабушкин. — “Соц. Вестник” читает. Мелкий буржуа в пролетарском государстве.

Скрыпник. — Еще одна статья из “Соц. Вестника”.

Возгласы. — Меньшевик!

Троцкий. — Через Октябрьскую революцию наша партия получила в свои руки могущественный аппарат принуждения, без которого немыслима пролетарская диктатура. Средоточием диктатуры является Центральный Комитет нашей партии. (Шум.) При Ленине, при ленинском Центральном Комитете организационный аппарат партии был подчинен революционной классовой политике мирового масштаба. Правда, Сталин, в качестве генерального секретаря, внушал Ленину опасения с самого начала. “Сей повар будет готовить только острые блюда”, — так говорил Ленин в тесном кругу в момент X с'езда партии. Сегодня было сервировано здесь одно из таких острых блюд под видом сообщения о военном заговоре. (Шум.)

Возгласы. — Меньшевик, довольно!

Троцкий. — Но при ленинском руководстве, при ленинском составе Политбюро генеральный секретариат играл совершенно подчиненную роль. (Шум.) Положение стало меняться со времени болезни Ленина. Подбор людей через секретариат, аппаратная группировка сталинцев получили самостоятельный, независимый от политической линии характер. Вот почему Ленин, взвешивая перспективу своего отхода от работы, подал партии последний совет: “снимите Сталина, который может довести партию до раскола и гибели”. (Шум.)

Степанов-Скворцов (так! — Л.В.). — Старая клевета!

Тальберг. — Ах ты, болтун, хвастун!

Возгласы. — Позор!

Тальберг. — А у вас правильная политика?

Скрыпник. — До чего дошел! Гнусность какая!

Возгласы. — Это ложь!

Петровский. — Презренный меньшевик вы!

Калинин. — Мелкий буржуа, радикал!

Голос. — Мартов!

Троцкий… (из-за шума, возгласов протеста не слышно) …Партия не узнала своевременно об этом совете. Подобранный аппарат спрятал его. Последствия встали перед нами во весь рост.

(Шум.)

Руководящая фракция думает, что при помощи насилия можно достигнуть всего.

Голос. — Это он из “Соц. Вестника”.

Возгласы. — Долой Троцкого! Довольно болтать! Нет возможности терпеть подобные вещи!

Троцкий. — Это — коренная ошибка. Насилие может играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике. (Шум.) Насилие большевиков над буржуазией, над меньшевиками, над эсэрами дало — при определенных исторических условиях — гигантские результаты. Насилия Керенского и Церетели над большевиками только ускорили поражение соглашательского режима. Изгоняя, лишая работы, арестовывая, правящая фракция действует дубьем и рублем против собственной партии.

(Шум. Крики: Долой! Что за гнусность! Меньшевик! Предатель! Нельзя же его слушать! Что за издевательство над ЦК!)

Троцкий. — Рабочий-партиец боится в собственной ячейке говорить, что думает, боится голосовать по совести. Аппаратная диктатура (шум) застращивает партию, которая должна быть высшим выражением диктатуры пролетариата. Запугивая партию, правящая фракция…

Голоса. — Ложь! Долой!

Ломов. — Завитушек много, а содержание пустое.

Троцкий. — …понижает ее способность держать в страхе классовых врагов. Но партийный режим живет не сам по себе. В партийном режиме находит свое выражение вся политика партийного руководства. Эта политика сдвинула за последние годы свой классовый стержень слева направо: от пролетариата — к мелкой буржуазии, от рабочего — к спецу, от рядового партийца — к аппаратчику, от батрака и бедняка — к кулаку, от шанхайского рабочего — к Чан Кай-ши, от китайского крестьянина — к буржуазному офицерству, от английского пролетария — к Перселю, Хиксу, генсоветчикам и т.д. В этом самая суть сталинизма.

Ворошилов. — В “Руле” лучше сказано, дядя!

Троцкий. — На первый взгляд кажется, будто сталинский курс совершенно победоносен. Сталинская фракция наносит удары налево (Москва, Ленинград), направо (Сев. Кавказ). На самом деле, вся политика центристской фракции совершается под ударами двух кнутов: справа и слева. (Шум.) Классово-беспочвенная, бюрократически-центристская фракция качается между двумя классовыми линиями…

Голоса. — Ложь! Долой!

Троцкий. — …систематически сползая при этом с пролетарской линии на мелкобуржуазную. Это сползание происходит не по прямой линии, а в форме резких зигзагов.

Скрыпник. — Меньшевик! (Шум.)

Троцкий. — Таких зигзагов мы имеем в прошлом немало. Особенно ярким и памятным явилось расширение избирательной инструкции под нажимом кулака (кнут справа). (Шум.) Затем отмена ее под нажимом оппозиции (кнут слева). (Шум.) Немало было зигзагов в области рабочего законодательства, заработной платы, налоговой политики, отношения к частнику и пр. и пр. Общий курс при этом передвигался направо. Последний манифест представляет собою, несомненно, зигзаг влево. Но мы ни на минуту не закрываем глаза на то, что это только зигзаг…

Ярославский. — Заупокойная Троцкого.

Голос. — Похоронный марш!

Троцкий. — …который сам по себе не изменит общего направления политики, и даже должен — уже в ближайшем будущем — ускорить дальнейшее сползание руководящего центра вправо.

Голоса. — Шпана ты этакая! Меньшевик!

Троцкий. — Сегодняшние выкрики о форсированном наступлении на кулака, которому вчера еще кричали “обогащайся”, не могут изменить этой линии, как не изменят ее юбилейные сюрпризы в роде семичасового рабочего дня. (Шум, свист.) Политическая линия нынешнего руководства определяется не отдельными авантюристическими зигзагами…

Чубарь. — Большего авантюризма, чем твой, не может быть.

Скрыпник. — Меньшевик, ступай прочь из партии!

Троцкий. — …а той социальной опорой, которую эта линия собрала вокруг себя в борьбе против оппозиции. Через нынешний аппарат, через нынешний режим нажимают на пролетарский авангард… (Шум все время усиливается, речи Троцкого почти не слышно) …укрепившиеся бюрократы, в том числе и бюрократы-рабочие… (Шум, свист все время нарастают) …администраторы, хозяйчики, новые собственники, привилегированные интеллигенты города и деревни…

Ворошилов. — Зиновьев, послушай эту гнусность!

Скрыпник. — Трибуна ЦК не для такой мерзости!

Скворцов-Степанов. — Дан выехал на гастроли!

Троцкий. — …все те элементы, которые начинают показывать кулак пролетариату, приговаривая: “это тебе не 18-й год”. Решает не левый зигзаг, а основная политическая линия. Решает подбор единомышленников. Решают кадры. Решает социальная опора. Нельзя душить рабочие ячейки и напирать на кулака. Одно с другим несовместимо. (Шум, свист.)

Голоса. — Могильщик революции! Позор! Долой! Долой гада! Долой ренегата!

Троцкий. — Левый юбилейный зигзаг, как только дойдет до осуществления, натолкнется на жесточайшее сопротивление в рядах самого большинства. Сегодня “обогащайся”, а завтра… (Шум) …с кулаков взятки гладки… за спиной крайних аппаратчиков стоит оживающая внутри буржуазия… (Шум. Крики: долой!)

Ворошилов. — Будет вам, позор! (Свист, все нарастающий шум. Страшный шум. Ничего не слышно, звонок председателя. Свистки. Голоса: Долой с трибуны! Председатель об'являет перерыв. Тов. Троцкий все время читает, но нельзя разобрать ни одного слова. Члены пленума встают с мест и начинают расходиться.)».

Рядом в этом же номере «Правды» на стр. 4–5 помещена речь Сталина «Троцкистская оппозиция прежде и теперь». Выступление проходило в совершенно другой обстановке. После речи звучали «продолжительные аплодисменты».

Мы в нашей работе намеренно не комментируем упомянутые в речи Троцкого и в словах высказывавшихся с мест различные имена и факты («врангелевский офицер», «типография», «Щербаков», «Чан Кай-ши» и пр.). Это заняло бы немало места; при этом каждый желающий может самостоятельно найти информацию на этот счет. Нас в данном случае интересует другое. События пленума привлекли внимание всей страны. Мандельштам не мог не знать о них. Маловероятно, что он не читал процитированный номер «Правды». Отметим не один раз упомянутый свист во время выступления Троцкого; думается, не будет натяжкой усмотреть возможную связь между текстом в «Правде» и строкой в стихотворении «Мы живем, под собою не чуя страны…» о «вождях»: «Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет» (курсив наш. — Л.В.).

Троцкий в своем выступлении отстаивал идеалы революции, как он их понимал, призывал сохранять, говоря словами Мандельштама, «присягу чудную четвертому сословью» («1 января 1924», 1924 год). (Дела не меняет то обстоятельство, что следующая строка в этом стихотворении Мандельштама, «И клятвы крупные до слез…», вероятно, имеет отношение к шести клятвенным заверениям как раз Сталина продолжить дело покойного Ленина — речь 26 января 1924 года: «Клянемся тебе, товарищ Ленин…» и т.д. Стихотворение создавалось, видимо, в определенной части после кончины Ленина, опубликовано в журнале «Русский современник» в июле 1924 года.) Стойкость человека, остающегося верным своим убеждениям, несмотря на шельмование и глумление толпы, не могла не произвести сильное впечатление.

Есть весомые основания предполагать, что действительная речь Троцкого на пленуме в определенной мере отличалась от того текста, который был опубликован на страницах «Правды». На это указывает сам Троцкий в письме в Секретариат ЦК ВКП(б), написанном 24 октября 1927 года, то есть по горячим следам, на следующий день после окончания пленума. Приведем это письмо, поскольку в нем содержится существенная для темы нашей работы деталь.

«В СЕКРЕТАРИАТ ЦК

1. Так как я речь свою читал по рукописи с очень небольшими дополнениями, то, вместо исправления стенограммы, препровождаю ту рукопись, по которой я читал.

2. Работа стенографисток протекала в очень трудных условиях. Целый ряд реплик отмечен, но отмечены далеко не все. Возможно, что стенографистки избегали записи некоторых реплик из чувства брезгливости. Я ни в каком случае не могу им поставить это в вину. В стенограмме не указано также, что с трибуны Президиума мне систематически мешали говорить. Не указано, что с этой трибуны брошен был в меня стакан (говорят, что тов. Кубяком). В стенограмме не указано, что один из участников Объединенного пленума пытался за руку стащить меня с трибуны, и пр. и пр.

3. Первая моя речь в защиту предложения о постановке в порядок дня особым пунктом вопроса о врангелевском офицере и военном заговоре изъята из стенограммы особым постановлением пленума. Вследствие этого в стенограммах пленума окажется незаписанным тот факт, что член Президиума ЦКК, тов. Ярославский, во время моей речи бросил в меня томом контрольных цифр. Морально-политический смысл этого факта особенно подчеркивается тем обстоятельством, что рабочего-партийца за резкое слово в ячейке во время прений исключают из партии, тогда как один из организаторов и руководителей этих исключений считает возможным в высшем органе партии, на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК, прибегать к методам, которые иначе никак нельзя назвать, как фашистски-хулиганскими (курсив наш. — Л.В.).

4. Во время речи тов. Бухарина, в ответ на реплику с моей стороны, тов. Шверник также бросил в меня книгу. Тов. Шверник — бывший секретарь ЦК, ныне руководитель Уральской организации партии. Надеюсь, что его подвиг будет закреплен в стенограмме.

5. Ни один из указанных выше хулиганских поступков (Ярославского, Шверника, Кубяка и многих других) не встретил даже и тени осуждения со стороны Президиума.

Вот почему нельзя рассматривать разыгравшиеся на Объединенном пленуме сцены иначе, как директивные указания наиболее ответственного органа всем партийным организациям относительно того, какими методами надлежит проводить предсъездовскую дискуссию.

Л. Троцкий

24 октября 1927 г.» ^[9]

В том же 4-м томе «Архива Троцкого» напечатан и текст речи Троцкого на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), который мы цитировали выше по публикации в «Правде». Он в ряде мест отличается от газетного. Особенно важным для нас представляется фрагмент, в котором возникает тема фашизма:

«Непосредственной задачей Сталина является: расколоть партию, отколоть оппозицию, приучить партию к методам физического разгрома. Фашистские свистуны (курсив наш. — Л.В.), работа кулаками, швыряние книгами или камнями, тюремная решетка — вот пока на чем временно остановился сталинский курс, прежде, чем двинуться далее. Этот путь предопределен. Зачем Ярославским, Шверникам, Голощекиным и другим спорить по поводу контрольных цифр, если они могут толстым томом контрольных цифр запустить оппозиционеру в голову? Сталинщина находит в этом свое наиболее разнузданное выражение, доходя до открытого хулиганства. И мы повторяем: эти фашистские методы (курсив наш. — Л.В.) представляют собой слепое, бессознательное выполнение социального заказа других классов. Цель: отсечь оппозицию и физически разгромить ее. Уже раздаются голоса: “тысячу исключим, сотню расстреляем — и в партии станет тихо”. Так говорят несчастные, перепуганные и в то же время осатаневшие слепцы. Это и есть голос Термидора» ^[10].

Если в отношении газетного текста речи Троцкого на октябрьском пленуме ЦК и ЦКК можно с большой уверенностью говорить, что Мандельштам был знаком с ним, то утверждать, что поэт знал вариант речи Троцкого со словами о «фашистских свистунах» и «фашистских методах», невозможно. Несомненно, оппозиция распространяла свои материалы, но насколько широко они были распространены, какое хождение имели, к примеру, в среде творческой интеллигенции — это вопрос, вероятно, отдельного исследования. Мог ли Мандельштам знать слова Троцкого о «фашистских свистунах»? Не исключено, хотя это можно только предположить, не более. Мы обращаем внимание на «фашистских свистунов» по той причине, что, с одной стороны, мы находим свистящих вождей в стихотворении Мандельштама, а с другой стороны, имеется свидетельство Н.Я. Мандельштам о том, что на вопрос следователя о причине написания антисталинского стихотворения поэт заявил о ненависти к фашизму: «Следователь особенно интересовался тем, что послужило стимулом к их (стихов. — Л.В.) написанию. О.М. огорошил его неожиданным ответом: больше всего, сказал он, ему ненавистен фашизм… Ответ этот вырвался, очевидно, невольно, потому что О.М. не собирался исповедоваться перед следователем, но в тот момент, когда он это произнес, ему было все равно, и он махнул рукой на все… Следователь метал громы, как ему и положено, кричал, спрашивал, в чем О.М. усматривает фашизм в нашей жизни, — эту фразу он повторил и при мне на свидании, но — удивительное дело! — удовольствовался уклончивыми ответами и уточнять ничего не стал» ^[11]. В протоколе допроса Мандельштама (18 и 19 мая 1934 года) такого ответа арестованного нет; Надежда Мандельштам на допросе не присутствовала; однако затруднительно предположить здесь выдумку Н.Я. Мандельштам (даже если подозревать ее в такого рода выдумках) в силу совершенной неожиданности, явной нетривиальности ответа: в стихах ничего не говорится о фашизме, и меньше всего можно ожидать, что ненависть к фашизму могла быть побудительной причиной их написания.

Автор статьи не хочет сказать, что ненависть к фашизму, которая была, по свидетельству Н.Я. Мандельштам, одной из побудительных причин написания «Мы живем…», возникла у Мандельштама только в связи с разгромом левой оппозиции. Отнюдь нет. К «фашистской» теме в другом ее аспекте мы еще вернемся. Пока же продолжим «троцкистский» сюжет.

5 ноября 1927 года «Правда» (№ 254) помещает на стр. 3–4 в «Дискуссионном листке» № 3 к XV съезду ВКП(б) «Контр-тезисы троцкистской оппозиции о работе в деревне». К публикации имеется примечание: «Троцкисты называют этот свой документ “Тезисы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV c'езду ВКП(б)”». Контртезисы оппозиции (на этот раз о пятилетнем плане народного хозяйства) были опубликованы в «Дискуссионном листке» № 5 к предстоящему съезду в «Правде» от 17 ноября (№ 263).

7 ноября 1927 года, в день 10-летия Октября, левая оппозиция проводит свою отдельную демонстрацию в Москве и Ленинграде. Некоторые оппозиционеры были избиты, плакаты вырывали у них из рук. Об одном из эпизодов этого дня вспомним особо. И.Т. Смилга оставил вызывающее интерес свидетельство:

«Около 11 час. утра 7 ноября, во время прохождения колонн демонстрантов Хамовнического района, на открытый балкон конторы 27-го Дома Советов (быв. гостиница “Париж”), выходящий на угол Охотного Ряда и Тверской ул., вышли член ЦК ВКП(б) и член ЦИК тов. Смилга, быв. секретарь ЦК при Ленине, тов. Преображенский и еще несколько других товарищей. Вышедшие на балкон товарищи приветствовали проходившие колонны демонстрантов и, провозглашая приветствия по адресу вождей Октябрьской революции, вывесили на балконе под портретом тов. Ленина красное полотнище с лозунгом “Назад к Ленину!”. Проходившие колонны демонстрантов дружно, всей массой отвечали на приветствия с балкона, за исключением одиночек, идущих у знамен во главе каждого предприятия и вооруженных свистками и пищалками. Эти одиночные свистуны свистели, пищали, кричали “Долой!”. Но эти одиночные свистки и крики тонули в мощных раскатах “Ура!” всей массы демонстрантов, переплетаясь с приветствиями из рядов демонстрантов по адресу оппозиции, большевиков-ленинцев и ее вождей. <…> Скопившиеся под балконом, под руководством съехавшихся властей, стали свистать, кричать “Долой!”, “Бей оппозицию!” и бросать в стоявших на балконе товарищей Смилгу, Преображенского и др. камнями, палками, щепками, огурцами, помидорами и пр. В то же время с противоположного балкона, из квартиры тов. Подвойского, находившейся напротив, в 1-м Доме Советов, стали кидать в тт. Смилгу и Преображенского льдинами, картофелем и дровами.

Проходившие колонны демонстрантов продолжали отвечать на приветствия тт. Смилги и Преображенского и выражали свое возмущение против действий свистунов и хулиганов криками: “Долой свистунов и хулиганов!”, “Долой фашистов, раскалывающих партию!”» ^[12].

7 ноября Каменев, Муралов и Смилга написали письмо в Политбюро ЦК ВКП(б) и в президиум ЦКК, в котором утверждали: «Каждый московский партиец знает, что фашистские группы получили инструкции от секретарей райкомов и что центром всей этой омерзительной кампании является секретариат ЦК ВКП(б), пользующийся Президиумом ЦКК, как послушным и на всё готовым орудием» ^[13]. Вот и «фашистские свистуны» не в речи Троцкого, а непосредственно в реальности. В ряде случаев нападения на оппозиционеров сопровождались антисемитскими выкриками. О выступлении оппозиции в Москве и Ленинграде Мандельштам, несомненно, в той или иной мере не мог не знать.

14 ноября Троцкий и Зиновьев были исключены из партии. На XV съезде ВКП(б) (2–19 декабря 1927 года) речи оппозиционеров многократно прерывались возгласами с мест. Например, Х. Раковскому кричали, в частности: «Ступайте из партии, и кончено. Долой меньшевиков с трибуны!..» (см.: «Правда», 8 декабря 1927 года, с. 2–3). 20 декабря «Правда» сообщает об исключении из партии активных членов «троцкистско-зиновьевского блока». В этом же номере газеты на стр. 4 опубликованы и заявления оппозиционеров. В заявлении Н. Муралова, Х. Раковского и К. Радека говорится, в частности: «мы считаем, что наши взгляды, изложенные в платформе и тезисах, каждый из нас в рамках устава может защищать перед партией».

12 февраля 1929 года Троцкий был выслан из СССР. Первые годы эмиграции он прожил в Турции, на острове Принкипо в Мраморном море. Это нашло отражение в «Четвертой прозе» (1929–1930) Мандельштама: «Ночью на Ильинке, когда Гумы и тресты спят и разговаривают на родном китайском языке, ночью по Ильинке ходят анекдоты. Ленин и Троцкий ходят в обнимку как ни в чем не бывало. У одного ведрышко и константинопольская удочка в руке» ^[14].

«Правда» и другие центральные газеты, естественно, писали о деятельности Троцкого за границей. В «Правде» на первых порах на этом специализировался в основном Е.М. Ярославский: «Мистер Троцкий на службе буржуазии, или Первые шаги Л. Троцкого за границей» («Правда», 8 марта 1929 года, с. 2), «Еще о мистере Троцком» («Правда», 22 марта 1929 года, с. 2), «Принципиальное обоснование ренегатства» («Правда», 12 мая 1929 года, с. 2), «Этот сон кончен» («Правда», 30 мая 1929 года, с. 2).

Левая оппозиция была разгромлена, пришла пора бороться с правой. 11 октября 1932 года «Правда» (№ 282, с. 5) публикует статью «Беспощадный отпор врагам ленинской партии», в которой, в частности, говорится:

«Эти группы (имеются в виду «группы» партийцев, отклоняющихся от «ленинской выдержанной партийной линии». — Л.В.) выражают настроения озлобленного кулака, спекулянта и тупоумного мелкого буржуа. Такой группкой и является группа Рютина — Галкина — Иванова и др., сомкнувшаяся с исключенными из партии троцкистами и другими антипартийными элементами на почве защиты самых реакционных взглядов, какие до сих пор проповедывали (так! — Л.В.) различные антипартийные и антисоветские группы.

Эта контрреволюционная группа развивала в своих документах доподлинную программу капиталистической реставрации и восстановления кулака, проповедуя необходимость роспуска совхозов и колхозов, требуя такой политики, которая означает передачу в концессии капиталистам социалистических предприятий, созданных героическим трудом и энтузиазмом рабочего класса.

<…> Пособниками этой контрреволюционной группы оказались такие люди, как Зиновьев и Каменев, как Угланов.

<…>

Президиум ЦКК (имеется в виду постановление президиума ЦКК ВКП(б) от 9 октября 1932 года, опубликованное в этом же номере газеты также на с. 5. — Л.В.) своим решением подчеркивает, что партия беспощадно выбросит из своих рядов всякого, кто станет на путь оппортунизма, на путь фракционной борьбы, ибо этот путь — как доказал весь предыдущий опыт борьбы с троцкистами и правыми оппортунистами и как показывает история группы Рютина, Галкина, Иванова и др. — ведет в лагерь контрреволюции: живой пример — Л. Троцкий».

Таким образом, М.Н. Рютин, активно участвовавший в разгоне демонстрации левой оппозиции 7 ноября 1927 года, был объявлен контрреволюционером и предателем партии и рабочего класса (первый раз он был арестован еще в 1930 году). Автору данной статьи нечего добавить о Рютине в связи с Мандельштамом к тому, о чем написал О. Ронен. Поэтому первый сюжет нашей работы считаем законченным и переходим к следующему, который, однако, связан в определенной степени с предыдущим. В дальнейшем будем обращаться к материалам не только «Правды», но и других периодических изданий.

II.

Не позднее чем с начала сентября 1929 года Мандельштам работал в газете «Московский комсомолец» (возможно, поступил на службу в это молодежное издание несколько ранее; до 1 сентября газета носила название «Молодой ленинец»). Он вел в газете «литературную страницу» и консультировал молодых поэтов. 1 сентября 1929 года, в воскресенье, вышел первый номер «Московского комсомольца». На первой странице — рисунок, изображающий молодого человека: левой рукой он размахивает чем-то, напоминающим гранату на длинной ручке. Рядом статья без подписи «Метко бить врага»:

«С первого дня своего существования “Московский Комсомолец” должен стать во главе руководства классовой борьбой, которую ведет рабоче-крестьянская молодежь Московской области, во главе классового воспитания масс.

Мы питаем глубокую ненависть к мелко-буржуазным демократам, которым “свойственно отвращение к классовой борьбе, мечтание о том, чтобы обойтись без нее” (Ленин) <…> Советская печать накопила за последние годы большой опыт “деловой, беспощадной и истинно-революционной войны с конкретными носителями зла и хранителями традиций капитализма”. <…> Призыв Ленина — великолепно травить врага и сживать его со света — найдет свое конкретное отражение на ежедневных страницах “Московского Комсомольца”» (ленинские цитаты выделены жирным шрифтом в газетном тексте). В том же номере «Московского комсомольца» на стр. 3 помещена статья «Шелковый чулок Отто Бауэра». Статья направлена против социал-демократов, против Социалистического интернационала молодежи (СИМа):

«В такие дни таков закон —
Со мной, товарищ, рядом
Родную мать коли штыком,
Глуши ее прикладом!

Если поэт комсомола мог так писать о матерях, что уж говорить о приемных отцах II Интернационала? Революционная юность — это пора возмездия, которой наше поколение воспользуется во что бы то ни стало и без промедлений» (цитируется стихотворение М. Светлова «Песня» 1926 года: «В такие дни таков закон: / Со мной, товарищ, рядом / Родную мать встречай штыком, / Глуши ее прикладом»).

Стиль публикаций «Московского комсомольца» можно определить как агрессивно-залихватский. С врагами нечего церемониться, надо быть беспощадным. А врагов много.

«Московский комсомолец» от 6 сентября 1929 года, № 5. На с. 2 — заметка А. Ларского «Старое и новое. С астраханского процесса». В Астрахани судили местных деятелей, которые обвинялись в том, что покровительствовали частному капиталу в ущерб государственной промышленности и торговле. «На скамье подсудимых сидят только два брата Солдатовых. Был еще третий. Он тоже должен был сидеть на скамье подсудимых, но на следующий день после признания следователю о взяткодательстве Протодьяконову он повесился в камере, испугавшись пролетарского суда. Пролетарская общественность не пожалеет о смерти Солдатова. Но в Астрахани нашлись люди, которые об этом пожалели. Это были прихвостни, слизняки, подхалимы Солдатова — рабочие и служащие его промыслов». 5 октября 1929 года «Московский комсомолец» № 30 предостерегает: церковники не дремлют (заметка Н. Надеждина на с. 3): «“Черные вороны” наступают». Через неделю, 12 октября, газета помещает подборку антирелигиозных материалов под общими заголовками «На штурм религиозных твердынь. Нанесем сокрушительный удар по классовому врагу (так, без запятой. — Л.В.) вооруженному крестом и библией. Как орудует небесная гвардия». На этой же третьей странице статья, подписанная «Н.Н.» и называющаяся «Серпуховские вредители», сообщает о других контрреволюционерах (речь идет о строителях, которые выступают против непрерывной рабочей недели):

«— К черту непрерывку. Нам, сезонникам, приходится работать только сезон, а в остальное время мы сидим по домам. Мы лучше подольше поработаем, а непрерывка нам совершенно не нужна.

Что же это за артель, систематически выступающая против всех мероприятий партии и советской власти? <…>

И вот эта небольшая, но удалая группа контрреволюционеров с самого начала строительного сезона вела и ведет разлагающую вредительскую работу, творит контрреволюционную работу».

25 октября 1929 года молодежная газета призывает «не церемониться» с кулаками (с. 3): «Растрясем кулацкие закрома. Нечего церемониться с могильщиками хлеба. Не ослаблять темпа». И ниже: «Кулак продолжает упорствовать в сдаче хлеба. Вместо ржи сдает овес. Надо обрушиться на кулака. Заставить его сдать хлеб государству. Надо полностью использовать все формы воздействия, от организованного бедняцко-середняцкого общественного мнения до применения административных мер». Несложно обнаружить у Мандельштама, который в «Четвертой прозе» (1929–1930 годы; создавалась поэтом в период его работы в «Московском комсомольце») говорит о культе насилия, характерном для газеты, почти прямую цитату из этого текста:

«Мальчик в козловых сапожках, в плисовой поддевочке, напомаженный, с зачесанными височками, стоит в окружении мамушек, бабушек, нянюшек, а рядом с ним стоит поваренок или кучеренок — мальчишка из дворни. И вся эта свора сюсюкающих, улюлюкающих и пришепетывающих архангелов наседает на барчука:

— Вдарь, Васенька, вдарь!

<…>

— Вдарь, Васенька, вдарь, а мы покуда чернявого придержим, а мы покуда вокруг попляшем.

Что это? Жанровая картинка по Венецианову? Этюд крепостного живописца?

Нет. Это тренировка вихрастого малютки комсомола под руководством агитмамушек, бабушек, нянюшек, чтобы он, Васенька, топнул, чтобы он, Васенька, вдарил…

<…>

Как мальчишки топят всенародно котенка на Москве-реке (несомненная перекличка с более ранней прозой — «Египетской маркой» (1927–1928). — Л.В.), так наши веселые ребята играючи нажимают, на большой переменке масло жмут. Эй, навались, жми, да так, чтоб не видно было того самого, кого жмут, таково священное правило самосуда.

Приказчик на Ордынке работницу обвесил — убей его!

Кассирша обсчиталась на пятак — убей ее!

Директор сдуру подмахнул чепуху — убей его!

Мужик припрятал в амбаре рожь (курсив наш. — Л.В.) — убей его!» ^[15]

Воспитание молодежи в духе классовой ненависти и нетерпимости в газете, где он служил с сентября 1929-го по январь 1930 года, откликнулось в стихотворении Мандельштама, написанном в том же ноябре 1933 года, что и «Мы живем…»: «И я как дурак на гребенке / Обязан кому-то играть. // Наглей комсомольской ячейки / И вузовской песни бойчей / Присевших на школьной скамейке / Учить щебетать палачей» («Квартира тиха, как бумага…») ^[16].

Много внимания уделяется в газете комсомольской «легкой кавалерии» — молодежным группам, призванным разоблачать бюрократизм, выявлять недостатки в работе предприятий и госучреждений, совершать внезапные инспекции — «налеты» и пр. Такая девушка, представительница «легкой кавалерии», прикрепленная, видимо, к редакции «Московского комсомольца», упомянута в «Четвертой прозе».

Несмотря на свою «левизну», «Московский комсомолец», естественно, клеймит врагов-троцкистов; отвергает и правую оппозицию. Так, в № 30 за 1929 год (5 октября) на с. 2 достается в свойственной изданию хлесткой манере и тем, и другим: «Правые вышли на путь активной фракционной борьбы с партией. “Барометр” троцкизма в арсенале правых оппортунистов. Зарвавшиеся клеветники расшибут лбы о железное единство двух поколений большевиков». 5 января 1930 года газета призывает: «Очищайте ряды от осколков троцкизма» (№ 4, с. 2). Сталин же подается как подлинный вождь, продолжатель ленинского дела. 21 декабря 1929 года вся первая страница «Московского комсомольца» (№ 94) посвящена 50-летию со дня его рождения. Под шапкой «Да здравствует большевик-ленинец И. Сталин» расположены фотография вождя с трубкой, передовица С. Орджоникидзе «Верный ученик Ленина» и другие материалы.

Сочетание подчеркнутого молодежного «задора», якобы вольности, с безусловной лояльностью, характерное для «Московского комсомольца», нашло отражение в «Четвертой прозе»: «Кто мы такие? Мы школьники, которые не учатся. Мы комсомольская вольница. Мы бузотеры с разрешения всех святых» ^[17].

В январе 1930 года «Московский комсомолец» прекратил свое существование (ставку сделали на «Комсомольскую правду») ^[18]; затем Мандельштам недолгое время работал в журнале «Пятидневка». (Редакция находилась в том же доме 15 на Тверской, что и редакция «Московского комсомольца»; ныне в этом здании — Театр им. М.Н. Ермоловой.) «Пятидневка» начала выходить во второй половине февраля 1930 года — на первой странице первого номера указано: «4-я пятидневка февраля 1930 г.». На с. 5 сообщается о том, что это должен быть многотиражный общественно-политический журнал, рассчитанный на «широкие массы рабочего читателя». Выходить он должен был «один раз в каждые пять дней». («Пятидневка», или «непрерывка», — пятидневная рабочая неделя — четыре рабочих дня и один выходной; действовала в 1929–1931 годах вместо семидневной недели.)

На первой странице первого номера журнала — передовица «Ликвидируем кулачество как класс» (без подписи). В эпиграфе — высказывание Сталина: «Чтобы вытеснить кулачество как класс, надо с л о м и т ь в открытом бою сопротивление этого класса и лишить его производственных источников существования и развития (свободное пользование землей, орудия производства, аренда, право найма труда и т.д.)». Рядом на полстраницы — большой рисунок, напоминающий фотографию: радостный колхозник на тракторе движется вперед, а кулак припал к тракторному колесу и пытается остановить движение.

Вообще для журнала были характерны, в частности: 1) резкая антикулацкая пропаганда; 2) постоянная агрессивная антирелигиозная пропаганда (к примеру, в № 11 на с. 3 в статье «Вооружайтесь против “святейших” мракобесов» сказано: «Бешеная кампания церковников и антисоветские планы империалистической буржуазии приняли уклон “духовной” мобилизации черных сил. <…> Вождем врагов, главой черной армии выступил римский папа. Папство, как институт религиозно-политического порабощения народов Европы, успело разложиться с самых первых шагов своего существования, и этот процесс загнивания полз, как гангрена, через века, достигая порой на глазах у всех чудовищных форм распада и мерзости». Не затрагиваем тему отношений папского престола с Советским Союзом и не говорим о политике католической церкви вообще: это не входит в цели нашей работы. Неизвестно, читал ли Мандельштам статью о церковниках-мракобесах в том журнале, где он некоторое время служил. Отметим только, что Мандельштам был в молодости хотя и кратковременно, но сильно увлечен католицизмом, и такая примитивная характеристика последнего в случае знакомства поэта с цитируемой публикацией не могла не вызвать у него соответствующего отношения); 3) односторонне-негативная, схематичная характеристика капиталистического мира и «прислужников» буржуазии — социал-демократии и некоммунистических профсоюзов. В первом номере «Пятидневки» на с. 3 помещен фотомонтаж, характеризующий происходящее на Западе. Под монтажом — развернутое объяснение того, что показано: «Наверху слева — знаменитая статуя “Свободы”, м е р т в ы й монумент, олицетворяющий американскую демократию, рядом со статуей — ж и в о й полисмен, за деньги правящих классов осуществляющий эту “демократию” на практике. По другую сторону статуи — электрический стул, последнее слово техники и христианского человеколюбия. Дальше идет буржуазная печать, содержанка банкиров, вдохновительница расправ с трудящимися. На фоне газетных страниц — исполнители высших директив “демократии” осуществляют “свободу” граждан — тащат в участок забастовщицу. В правом углу — “Белый дом”, дворец президента в Вашингтоне, штаб диктатуры доллара и полицейских дубинок. Под ним короли долларов подсчитывают сверхприбыли. Над ними благословляющий лик вождя американских реформистов, предателей рабочего класса, господина Грина. Но крепнут организации пролетариата. Создается революционная печать, организующая массы на бой против капитализма под знаменем коммунистического Интернационала. Свирепый террор, расстрелы митингов из пулеметов и прочие демократические “методы” не спасут буржуазии и ее лакеев-реформистов. Все ярче и ярче сверкают зарницы мировой пролетарской грозы!»

Вернемся к ведущим газетам СССР. Примерно с середины 1932 года «Правда» регулярно, почти в каждом номере, пишет об усилении нацистов в Германии, об уличных столкновениях, нападениях нацистских штурмовиков на коммунистов и т.п. 30 января 1933 года Гитлер становится рейхсканцлером. 31 января в «Известиях» (№ 30, с. 6) собственный корреспондент газеты информирует в своей заметке: «Гитлер у власти». 1 марта 1933 года «Правда» (№ 59) сообщает на первой странице о пожаре в здании германского рейхстага: «провокация фашистов». На следующий день, 2 марта, также на первой странице помещена информация о происходящем в Германии за подписью «Лоренц» («от нашего специального корреспондента»): «Чрезвычайный декрет о введении смертной казни. Отдан приказ об аресте всех членов ЦК компартии». «Известия», 1 марта 1933 года (№ 59), первая страница: под общим заголовком «Фашистская провокация в Берлине» опубликован ряд материалов, относящихся к поджогу рейхстага. Одна из заметок озаглавлена «Новый чрезвычайный декрет. Смертная казнь, пожизненная каторга, заключение в крепости…» Компартия Германии была запрещена. Вскоре начались репрессии и по отношению к социал-демократам и либералам. 3 апреля 1933 года в «Известиях» (№ 88, с. 1) сообщается: «Законодательное “творчество” гитлеровцев. Введена смертная казнь через повешение». 13 мая 1933 года «Правда» (№ 130) вышла с карикатурой Гр. Розе на первой странице. Под карикатурой подпись: «С пламенным приветом… из Средневековья! В Германии сожжены на костре произведения выдающихся мировых писателей». Ниже карикатуры — заметка «В “черном списке” крамольных книг — почетное место советским писателям». В заметке сообщается о том, что прусский министр просвещения Руст утвердил черный список книг художественной литературы, подлежащих уничтожению. В этом списке, в частности, Горький, Джек Лондон, Ст. Цвейг, Арн. Цвейг, Я. Гашек, А. Барбюс, Серафимович, Ф. Гладков, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, рассказы Зощенко. Отметим, что Мандельштам высоко ценил «Двенадцать стульев» и восхищался прозой Зощенко. 16 мая «Правда» (№ 133) на стр. 4 поместила довольно большую фотографию костра с горящими книгами. Фотография дополняет статью, подписанную «Коллет», под названием «Культура на костре» — о сожжении книг перед Берлинским университетом. Упомянуты имена авторов, чьи книги были сожжены: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Либкнехт, Каутский, Карл Радек, Михаил Кольцов, Томас и Генрих Манн, Горький, Барбюс, Ст. Цвейг, А. Шницлер, З. Фрейд, Ремарк… «Студент кричит, — описывает происходившее автор статьи, — “Долой измену германскому солдату мировой войны! Я предаю огню Ремарка «На западе без перемен»”. Книжка летит в костер». «Известия», в свою очередь, 12 мая (№ 122) вышли с корреспонденцией Л. Кайта на первой странице: «Германское средневековье. Публичное сожжение книг». Л. Кайт сообщает об уничтожении книг в Берлине, Мюнхене, Кенигсберге, Франкфурте-на-Майне, Бонне и других местах Германии. Геббельс заявил в кратком выступлении в Берлине: «Отныне в Германии покончено с изощренным еврейским интеллектуализмом».

Вообще «Правда» и «Известия» постоянно информируют читателей о фашистском терроре в Германии, избиениях, пытках, репрессиях, увольнениях евреев с работы, издевательствах над всеми несогласными с нацистской политикой и т.п.

В это же время, в 1932–1933 годах, в СССР все более укрепляется значение Сталина, все заметнее становится формирующееся поклонение ему. 1 мая 1932 года, например, «Известия» (№ 121) на первой странице помещают рисунок Б. Ефимова: четыре профиля — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин; Сталин на переднем плане. В 1933 году (год написания «Мы живем…») культ Сталина уже очевиден. Новогодний номер «Известий» (№ 1, 1 января 1933 года): 2/3 первой страницы заняты изображением Сталина (рис. Б. Ефимова). Сталин в шинели, вытянув левую руку вперед, указательным пальцем обозначает направление — «тычет», как сказано у Мандельштама в интересующем нас стихотворении. (Неологизм «бабачит» в той же строке, возможно, идет от Данте, которого поэт читает в оригинале в это время: в 32-й песни «Ада» встречаем рифмы abbo — gabbo — babbo. Babbo — по-итальянски «папочка», слово может в просторечно-ироническом варианте обозначать папу римского. Сталин — коммунистический непогрешимый папа ^[19].) Рисунок сопровождается призывом «Вперед, товарищи, к новым победам!» В номере «Известий» от 1 мая 1933 года (№ 114) на первой странице — большие портреты Ленина и Сталина. Здесь же лозунг: «Под знаменем большевистской партии, ее ленинского ЦК, вождя и учителя товарища Сталина — вперед, к новым победам!» (Получается, что «вперед, к новым победам» следует идти «под знаменем товарища Сталина»; не очень ловко получилось, но, видимо, не было замечено.) В «Правде» все чаще появляются «письма т. Сталину» от инженеров, рабочих, колхозников, участников конкурса музыкальных исполнителей (см. «Правду» от 28 мая 1933 года), ученых… 1 июня 1933 года «Правда» печатает на первой странице фотографию — «барельеф Сталина, отлитый из первой бронзовой плавки на Челябинском тракторном». 13 июня «Правда» (также на первой странице) информирует: «Сто пять тысяч физкультурников Москвы демонстрировали вчера готовность к труду и обороне, беззаветную преданность большевистской партии, ее ленинскому ЦК, вождю трудящихся всего мира тов. СТАЛИНУ». В № 208 от 30 июля 1933 года на первой странице «Правды» плакат: на фоне знамени — профили Ленина и Сталина, а анфас и поменьше рядами «вожди» — Молотов, Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе; за ними, помельче, — Калинин, Киров, Куйбышев, Косиор и т.д. 29 октября «Правда» (№ 299) открывается (стр. 1) фотомонтажом: слева — крупная фотография Сталина, справа — большая фотография Ленина; их фотографии — на фоне ликующей молодежи; тут же — письмо-привет комсомолу в день его 15-летнего юбилея от Сталина. 31 октября в «Правде» (№ 301) на первой странице — большое письмо «тов. Сталину» «от колхозниц района деятельности Советской МТС, Георгиевского района, на Северном Кавказе»; начинается письмо так: «Дорогой наш друг, товарищ СТАЛИН!». 7 ноября в «Правде» (№ 308), естественно, на первой странице — огромная фотография Сталина в шинели; рядом фотография Ленина; правее — летящие аэропланы и ликующие народные массы; в следующем номере главной газеты страны (№ 309 от 10 ноября 1933 года) — большая фотография на первой странице: Сталин среди вождей, в центре, на трибуне Мавзолея Ленина во время демонстрации.

Некоторые бывшие оппозиционеры публично каются. В номере «Правды» от 18 мая 1933 года на стр. 4 можно прочитать «Заявление Л.Б. Каменева в ЦК ВКП(б), в ЦКК ВКП(б)». Каменев признает свои ошибки и просит восстановить его в партии. В прошлом он был во всем неправ: «ошибкой был союз с Троцким, ошибкой был переход к фракционной борьбе, приведшей к безобразному выходу на улицу». Сталин же — наследник Ленина. «За последние годы партия живет борется (так, без запятой между глаголами. — Л.В.), развивается под теоретическим и практическим руководством тов. Сталина, как раньше жила, боролась и развивалась под руководством Ленина». Через день, 20 мая, в «Правде» (№ 137, с. 3) было напечатано и аналогичное заявление Зиновьева. Он, как и Каменев, заявляет об ошибочности своих действий в прошлом: во всем был прав Сталин. «Нападки на т. Сталина в действительности вызваны только тем, что он является самым выдающимся теоретическим и политическим представителем ленинизма и поэтому самым опасным противником для всех врагов генеральной линии партии. <…> Имя т. Сталина есть знамя всего пролетарского мира».

О степени искренности этих заявлений Каменева и Зиновьева доказательно говорить не представляется возможным, но впечатление унизительной капитуляции они производят. «Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет…» (курсив наш. — Л.В.).

Также заметной особенностью прессы конца 1920-х — начала 1930-х годов являются ужесточение тона в отношении разнообразных «врагов» (саботажников, двурушников, вредителей, кулаков, попов и пр.) и публикация сообщений об их суровых наказаниях. Так, в «Известиях» от 12 марта 1933 года (№ 70, с. 2) рядом со статьей корреспондента Л. Кайта «Германия в тисках фашистской диктатуры» помещено сообщение «От коллегии ОГПУ»: «Коллегия ОГПУ постановила: За организацию контрреволюционного вредительства в машино-тракторных станциях и совхозах ряда регионов Украины, Северного Кавказа и Белоруссии, нанесшего ущерб крестьянству и государству и выразившегося в порче и уничтожении тракторов и сельскохозяйственных машин, умышленном засорении полей, поджоге машино-тракторных станций, машино-тракторных мастерских и льно-заводов, дезорганизации сева, уборки и обмолота с целью подорвать материальное положение крестьянства и создать в стране состояние голода, — приговорить к высшей мере социальной защиты — расстрелу…» (следуют 35 фамилий; к десятилетнему тюремному сроку приговорены 22 человека и восьмилетнему — 18 человек). В следующем номере «Известий» (№ 71 от 14 марта 1933 года) на первой странице три портрета — Маркс, Ленин, Сталин; на стр. 4 сообщается об аресте 31 человека, подозреваемого во вредительстве на электростанциях. 16 марта «Известия» (№ 73) выходят с передовицей «Сурово карать врагов народа». В № 191 «Правды» от 13 июля 1933 года на первой странице помещен материал, озаглавленный вошедшей в жизнь формулировкой «Враги народа» (о суде над «вредителями» в общественном питании). «Известия», 14 июля 1933 года (№ 174, с. 3): «Беспощадно карать буржуазных перерожденцев-обманщиков пролетарского государства. Начался процесс вредителей из Одесского зернотреста».

Мандельштам, безусловно, никогда не ставил знака равенства между коммунизмом и фашизмом. Социалистические идеи в марксистской и в эсеровской форме увлекали его уже в юности. Споря с Блоком, Мандельштам отказывался принять утверждение о крушении гуманизма (см. статью «Гуманизм и современность» (1922 год; опубликована в январе 1923 года)). Фашизм и нацизм представляли собой радикальный антигуманизм. Это было для Мандельштама совершенно неприемлемо. Однако он не мог не видеть сходства в тех режимах, которые складывались в СССР и Германии: культ возвышающегося над всеми остальными вождя; пропаганду насилия и широкое применение насилия, включая смертную казнь; демонстративное презрение к праву и «буржуазным свободам», «гнилой демократии»; навязывание всему обществу одной, считающейся непогрешимой, идеологии, запугивание и террор в отношении инакомыслящих, внедрение принудительного единомыслия во всех сферах, включая литературу и искусство (в СССР книги публично не жгли, но шельмование Е. Замятина и Б. Пильняка за то, что их произведения были опубликованы за рубежом, в 1929 году уже состоялось; свободное слово, как сказано у Мандельштама в «Четвертой прозе», — уже «ворованный воздух»). С.И. Липкин сохранил в своих воспоминаниях чрезвычайно важное высказывание Мандельштама, датирующееся именно 1933 годом — тем годом, когда написано «Мы живем…»: «Интересовали Мандельштама и политические вопросы, и немудрено: политика властно и жестоко входила в повседневный быт советских людей. У Мандельштама не было того обстоятельного, поразительно ясного политического мышления, которое впоследствии восхищало меня в Ахматовой, зато некоторые его прозрения были гениальны. Запомнилось:

— Этот Гитлер, которого немцы на днях избрали рейхсканцлером, будет продолжателем дела наших вождей. Он пошел от них, он станет ими» ^[20].

12 апреля 1933 года Осип и Надежда Мандельштам приехали в Крым к вдове Александра Грина Н.Н. Грин. Вид голодающих крестьян, бежавших с Украины и Кубани, произвел на поэта сильнейшее впечатление. По возвращении в Москву (в середине июня) Мандельштам написал стихотворение «Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым…». Эти стихи фигурируют в следственном деле Мандельштама 1934 года наряду с антисталинской инвективой. Безусловно, крымское потрясение должно быть названо в числе одной из важнейших причин создания «Мы живем…» (в одном из вариантов стихотворения борьба с мужиками была, по свидетельству Н.Я. Мандельштам, прямо упомянута: «Только слышно кремлевского горца — / Душегубца и мужикоборца…» ^[21]). В середине июля осведомитель сообщал в ОГПУ: «На днях возвратился из Крыма О. МАНДЕЛЬШТАМ (на самом деле поэт вернулся в Москву, как выше было сказано, в середине июня. — Л.В.). Настроение его резко окрасилось в антисоветские тона. <…> Его очень угнетают картины голода, виденные в Крыму, а также собственные литературные неудачи: из его книги Гихл собирается издать даже старые стихи, о его последних работах молчат» ^[22]. «Гихл» — Государственное издательство художественной литературы, которое действительно планировало выпустить том избранных произведений Мандельштама.

Обстоятельства написания стихов о голодном Крыме, донесение осведомителя давно известны, здесь мы не сообщаем ничего нового. Но на утверждение агента о том, что Мандельштама угнетают литературные неудачи, имеет смысл обратить особое внимание. Одна из таких «неудач», которая вызвала у поэта немалое огорчение, случилась в конце августа 1933 года (более чем через месяц после того, как осведомитель ОГПУ написал свое донесение, так что этот эпизод он не мог иметь в виду). В «Правде» (30 августа, № 239, с. 4) была напечатана статья С. Розенталя «Тени старого Петербурга (“Звезда”, №№ 1–7 за 1933 год)». С. Розенталь говорит, как и заявлено в названии публикации, о том, что было напечатано в ленинградском журнале «Звезда». Наряду с достойными, по мнению автора обзора, произведениями в журнале увидели свет сочинения авторов, которых печатать никак не стоило. Это «тени» старой культуры: «А остатки петербургского периода литературы, осколки старых классов и литературных школ продолжают жить. В. Шкловский, О. Мандельштам, Вагинов, Заболоцкий». По мнению Розенталя, Мандельштам — безыдейный эстет, его мир — «мир маркера и гурмана», ему свойственна «неуемная злоба человека, не понимающего пролетарской литературы». В связи с опубликованным в «Звезде» (№ 5) мандельштамовским «Путешествием в Армению» Розенталь пишет: «расточая похвалы Армении», Мандельштам «хвалит ее экзотику, ее рабское прошлое», он «прошел мимо бурно цветущей и радостно строящей социализм Армении». «Так “путешествовать” можно, сидя в комнате и окружив себя гравюрами, старинными книгами и раритетами армянской старины…» Объявление его «тенью» из прошлого уязвило поэта и запомнилось ему. В воронежской ссылке он напишет: «В роскошной бедности, в могучей нищете / Живи спокоен и утешен — / Благословенны дни и ночи те, / И сладкогласный труд безгрешен. // Несчастлив тот, кого, как тень его, / Пугает лай и ветер косит, / И жалок тот, кто, сам полуживой, / У тени милостыни просит» ^[23]. И в письмах из Воронежа повторяется этот образ. 21 января 1937 года Мандельштам пишет Ю.Н. Тынянову: «Пожалуйста, не считайте меня тенью», а весной того же года (около 17 апреля) — К.И. Чуковскому: «Я поставлен в положение собаки, пса… Я — тень. Меня нет. У меня есть одно только право — умереть» ^[24].

О статье С. Розенталя в связи с Мандельштамом давно известно, мы бы не стали в данной работе говорить о ней, тем более что это не первый отрицательный отзыв о «Путешествии в Армению»: ранее, 17 июня 1933 года, в «Литературной газете» об этой прозе Мандельштама также негативно отозвался Н. Оружейников. (Естественно, значение отзыва в «Правде» значительно весомее, чем в писательской газете, и Мандельштам это хорошо понимал.) Мы хотим обратить внимание на обстоятельство, которое, насколько нам известно, осталось незамеченным исследователями. На той же странице того же номера «Правды», в котором опубликована критическая заметка С. Розенталя, напечатана информация «Казнь германского коммуниста». Речь в ней идет о том, что в гитлеровской Германии обезглавили четверых коммунистов (жирным шрифтом выделяем, как и в других цитатах, слова, напечатанные так же в газете). «1 августа в Альтоне (близ Гамбурга) были казнены 4 коммуниста, приговоренные к смерти фашистским судом за антифашистскую борьбу. В числе казненных был тов. Август Лютгенс. <…> Тов. Лютгенс держал себя на суде с исключительной революционной стойкостью. Он мужественно положил голову на плаху, и его последние слова были: “Я умираю за пролетарскую революцию! Да здравствует советская Германия! Рот фронт!”». На странице воспроизведены предсмертное письмо Лютгенса детям (факсимиле), перевод письма и фотография казненного с женой и детьми. В письме Лютгенс призывает детей: «БУДЬТЕ БОРЦАМИ» (в  эти слова напечатаны заглавными буквами). О казни Лютгенса и его товарищей сообщалось в центральной печати и ранее. «Известия» писали об этом еще 2 августа 1933 года (№ 190, с. 1): «Казнь 4 рабочих в Альтоне. <…> Агентство Вольф распространяет следующее официальное сообщение прусского правительства: “Сегодня утром в Альтоне казнены коммунисты: моряк Август Лютгенс, рабочий Вальтер Меллер, сапожник Карл Вольф и слесарь подмастерье Бруно Тэш, которые были 2 июня приговорены чрезвычайным судом Альтоны к смертной казни за убийство двух национал-социалистских штурмовиков во время кровавого столкновения в июле прошлого года”. <…> Следует напомнить, что казненный сегодня рабочий Лютгенс особенно выделялся на суде своим революционным последним словом, в котором он заявил: “Требование прокурора приговорить меня к смертной казни означает для меня большую награду. Для революционера смертная казнь является самым высшим признанием его заслуг, которое он может получить”». А в дополнение к этому сообщению через день, 4 августа, «Известия» (№ 192) также на первой странице поместили заметку Л. Кайта «Средневековые казни в Германии»: «Официальное сообщение от 1 августа о казни четырех коммунистов в Альтоне не упоминает о способе приведения смертного приговора в исполнение. Как сейчас выясняется из гамбургских газет, осужденные были казнены в половине шестого утра на дворе альтонской тюрьмы посредством отсечения голов топором. <…> Смертная казнь в Пруссии впредь должна приводиться в исполнение исключительно путем отсечения головы топором. Это мотивируется тем, что применение вывезенной из Франции гильотины чуждо духу германского народа. Баварский министр юстиции Франк уже заявил, что аналогичный закон будет принят и в Баварии». На Мандельштама, который всегда был противником смертной казни, у которого угроза лишения человека жизни (на любом основании) вызывала очень острую отрицательную реакцию, информация об отрубании людям головы не могла не произвести сильного впечатления. Совершенно очевидно, что в воронежских «Стансах» Мандельштама (1935) строка «Я помню все: немецких братьев шеи…» говорит о происходящем в нацистской Германии. Д. Лахути проницательно предположил, что строка «Стансов» может иметь отношение к узаконенной нацистами казни через отсечение головы (Д.Г. Лахути. Образ Сталина в стихах и прозе Мандельштама. Попытка внимательного чтения (с картинками). — М.: РГГУ, 2008. С. 131–132). Д. Лахути ссылается на несколько сообщений об этом в советской прессе, в том числе и на информацию о казни Лютгенса и его товарищей в «Комсомольской правде» от 5 июля 1934 года. Но это для Мандельштама уже начало воронежской высылки, т.е. к этому времени стихотворение «Мы живем…» было создано. Автор предлагаемой читателю работы обращает внимание, в первую очередь, на сообщение о казни Лютгенса именно в «Правде» от 30 августа 1933 года (это сообщение в книге Д. Лахути не упомянуто), потому что в данном случае можно быть совершенно уверенным в том, что Мандельштам эту страницу газеты видел. Поэтому, представляется, «немецких братьев шеи» — это отсылка, в первую очередь, к смертной казни в Альтоне. В Воронеже «шеи» попали в «Стансы» 1935 года. Но тонкие шеи «вождей» есть уже в антисталинских стихах.

Думается, написание «Мы живем…» было вызвано комплексом впечатлений: свист во время речи Троцкого и шельмование троцкистов; сообщения о судах над «вредителями» и «врагами народа»; все усиливавшееся поклонение Сталину; дело М. Рютина; нападения на коммунистов и социал-демократов, антисемитские выходки в нацистской Германии; сожжение книг в Берлине и удушение писательской свободы на родине; голодные крестьяне в Крыму; информация о лейпцигском процессе Г. Димитрова и его товарищей (сентябрь—декабрь 1933 года). Наконец, сыграли свою роль и непосредственно личные переживания: объявление в «Правде» «тенью» и болезненное сознание собственной неуместности в писательском доме на улице Фурманова, куда Осип и Надежда Мандельштам вселились осенью 1933 года, — желание не иметь ничего общего с писателями, которые пишут, как сказано в «Четвертой прозе», «заведомо разрешенные вещи» (в стихах об этом: «Какой-нибудь изобразитель, / Чесатель колхозного льна, / Чернила и крови смеситель, / Достоин такого рожна» ^[25]). Имел значение, думается, и случай с А. Лютгенсом — впечатление произвело, очевидно, не только известие о чудовищной казни, но и мужество, героическая жертвенность казненного. Мандельштам рассматривал создание антисталинского стихотворения не только как поэтический, но и как политический акт. Мысль о героическом самопожертвовании не нова для Мандельштама. Она звучит, например, в стихотворении «Век» (1922): «Век мой, зверь мой, кто сумеет / Заглянуть в твои зрачки / И своею кровью склеит / Двух столетий позвонки?» — и в стихах, посвященных Армении: «Я бестолковую жизнь, как мулла свой коран, замусолил, / Время свое заморозил и крови горячей не пролил» (1930) ^[26]. Отсюда — публичное чтение антисталинских стихов в разных местах. И необоснованная надежда на то, что эти стихи могут что-то изменить в стране. Мандельштаму казалось, что еще не все решено. Процитировав отрывок из воспоминаний Э.Г. Герштейн («Это комсомольцы будут петь на улицах! — подхватил он сам себя ликующе. — В Большом театре… на съездах… со всех ярусов... — И он зашагал по комнате. Обдав меня своим прямым огненным взглядом, он остановился: — Смотрите — никому. Если дойдет, меня могут… РАССТРЕЛЯТЬ!»), О. Ронен пишет: «Здесь присутствует явная и твердая надежда на то, что курс партии будет изменен. Откуда — в преддверии XVII съезда ВКП(б) — Мандельштам черпал мечту о грядущей победе самих коммунистов над Сталиным и о своем окончательном торжестве?» ^[27]

«Я больше не ребенок! / Ты, могила, / Не смей учить горбатого — молчи! / Я говорю за всех с такою силой, / Чтоб нëбо стало небом, чтобы губы / Потрескались, как розовая глина» («Отрывки уничтоженных стихов» (1931)) ^[28].

---

^[1] В дальнейшем упоминается как «Мы живем…».

^[2] О.А. Лекманов. Читатель газет: пресса как фон стихотворений Мандельштама 1930-х годов // «Сохрани мою речь…» Записки Мандельштамовского общества. Вып. 5/2. — М.: РГГУ, 2011. С. 527.

^[3] О. Ронен. Слава // Звезда, 2006, № 7. С. 218–220.

^[4] Цит. по: П.М. Нерлер. Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. — М.: Петровский парк, 2010. С. 46.

^[5] «Холодное лето» (1923) // О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 3. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 23.

^[6] «Я к воробьям пойду и к репортерам». Поздний Мандельштам: портрет на газетном фоне // Интернет-журнал Toronto Slavic Quarterly, № 25; «Я говорю с эпохою…» Газетный фон стихов Осипа Мандельштама 1935 года // Вопросы литературы. Сентябрь—октябрь 2008 г.; Газетные подтексты гражданских стихотворений О. Мандельштама 1936–1937 гг. // Русская почта. [Белград.] 2008. № 2; Читатель газет: пресса как фон стихотворений Мандельштама 1930-х годов // «Сохрани мою речь…» Записки Мандельштамовского общества. Вып. 5/2. — М.: РГГУ, 2011.

^[7] Эти слова можно было прочитать и в отдельном издании речи: Л.Б. Каменев. Речь на XIV съезде РКП(б). — М.-Л.: Гос. издательство, 1926. С. 40. В названии брошюры именно так: РКП(б). Партия была переименована в ВКП(б) на самом XIV съезде.

^[8] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 2. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 295.

^[9] Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923–1927. Редактор-составитель Ю. Фельштинский. Т. 4. — М.: Терра — Terra, 1990. С. 230–231. Опубликовано также в: Политбюро и Лев Троцкий. 1922–1940 гг. Сборник документов. — М.: ИстЛит, 2017. С. 224–225.

^[10] Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923–1927. Редактор-составитель Ю. Фельштинский. Т. 4. — М.: Терра — Terra, 1990. С. 223. Текст речи с приведенным выше фрагментом напечатан и в: Политбюро и Лев Троцкий. 1922–1940 гг. Сборник документов. — М.: ИстЛит, 2017. С. 225–229.

^[11] Н.Я. Мандельштам. Воспоминания // Н.Я. Мандельштам. Собр. соч. в 2 т. Т. 1. — Екатеринбург: Издательство «ГОНЗО», 2014. С. 158.

^[12] Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923–1927. Редактор-составитель Ю. Фельштинский. Т. 4. — М.: Терра — Terra, 1990. С. 258.

^[13] Там же. С. 252.

^[14] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Т. 2. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 304.

^[15] Там же. С. 294–295.

^[16] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Т. 1. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 159.

^[17] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Т. 2. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 295.

^[18] См.: А. Добровольский. «Молодежка» закрывается — «Молодежка» открывается. Вместо «Московского комсомольца» могла быть «На штурм» // «Московский комсомолец», № 27 926, 15 марта 2019 г.

^[19] См.: Л.Р. Городецкий. Квантовые смыслы Осипа Мандельштама. Семантика взрыва и аппарат иноязычных интерференций. — М.: Таргум, 2012. С. 248.

^[20] С.И. Липкин. Угль, пылающий огнем // С.И. Липкин. Квадрига. — М.: Книжный сад — Аграф, 1997. С. 397–398.

^[21] Н.Я. Мандельштам. Воспоминания // Н.Я. Мандельштам. Собр. соч. В 2 т. Т. 1. — Екатеринбург: Издательство «ГОНЗО», 2014. С. 107.

^[22] A. Berelowitch. Les Écrivans vus par l'OGPU // Revue des Ètudes Slaves. 2001. Vol. 73. No. 4. P. 626–627. Со ссылкой на ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 47. Л. 262–267.

^[23] «Еще не умер ты. Еще ты не один…» (1937) // О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 1. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 193–194.

^[24] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 3. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 461 и 469.

^[25] «Квартира тиха, как бумага…» (1933) // О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 1. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 159.

^[26] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 1. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 109 и 126.

^[27] О. Ронен. Слава // Звезда, 2006, № 7. С. 217.

^[28] О.Э. Мандельштам. Полн. собр. соч. и писем. В 3 т. Изд. 2-е, испр. и доп. Т. 1. — СПб.: ИД «Гиперион», 2017. С. 143.

Понравился материал? Помоги сайту!