Премия Драгомощенко: коллективный портрет накануне награждения

Накануне объявления лауреата Премии Драгомощенко Кольта публикует тексты шортлистеров вместе с их своего рода визитными карточками, написанными представляющими их авторами старших поколений.

Финальные мероприятия Премии, традиционно включающие в себя открытые дебаты жюри, номинаторов и кураторов, круглые столы вокруг проблем, форм и методов современной поэзии, Большие поэтические чтения, чтения финалистов и церемония награждения, пройдут с 23 по 25 октября на Zoom-площадке Центра Вознесенского в Москве. В рамках премиальных событий 24 октября также состоится презентация поэтических книг новой издательской серии Центра Вознесенского «Центрифуга», открытой Ильей Данишевским, Львом Обориным и Марией Степановой.

Программа мероприятий Премии Аркадия Драгомощенко — 2020

Николай Кононов — о Георгии Мартиросяне

О материи понимания

Признаюсь в грехе: иногда я пропускаю тексты новейшей поэзии через яндекс-переводчик туда и обратно. Результат этой манипуляции зачастую оказывается идентичен первичному тексту. И, скорее всего, это свидетельствует об отсутствии даже намека на поэтическую эссенцию, которую (мы все это знаем) перевести невозможно. Стихи ГМ в такой проверке не нуждаются, так как точность называний и трепет положений создают эмоциональный удар, буквально вталкивающий читателя в новый поэтический мир. И смещенное слово магии называний оказывается больше нашей памяти, именно оно создает желание понять и пережить эти стихи, попытаться их повторить, но (парадоксальная вещь!) каждый раз мы понимаем, что как бы искренни, пытливы и последовательны в понимании этих текстов мы не были — их гравитационная сила никогда не потеряет силы проницания, как вообще с настоящими стихами всегда и случается. Их главное чудесное свойство — быть больше наших возможностей.

Эти тексты могут существовать в обществе так же, как обычно существует любовная лирика, а она пронизана политикой, так как состоит из страха потери, и вообще из риска существования. Здесь тот самый случай. Если общество не утратило индукцию понимания… Но я думаю, что сейчас это политическое как раз заострено.

Георгий Мартиросян 

Они наследуют землю

Фрагмент из цикла стихотворений, опубликованного в журнале «Воздух», 2019, № 39

1. Аквалангисты — Обнажённые фигуры

Я надевал твои линзы и, прекрасный в преломлённой наготе
и слепой от слёз, снова ложился на пол, вспоминая, как ты
стоял у растворённого окна и ладонью отирал с лица дождь,
как я не двигался, потому что я был печальным богом Беккета
и это были наши дни без любви;
а ты не мог приподнять мои веки и увидеть свои надрезанные
ресницы на моих сетчатках,
потому что, угнетённый красотой моего тела, ты засыпал
и нашими анаволиями накрывал прелые тамариксы,
объединившие свои тени.
Ты был последним вдовцом Юга,
и ты любил не меня.

Линор Горалик — о Лолите Агамаловой

В поэзии Агамаловой человеческое тело становится вселенной, в пределах которой идет непрекращающаяся борьба, — борьба не только различных сил, требующих подчинения себе или, напротив, полного высвобождения, но и различных космогоний, по-разному определяющих сами законы, принципы, сам modus operandi этого невыносимо напряженного и постоянно пульсирующего макрокосма. Но при этом роль тела здесь — это роль проективного объекта: в текстах Агамаловой тело — всего лишь великая сцена, на которой разворачиваются события вселенского масштаба, и готовность автора проживать эти события, — социальные, политические, лирические, экзистенциальные, — «до костей», свидетельствует о том, насколько подлинный поэтический голос говорит с нами языком этих стихотворений и насколько живая поэтическая плоть предстает здесь перед нами во всей своей мощи и во всей своей уязвимости.

Лолита Агамалова

превратись, чтобы я превратилась в тебе как ночь
чтобы я растекаясь желала тебе помочь
размещаясь в себе другими
перепрошив
возвращенный забытый растекшийся витализм
обращенных миров врастающих никуда
it was soft but expensive вкручиваясь в слова
расходящийся вдаль поперёк проходящий между
запоздалый и старый снимающий всю одежду
и кончая на бытие под шумы ничто
в поисках незаданного
того, что отличено
превратись в огонь, обернись другой
становясь то мной, то вовсе опять не мной
и из тьмы другой возвращайся, но не собой
и собой возвращайся тоже, но лишь со мной
будь как сон как день будь как ад и идея ада
и внутри темноты, где собака ебёт не собаку
просто обернись и здесь будет не то, что прежде
ты увидишь мёртвого зверя
ты увидишь киборга
ты увидишь всё
каждый раз оборачиваясь не тем, что было
высвечиваясь в неразличении ночи
в этом, если тебе угодно
разъединении

Данила Давыдов — о Наталье Михалевой

Стихи живущей в Перми Натальи Михалевой кажутся десубъективированными, вынесенными в чистое, никому не принадлежащее пространство, наполненное подспудной, молчаливой жизнью. Это почти потустороннее существование напоминает о максимально вне-человеческом мире, населенном теми «тентакулярными фигурами», о которых писала Донна Харауэй. При этом это, конечно, и пространство детства (о чем пишет, представляя Михалеву, в своем сопроводительном письме номинатора Алексей Конаков), — но детства смещенного, помещенного в некую воображаемую некротическую зону. Возможно, это зона той детской «эгоистической речи», что предшествует речи внутренней (отсюда и звукоподражания, и заумь), того разговора-ни-с-кем, где подспудная составляющая реальности выходит на первый план. Очень неожиданная и целостная поэтика, которую непросто поставить в какой-то ряд, хотя вспоминаются и некоторые миниатюры Егора Летова, и многие стихи Дины Гатиной, — но скорее для сопоставления, нежели для уподобления.

Наталья Михалева

лушуя бересту
от снега шли все
а мёртвый…
зрение положил под утюг
в-ухо пробивные смешки
косолапые но (шки)
тёп-тёп-роется
евом лицом суровым
узри его в укно

Евгения Лавут — о Гликерии Улунове

Отсутствие видимой цели

Почти физический дискомофорт при чтении стихов Улунова возникает не от отсутствия привычных треков (пользуясь терминологией автора), по которым мы привыкли приходить к самоотождествлению с текстом. Дело не в отсутствии лирического (это уже привычная утрата), не в пренебрежении удобством читателя, которому мешают следить за нарративом, которого сбивают с мысли, лишая привычного синтаксического строя. Дело в отсутствии правил. Формальное новаторство может быть правилом, новаторский язык может предложить свои правила, следуя которым легче коммуницировать с текстом. Хотя автор, издеваясь, вроде как и предлагает какие-то правила — «на стыке существительных, допустим в пад. Родительный объекта удваивается слово, которое нам ближе и мы ставим на более высокую аксиологическую ступень», на самом деле они не работают. Когда он смешивает стили письма — вместо «в родительном падеже» пишет «в пад. Родительный» и рандомно теряет запятые, будто это какой-то торопливый конспект, он не намекает ни на что конкретное. Разве что на то, что правила могут быть любые и меняться в режиме реального времени. Треки могут расходиться в любые стороны, и куда они ведут, заранее не известно (пути неисповедимы): «если трек виден от начала и до конца / этот трек не может быть твоим, / это простой закон оптики, что если двигаться с минимальными поворотами, увидеть свой собственный трек с одной точки невозможно». Дискомфортно признавать отсутствие видимой цели.

Дискомфортна картина современного языкового сознания, состоящего из фрагментов картинок и текстов, которые всплывают на пару мгновений на многочисленных экранах (мобильников, планшетов, компьютеров, рекламных плазм) — то одновременно, то почти без пауз, то с длинными промежутками, но без четкого ритма, — и формируют реальность, становясь ею. Поэт больше не включает ни собственный метроном, пытаясь навязать ей свой ритм, ни собственный фильтр, вытряхивая из калейдоскопа ненужные стеклышки.

Стихи Улунова — это лаборатория небывало свободного стиха, который непонятно почему называется стихом и воспринимается как стих. Тем и завораживающе интересен.

Гликерий Улунов

200 000 стихов о насте

стих 1

что ты делаешь? — не думаю о тебе
всё происходило в форме дома из блоков
одного этажа

Настю совершили в 14:34 на площади трёх революций 10 марта, до этого менты несли на руках и

они разрывали сначала в вопросительной форме и не понимали

первыми сорвали средства индивидуальной защиты
в этом аниме 3 последние серии только надежды и было на эту защиту, но она продержалась меньше минуты и больше никогда не возникала в поле зрения
Настю перестал ОМОН и на секунду она ещё была жива и спросила — что такое интернет?

порвали на части это значит «они кружились и их нельзя было остановить»

одежда рычала / применили силу и применили месть

ещё стих

весь первый сезон зрители следили за тяжёлыми последствиями детства
и повторяющихся снов героини
опенинг состоял из weird sounds
похожих на моторики и печатные машинки
заканчивалось всё так же, было даже специальное правило к этому
и казалось, что жизнь и сон все в небольшом полу-видимом свете
были наполнены одним и тем же содержанием

фсо поочерёдно оставляли разрывы Насти
нас отделяли щиты, разрывы и спамовые сообщения last week of Nastya
крик, мерцающая разбитая лампа, идёт дым,
пули летят по касательной
у меня есть живот
и мне тоже больно
хотя из резины

менты особой гусеницей (она кружилась во все стороны) несли на руках и руки становились мокрыми из-за того, что проникали слишком глубоко в тело и как будто выжимали тряпку

но только так, как учат в армии

под углом подбородок казался с лёгкими отсветами и сказал: «вы как хотите, а я — Настя»

в 16 лет нас с товарищем отправили в военный лагерь под предлогом страйкбола

там была военная дисциплина и приходилось бегать почти без одежды в 6 утра по лесу

был август и всё-таки достаточно холодно по утрам

в последнюю (как потом оказалось) ночь у нас был караул и мы не спали, но ходили с макетами автоматов по лагерю и серии сменяли себя на скорости как будто 1.5, но только сами серии стали теперь по 40 минут

мне пришлось требовать, чтобы меня забрали, старший ещё и лейтенант уговаривал, а я говорил

вообще-то я слабый человек и я не хочу проходить через все эти испытания

потом он сказал одному из моих родителей:

«я понимаю если человек признаётся, что он физически слабый,

но так — лучше сдохнуть»

«лучше сдохнуть» должно было появиться сильно позже и никто пока не понимал, о чём идёт речь, но ситуация была пугающая и фоновая музыка явно доводила напряжение до предела

её сильно переделали и многие перестали узнавать в этом очертании близкого человека

при копировании из неё вывалилось:
https://vk.com/away.php?utf=1&to=https%3A%2F%2Fvk.com%2Faway.php%3Futf%3D1%26to%3Dhtps%253A%252F%252Fvk.com%252Faway.php%253Futf%253D1%2526to%253Dhttps%25253A%25252F%25252Fvk.com%25252Faway.php%25253Futf25253D1%252526to%25253Dhttps%2525253A%2525252F%2525252Fvk.com%2525252Fgrzer%2525253Fz%2525253Dphoto56873920_456244173%252525252Fphotos56873920

— это место облюбовали давно и в яндексе показывается сообщение

{здесь совершают Настю} / место подсвечено красным как будто это пробка

как будто нет лучшего способа сказать: я опытно уверился, что я не люблю Бога, не имею любви к ближнему, не верю ничему религиозному и преисполнен гордостью и сластолюбием

все уже думали, что развязка будет трагичной, но он ударил по плечу и сказал «эй смотри!» —

раковая структура мента and that of Nastya

действие второго сезона было в России, поэтому в начале ввели новый синтаксис: на стыке существительных, допустим в пад. Родительный объекта удваивается слово, которое нам ближе и мы ставим на более высокую аксиологическую ступень

стих +1

Настю накачали транквилизаторами, трамадолом и бутиратами

вид на Токио с балкона общежития, сверчки и гудение проводов

сначала мы общались с ней и говорили, что это всегда будет так про слабого человека. интертитры «лучше сдохнуть, чем жить» / я не такой и я виноват

раздать Настю воинам Курдистана чтобы никогда больше не быть онлайн

шёл дождь, остались кости и впервые стала видна Настя-Настя меня, в предыдущих сериях:

Настя разделилась улицам-улицам города, отряды,

ставшие в окружении теряться один за другим

раненный прячется за бронетанком, говорит в рацию

мы остались. всё остановилось и только кровь и говорит по рации

мы обмельчали

выстрел

рация в луже крови

Настя: всё становится адекватнее, лазер проходит по швам панельного дома, торговый центр рушится вовнутрь, забирая в своё жерло Настю. вид сверху: рация Насти-Насти показывает треугольную форму волны

+1

вид: (

остаётся только Настю-Настю меня. {редкие стуки по клавиатуре — моделируем ситуацию фенобарбитал} она провалилась в руки, которые рвут) — а помнишь Токио? это я действительно нахожу в себе посредством подробного рассматривания моих чувств и поступков / я виноват: (( кусок здания падает в воду в которой поверхностные силы натяжения оставляют на поверхности силуэты выходивших морпехов без экзоскелетов) по оси редеть, прореживать, делать анонимным к ( флешбеки из детства, в которые замаскированы ненависть и месть))

++1

сайнопсис всех серий в коротких рекламных вставках

1 — детство Насти прошло в тихом городке, её друзья не могли знать, что такое клятва 2 — обе руки отнялись, все вещи двигались чужими силами, а детство оказывалось бензиновых дыр в море 3 — обе руки её-её 4. кусок руки попадал через воротник за спину 5 — прошло, Настю совершили в 14:34 на площади трёх рук-рук 6 — прошло — не думаю о тебе, я заперся, был одурманен 7 — сайнопсис-сайнопсис серий от (люди, разойдитесь) до (люди, разреженная обойма), качество снижается и в помехах видны надписи ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ, НЕ С КЕМ ЖИТЬ, ПОСЛЕДСТВИЯ 8 — серия коротких ответов 9 — записываем, совершил Настю в 14:34. свидетелей не обнаружено, вид: Токио в закатном свете, промокшие от дождя следы рук

концовка

после смерти Настя отправится в Выхино, а эти подлецы — в ад

нет — отвечает знаток обычаев, ей нельзя в Выхино

Владимир Аристов — об Анне Родионовой

Грамматика генерации
(о «Паузе» Анны Родионовой)

Генеративная, порождающая грамматика Хомского предполагает некое саморазрастание без необходимой связи с внешними причинами. В новой поэтической генерации, поколении есть поиск своей грамматики, неведомой большинству из нас и, возможно, и им. И все же в этом видится попытка что-то пред-сказать, подсказать поколению предыдущему. Словно бы в ожидании референта созданы эти прозрачно-непрозрачные стихи. Самодостаточные, но и апеллирующие к западному опыту высказывания. Слова ненаполненные, полунаполненные, переполненные неведомыми смыслами через край, — наша привычная размеренность, возможно, способна лишь опознавать следы их движения. «Не надо меня понимать», — говорил Драгомощенко. В своей давней статье «Об искусстве непонимания» я пытался диалогически продолжить его высказывание вопросом: «Как надо непонимать?». В «Паузе» Анны Родионовой видятся элементы структуры поэтического непонимания. Движения внутренние, остановки, сочетания в суммах непрорезанных еще по руслам слов нейровидных путей. Вдохновение пока как вдох в глубине слов. «Гореть в голове, в компрессе комнаты». И скрытая обращенность вовне, за «предел головы», и для этого совершается действия здесь. Хотелось бы надеяться на встречу. Вот важная фраза, которая вначале неясна, как ненастье, но медленно просветляется в предчувствии будущего, и в самозадании, и в предложениях для других, в паузе, в остановке речи вблизи, около слова:

То, что больше всего содержит, — ждет.

Анна Родионова

Пауза

Мы заняты, делая невесомые вещи
для смены в подломленной оси зрения
доверенного всему, что касалось нас раньше:
здесь мы включаем re-, но повтор не научен им,
он не начнется по ту сторону веса,   снова, деля.
я или это:    чрезмерные, пронесенные до повтора
фазы обратного щупа зрения,  рендер
мышцы в инерции    res-
Ось оростает ей, кожей веса,    тяжелым действием
термин находит тело,     смешно
как размечен его объем.

.

Гореть в голове, в компрессе комнаты.
Связным ссыханием выходя в общую точку.
По сердцевине символа, внесенного
в уцененный арест,
Гореть функцией, расположенной в центре тремора,
в центре центра.

.

(Гоном голода, раскрытым бельмом.)
Обесцвеченный, город устроен как климат,
Когда его вес смотрит, возделывая растение,
проходящее нас на скорости.
Его темп — пауза.

.

Если здания расположены в порох,
в серый корпус, лежащий во всем, —
в семпле сквозь дом тяжесть собьет себя в воду:
спектр в самом темном оттенке, если доступ вырван для климата,
отталкивая реактор в дизайн его взрыва,
сложит к ним слой волны, отменившей их цвет.
Это видит их цвет зажженным, он — наблюдение.

.

Кажется, что-то еще меняется — новый эффект в тревоге.
Невидимость, наконец, нашлась с опозданием в слой этого вайба,
рвущего шлейф (мышцами глаза соскальзывая в паразитный рельеф волны).
Настоящее сообщение, которое отправляется, когда ничего не приходит,
расположено здесь как пауза;             «смять» без выражения:
что?

.

Отшить слух в скорость шва,  ),   закон.
Болен голосом здесь   выращенный   в обмен
выучкой   рендера.   «Здесь» лежит  к  власти,  долго.
Что  снято  на «взять»,   за фасадом условия,
двигаясь  тошнотой,         заново?
Разложимо   от тона к тону,
высохнув,   выведя ход
волны,   «  »,   выслушать —
Чтобы момент мог вернуться
в элементарную речь:      глоток
в слух,            , счищенный к голове.

.

Это живет,      что-то вышло для этого
и возвращает «войну»    в         коллекцию тел.
Оно возвращает ее как рынок приема
или   здесь,    остров обеззараженной ткани, вспыхнувшей,
чтобы вернуть не орудие, но его древесную дичь, его рост.
Рикошет сквозь родство.
Если запись «войны» идет, то оно расплело их неправильно,
вырвав разницу друг через друга     в новую скорость ареста.
Схожесть усвоит скорость.

.

Это живет неразлично,     по волокнам включая орудия в то, что им передали:
«я могу допустить тебя», т. е. несколько раз обнаружить «могу» бессвязно;
м. б. скорость, ее катаракта
выплеснута в тебя?

.

Если подбить дистанцию, ее сустав выйдет из комнаты голосом.
Голос — доверие воздуха методу, который нельзя забрать.
Вылечив нерв вины, выбор неточен.
Доверие метода обитает его, как способ — себя.
Кто скажет: «Я обитаю свое как терпение» и окажется
неучтенным числом с выбранной кражей?
Строй вымаран.
Контент свойства «скорость» разбивается
на расстоянии своего.

.

Удар возвращается собранным, он вдет как больное оружие
в обморок, где они видят: удар развил их до настоящего.
Он ранен природой в метаболизме не самой близкой земли
рассчитанной «не к тебе».
Он спит как несовпадение,
проснется во все.

.

То, что больше всего содержит, — ждет,
все терпеливо,   все,         сгущая живое к тромбам охоты,
перехватывает сигналы друг друга,   все нашлось — нам разрешили смотреть.

Публикацию подготовила Елена Костылева

Понравился материал? Помоги сайту!