Хватка золотого сна

Роман Марии Галиной «Автохтоны» разными людьми прочитывается по-разному. Возможно даже, что из этих многочисленных прочтений ни одно не совпадает с тем, что сама Мария Галина уже сказала и еще, наверное, скажет о своем романе.

Для подобных многослойных историй такая ситуация совершенно естественна. Этот роман написан вовсе не так, чтобы его все одинаково понимали. Несколько коряво звучит, но «Автохтонов» не надо одинаково понимать — надо одинаково чувствовать. Ну, более или менее одинаково. В идеале между читателем и романом должны установиться примерно такие же отношения, что и между двумя главными персонажами.

Первый главный персонаж, обретающий имя только в самом конце, да и то совершенно случайно, приезжает из неназванной местности в некий, также безымянный, город. Он приезжает не просто так, у него есть какая-то своя потайная цель, о которой мы никакого представления не имеем. Каким-то образом эта цель связана с оперой «Смерть Петрония», поставленной в этом городе в 1922 году никому не известной группой «Алмазный витязь» и выдержавшей ровно одно представление.

Вот в этом месте для читателя уже заготовлена первая ловушка, одна из тех, которые должны, как писал Диккенс, «держать и влечь». Нам говорят, что «Алмазный витязь» — это вроде как осколок «Бубнового валета»: надо перевести словосочетание «бубновый валет» на английский, получится «Knight of Diamonds», а потом перевести обратно на русский, например, с помощью Гугла — вот вам и «Алмазный витязь». Все бы хорошо, но только «бубновый валет» по-английски будет «Knave of Diamonds», и любой «слово за словом» способ перевода ничего, кроме «алмазного прохвоста», вам не выдаст.

Но это только начало. Первый главный персонаж (как и всякий приезжающий в этот город турист) немедленно погружается в мир легенд и иллюзий. Старинные, чуть ли не римские еще, катакомбы под городом, одна из главных туристических достопримечательностей. Городская аптека со своей кроваво-кошмарной историей. Вполне живые современники той самой оперной постановки, довольно молодо выглядящие. Оборотни, по ночам нападающие на людей. Саламандры, которых подкармливают молоком в специально оставляемых на ночь блюдечках. Разумные тритоны, самозародившиеся в городской канализации. Таинственно пустые могилы на городском кладбище. Неземной красоты сильфы, создания воздуха и дети света.

И много чего еще.

В той неназванной местности, из которой приехал первый главный персонаж, ничего подобного нет. То есть когда-то, возможно, и было, но с этим уже покончено. Какие римские катакомбы? Старые винные подвалы, в которые заманивают доверчивых туристов. А историю с кровавым аптекарем ему уже несколько раз рассказывали в одном австрийском городке и еще в других местах. Как вы сказали — саламандра? «Есть такая штука, называется зажигалка. Такая, знаете... Щелкаешь колесико...». Разумный тритон вообще оказывается плешивым местным жителем, чьим-то дядюшкой. Что же касается сильфа, то это пациент психушки, которого взяла к себе буфетчица из «Криницы» и живет с ним как с мужем.

Казалось бы, появление рационально мыслящего индивидуума должно радикально уменьшить число ложных сущностей, но этого не происходит. Получается ровно наоборот. Неожиданная для аборигенов (или автохтонов) реанимация старой и всеми забытой истории про «Смерть Петрония» приводит к давно не виданному всплеску мифотворчества. Ну то, что начинается выпуск сувенирной посуды с эскизами художника спектакля, а мэр города готовится к презентации внезапно открытого эпизода из мировой истории театра, — это еще привычно. Но еще появляется тайное общество «меломанов», считающих, что стихийно возникшая на представлении оргия была спровоцирована неведомой «музыкой сфер», и охотящихся за пропавшей бесследно партитурой. Вместе с ними действуют и «контактеры». У этих своя теория: композитор был пришельцем из космоса и обладателем хрустального шара, а наш главный персонаж — тоже пришелец и спустился на Землю, чтобы этим шаром завладеть. Надо сказать, что «контактеры» производят небезопасное впечатление, поэтому главному персонажу приходится признать, что он и вправду пришелец, но от своих прав на хрустальный шар отказывается и срочно должен отбыть восвояси.

С золотым сном не так-то просто распрощаться.

Но параллельно с пассивным мифоборчеством, осуществляемым главным персонажем, происходит и нечто странное. Персонаж все больше и больше поддается обаянию окружающего его иллюзорного мира, причем практически не сопротивляясь. Его как магнитом притягивает к себе второй главный персонаж.

Понятно, почему слово «город» везде в тексте пишется со строчной буквы — булгаковские ассоциации могут только помешать. Но правильно, конечно, — «Город», оговорившись, что с булгаковским Городом ничего общего нет, кроме разве что наличия и там, и тут Банковской улицы.

У Города тяжелое прошлое. Как и у многих других пограничных поселений на Западе Украины. Через Город проходили гунны и татаро-монголы, там погулял Тарас Бульба со своей козацкой вольницей, потом были шведы, немцы, Первая Конная, замирение под властью Речи Посполитой, Советы, снова немцы и опять Советы, уже надолго. После каждого очередного набега Город все больше и больше замыкался в себе, окукливался, обрастал легендами, множил иллюзии и параллельные версии собственной истории, отгораживаясь от войн и политических теорий. Он постепенно превращался в такой особенный град Китеж, про который никто не знает толком, есть ли он на самом деле, зачем он и что там происходит. Город утратил свою историческую идентичность, о которой можно было бы написать в учебнике, что вот это было так, а это вот так и никак иначе, и заменил ее облаком из множества альтернативных толкований. «Почему никто не говорит правду? Я всегда говорю правду. Вам какую правду надо?» Такой способ защиты.

А еще Город остановил время, оно просто перестало течь, и прошлое, отредактированное и размноженное в различных версиях, слилось с настоящим и будущим. «Вам как всегда?» — спрашивает буфетчица в «Кринице» у впервые появившегося там клиента, и это не случайно, потому что если он зашел сегодня, то был и вчера и завтра придет тоже. По улицам ездят автомобили и коляски, запряженные белыми лошадьми с плюмажами, прогуливаются великаны на ходулях, а увитые хмелем девушки раздают прохожим бесплатное пиво. «Волшебная шкатулка размером с город».

И первому главному персонажу начинают сниться странные сны. В этих снах он не летает, как в детстве, — он куда-то бежит, сам не знает куда. Явь и сон начинают путаться, и в окне напротив, над рюмочной с пылающей малиновым светом вывеской, где молчаливые мужчины поедают пельмени, он каждый вечер видит, как одна и та же девушка в маленьком черном платье поправляет и никак не поправит прическу, и это было вчера, сегодня и будет завтра. А ведь это очень сильное искушение: «найти потаенную дверь и ускользнуть через нее — и там, за дверью, увидеть свет, и буколический пейзаж с горами и морем, и ангела с оливковой ветвью». Что-то вроде последнего пристанища, устроенного Воландом для Мастера.

Конечно, это иллюзия, очередной порожденный Городом фантом, но — как это было у Беранже — «честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой».

Однако же первый главный персонаж от иллюзии отказывается. Он уезжает, и вот тут мы впервые узнаем кое-что о той неназванной местности, из которой он прибыл в Город. Там «страшные железные звуки, и люди с песьими головами, и мрак, и грязь, и стыд, а иногда и кровь».

Поезд уносит его в эту неназванную, но до боли знакомую местность. «А он все спал на верхней полке, сжимая в руке мертвый телефон, и ноги его подергивались во сне». Ему по-прежнему снится, что он куда-то бежит. С золотым сном не так-то просто распрощаться.

Так что, если кому невмоготу среди людей с песьими головами, перечитайте «Автохтонов». Помогает.

Мария Галина. Автохтоны. — М.: АСТ, 2015. 352 с.

Понравился материал? Помоги сайту!