Италия Михаила Айзенберга

Путешествия — давнее новогоднее развлечение. COLTA.RU дарит своим читателям возможность стать спутниками наших любимых авторов.

Предстояло знакомство с очень уж именитыми городами; я не выдержал и впервые в жизни полистал кое-какие книги до, а не после поездки. В наказание (и в назидание) Италия долго не хотела меня впускать.

Летели мы с пересадкой, через Франкфурт, там нужно было полтора часа ждать рейс на Болонью. Это по билету. А на табло против нашего рейса стояло слово «аннулирован». Звучало как-то слишком окончательно и категорично, а спросить было решительно не у кого; живых людей там не полагается. Прошло некоторое — не самое лучшее — время, прежде чем мы выяснили, что рейс все-таки не окончательно аннулирован, а только перенесен на четыре часа. С теми полутора будет почти шесть, и это уже как-то слишком живо напомнило давний выезд в тот же Франкфурт. Видимо, объединили два рейса, никого не поставив в известность. Услугами компании «Люфтганза» я постараюсь больше не пользоваться.

И вообще по возможности не оказываться в этих краях. Государственные служащие нелюбезны даже в Италии, что уж говорить о Германии. У них в этом смысле какой-то особый дар. Он только посмотрел и сделал ручкой, некий повелительный жест, а у меня уже мутилось в голове от ярости. Эту ярость, видимо, почувствовал его напарник у металлоискателя (они ведь немного животные) и вознамерился нащупать у меня что-то противозаконное в швах рубахи и брюк. Поиски неприлично затянулись. Такой плотный и продолжительный физический контакт с лицом моего пола у меня впервые.

В Болонье все продолжалось, но уже с итальянской гуманностью: не шесть часов, а всего сорок минут — на столько опоздал поезд в Равенну. Наконец приехал и он, и мы оказались в Равенне. Правда, не днем, как предполагали, а поздно вечером.

Равенна город хороший, но не великий. Плоский, много новых зданий — союзники побомбили и его. Но в Сан-Витале не попали, промахнулись, и великие мозаики шестого века сохранились.

Мы жили в доме через дорогу. Я выходил покурить и стоял, переводя взгляд с собора на старый платан толщиной в пять обхватов, на высокие пинии. По выложенной веером булыжной мостовой шуршали скрученные листья. Сан-Витале стоял, разведя свои аркбутаны, как гигантский краб. Колокольни в Равенне обычно круглые в плане, а та, что у Сан-Витале, похожа на мечеть. Муратов пишет, что все равеннские церкви «представляются хмурыми и довольно неуклюжими зданиями». Так за сто лет изменился взгляд; и понятно, что вкус Муратова при всей широте был все же «заточен» на классике.

Самые известные (и прекрасные) мозаики Равенны именно в Сан-Витале, а еще в мавзолее Галлы Плацидии. Они рядом, в одном огороженном дворике, мавзолей даже ближе к нашему дому. Среди мозаик мавзолея есть одна совсем ранняя («Добрый пастырь»), античная по духу и совершенно удивительная. Понимаешь это не сразу. Я сначала рассматривал ее вблизи: да, красивая, приятных мягких тонов. Потом отошел и случайно обернулся: мозаика вдруг засветилась, заискрила золотыми черточками, как будто сквозь смальту пробилось закатное солнце. Она просияла.

Это сияние вошло в меня. Надеюсь, навсегда.

В самой старой церкви города Сан-Джованни-Эванджелиста тоже были мозаики, но исчезли в XVI веке (барокко!!), остались только некоторые напольные, которые выставлены сейчас вдоль стен. Интересно, что поздние — совсем примитивные и напоминают детские рисунки. Церковь Св. Агаты внутри тоже пустая, беленая. В ее алтаре девочки-школьницы пели под гитару (но без балаклав), а в сторонке их одноклассницы ждали своей очереди на исповедь. Напротив дом с табличкой про Торквато Тассо, рядом, у церкви св. Франциска, могила Данте. С этим захоронением связано несколько диковинных историй, но не пересказывать же путеводитель.

Мозаики пятого-шестого веков есть в других церквях: в Соборном баптистерии православных (там святые в куполе, в движении складок хитонов нет поздней мозаичной статики), в арианском баптистерии, в Сант-Аполлинаре-Нуово (чудесные смешные волхвы в цветных колготках и фригийских колпачках) и Сант-Аполлинаре-ин-Классе. Последняя за городом, и мы заехали туда уже на четвертый день, по пути в Модену.

Модена — большой богатый город. Крупный масштаб, красная охра дворцов, широкие бульвары. Дуомо (XI—XII вв.) окружен портиками с колонками, стоящими на львах. Два льва — огромные, красного мрамора. Но сам собор закрыт, реставрация. Все они реставрируют чего-то, чистят, никак не вычистят.

Из Модены поехали на новую стоянку, на гору Monteombrare. Плоская местность кончилась, начались холмы, потом горы. По склонам виноградники — желтые, зеленые, красные, бурые. В маленьких городках простые скучные здания по контрасту выглядят странно, как на картинах Де Кирико. Особенно в тумане. Ближе к новому дому дорога пошла крутым серпантином, и мы как раз въехали в плотный, почти без обзора, туман — в низкое облако.

Дом — это квадратная в плане сторожевая (?) башня, увитая плющом. Хозяйка Сильвия переделала ее в гостиничку в пяти уровнях, очень удобную, уютную. И — в отличие от Равенны — теплую.

Башня стоит на склоне горы, и обзор в этот раз был не на все четыре стороны, только на две. Сзади начинается крутой склон, чаща из дубов и каштанов. В тишине только шорох листьев и стук падающих желудей и каштанов. Их иглистые шкурки похожи на огромных мертвых гусениц. Сильвия за пять минут набрала целую плетенку каштанов и научила жарить их в камине: нужно делать надрез, чтобы не взрывались.

Люди где-то есть, но их не видно и не слышно. Всего однажды мимо меня прошел странный человек в оранжевом жилете с двумя собаками и винтовкой. Я поздоровался, он не ответил и свернул вверх по склону, в самую чащу.

На следующий день было ясно, но внизу стояло плотное облако, и окрестные горы выступали из него, как острова. Мы поехали в Болонью.

Болонья — город тоже большой и масштабный. Бомбили его как-то неумело: разрушили только район, застроенный зданиями тридцатых годов прошлого века, а старая часть в основном уцелела. Весь город из кирпича, выкрашен красной охрой, повсюду граненые кирпичные столбы с капителями вроде композитных. Город слегка мрачный, вернее, сумрачный. То, что он потрясающий, мы поняли не сразу. Сначала прошли к центральным площадям, к церкви Сан-Петронио, чей знаменитый фасад работы Якопо делла Кверчи был, ясное дело, завешен полотном (реставрация). Внутри «Мадонна» и «Св. Себастьян» Лоренцо Косты. Прошли мимо палаццо Подеста работы Аристотеля нашего Фиораванти; поели в боковой улочке. Сытые и довольные, дошли до ее конца, вышли на Piazza della Merkanzia.

И остановились, оглушенные. Это треугольная площадь, где углами наползают друг на друга аркады, вторые этажи на фигурных консолях, резные балконы, черный фахверк (XIII век) и бог знает что еще. У треугольника есть свой хоботок, он выводит к площади с двумя башнями, одна из которых высотой с небоскреб, а вторая наклонилась вдвое круче Пизанской. К этой площади сходятся лучами пять улиц, и сразу понятно, что энергетический центр города именно здесь. Одна из улиц, совершенно прямая, с аркадами по обеим сторонам, ведет к церкви S.Maria dei Servi (XIV—XV вв.), перед которой квадратный арочный двор. Совершенно разные, но одинаково дивные пространства сменяют друг друга, как во сне.

В этой церкви «Мадонна» Чимабуэ — чудесная, яркая; по бокам два ангела с крыльями от красного к синему. Тут как раз и девочка заиграла на органе.

На той же улице есть проход через дом XIII в. (с деревянными столбами) к Piazza S.Stefano — тоже треугольной. Одна из ее сторон — это четыре церкви, сросшиеся в одну, какие-то уже запредельные: с инкрустациями, кирпичной плетенкой на барабане, светлого рыжеватого кирпича. Самая старая — левая, пятый век, но средняя — на фундаменте римского храма, восьмигранник со скошенными углами, почти круглая. Внутри круговая галерея на мощных круглых — то одиночных, то сдвоенных — столбах, а в центре — копия (очень условная) Кувуклии иерусалимского Храма Гроба Господня.

Есть еще S.Francesco тринадцатого века, готическая S. Domenico, перед обоими саркофаги с зелеными шатриками на высоких столбах — могилы болонских глоссаторов (преподавателей права). В последней два совершеннейших шедевра, один знаменит, второй, похоже, нет. Первый — саркофаг Николо Пизано (1267), над ним еще много фигур, более поздних, три из них — раннего Микеланджело, а одна (ангел со свечой) — Nicolo dell'Arca. И она лучше Микеланджело. Второй шедевр — алтарь Pisano Crocifisso: плоское поле с шахматной разбивкой. Алтарь прекрасный, тончайший, а пропустить его легко: он нигде не указан и расположен так, что не заметишь, — сбоку левой алтарной капеллы.

По дороге к стоянке опять прошли через центр мимо знаменитого университета. Там была небольшая демонстрация с мегафонами и оранжевыми флагами в защиту какой-то Револьты. Звучали крики вроде «Эспрессо си, американо но». Я, в общем, согласен.

В Мантую въезжаешь через озеро по длинному мосту; это город-крепость. (Небольшое сражение с автоматическим туалетом у стен крепости закончилось победой туалета.) Здесь родился Вергилий.

Мантуя — городок суховатый, сероватый, очень обшарпанный (что мы любим) и откровенно бедный. Мне Мантуя понравилась, оставила какое-то сложное щемящее впечатление. Народа немного, почти безлюдье. Кружатся, падают листья; меланхолическое запустение. Какая-то бледность проступает сквозь серую штукатурку и полустертую охру. Городу нездоровится.

Сразу у ворот все главное: центральная площадь, собор, дворец, замок. За дворцом еще горсть то ли внутренних дворов, то ли небольших площадей, сделанных на одном мотиве; например, аркада сдвоенных колонн с расписными сводами. Собор проектировал Джулиано Романо, но интереснее церковь S.Andrea с фасадом Альберти: странно-величественное беломраморное (по фасаду) сооружение с глубоким портиком. Внутри — огромное, похожее на вокзал, пространство с цилиндрическим сводом; могила Мантеньи.

Ради Мантеньи все сюда и едут: смотреть расписанную им Камеру дельи Спози. Но к нашему приезду ее как раз закрыли на ремонт. Кроме нее во дворце есть замечательная, но очень плохо сохранившаяся (к тому же незаконченная) фреска Пизанелло: сражение рыцарей-скорпионов на угольно-синем фоне. Остальное — бесконечные анфилады комнат с грубо поновленными стенными росписями и парадные портреты среднего качества.

Дорога от нас в Тоскану идет через горы, лилово-зеленые Апеннины, по ущельям, где из скал бьют маленькие водопады; к долинам жмутся сквозистые облака. Так мы приехали в Пизу. В Пизе солнце сквозь тучи и настоящая жара.

Начали мы почему-то с Кампосанто, может, и правильно: грустно было бы им заканчивать. Там уже почти ничего нет, все сгорело в пожаре после бомбежки.

В соборе, в верхних люнетах трансепта, — мозаики Чимабуэ; не уверен, что обе, но левая («Благовещение») точно: у ангела то же райское оперение, что в Болонье. В Баптистерии гениальная (как всегда) кафедра Николо Пизано: три чудесных льва обнимают (впрочем, сильно подминая) передними лапами зайца, собаку, агнца.

Лукка тоже обшарпанная, но это город такой дивный, такой радостно-прелестный, с такой невероятной фактурой, что не возникает и мысли о какой-то там болезненности. Это город изгибистых улиц с кирпичными дворцами XIII века и косеньких небольших площадей, на которых стоят беломраморные инкрустированные церкви с львами на узорчатых консолях. Здесь как в Риме: на каждом углу можно стоять часами, не в силах отойти. Есть овальная площадь на основе римского амфитеатра. За ней церковь S.Frediano с мозаичным портиком XIII века, а дальше S.Micele (VI—XII вв.) с фантастическим фасадом: наверху четыре аркатурных пояса, все колонки и капители разные, некоторые витые или двойные. Есть еще и инкрустация. Почти то же самое, только чуть тяжеловеснее, — в Дуомо (XII век).

Все это, вкупе с комплексом в Пизе, называется «итальянский проторенессанс». Что вдруг? Термин начала двадцатого века и до сих пор вызывает споры. У меня есть свое наблюдение в его поддержку: на полукруглых абсидах Сан-Микеле и Сан-Фредиано идут поверху изящные и как будто античные колонки, а все вместе похоже на располовиненную античную ротонду. Или колокольня в Пизе: полная ротонда, только вытянутая вверх, как подзорная труба.

В одном из пределов Дуомо есть гробница Илларии работы Якопо делла Кверчи (1406) — завораживающая; странно-текучий, остекленевший мрамор.

На обратном пути навигатор указал новую дорогу, которая оказалась каким-то уже сверхсерпантином, и мы ехали по ней два с половиной часа в темноте и непроглядном тумане.

Про Феррару я только и знал, что она «черствая», и мерещился суровый, мрачный город со своим особенным выражением. Но именно выраженной индивидуальности у теперешней Феррары нет, в отличие от большинства исторических итальянских городов. То ли потерял, то ли не было. Сейчас это город скучноватый и довольно депрессивный. Буквально на каждом шагу к тебе подходит человек с протянутой рукой (как правило, черный, но есть исключения) и начинает рассказывать о своих семейных трудностях. Мы еще приехали в базарный день, и вся соборная площадь была заставлена палатками.

Но сам собор — потрясающий. На портале западного фасада (1135) необычная деталь: колонки упираются базами не в спины львов, а в шеи скрюченных (и как будто испуганных) «атлантов», сидящих на скамеечках; а скамейка уже стоит на спине льва. Львов два, один держит между лапами быка, другой овна. На этом фасаде еще много чудес: грешников бросают в котел, праведники встают из гробов и прочее. Романские рельефы всегда очень занимательны и поучительны.

Нам отчасти повезло, что Феррара оказалась городом не слишком интересным: оставалось время, и мы решили заехать в одно аббатство, про которое до поездки не слышали, но подсмотрели картинку еще в Равенне, в книжной лавке. Это почти на побережье, называется Abbazia di Pomposa. Такие случайные вещи обычно и оказываются самыми счастливыми. В настоящем виде храм и колокольня (дивная) — это десятый-одиннадцатый век, но начиналось там все на четыре века раньше. Тот же светло-рыжеватый радостный кирпич, что в болоньевской Сан-Стефано, тоже инкрустации и вставки в виде цветных тарелочек. Инкрустированные (огромные круги) или мозаичные полы.

В середине четырнадцатого века церковь с головы до пят расписали фресками. (Кое-где остались куски более ранней росписи — в насечках и совсем простые.) Северная стена почти не переписана (и за то спасибо), чего не скажешь о других стенах и алтаре. Кто переписывал — непонятно. Может, монахи нанимали местных умельцев за медные деньги, но в Италии иногда такая реставрация, что от местных за медные деньги не отличишь. Нужно было смотреть без очков, но я, дурак, поздно сообразил. Но все равно: когда все полностью расписано, это какое-то другое пространство. Оно наполнено цветным воздухом, рыжеватым, палевым. В охристых, кирпичных, голубоватых, зеленоватых тонах есть воздушное движение связного рассказа.

Солнце тем временем двинулось к закату. Вокруг зеленые поля, пинии, рощицы юных каучуковых деревьев. Бродят цапли, фазан-красавец. Солнце сквозь облака.

Мы еще заехали в городок Comaccho на побережье. Он весь в каналах — «маленькая Венеция». Есть сложный арочный мост на две стороны, через расходящийся канал, но и вечерняя жизнь маленького итальянского городка тоже любопытна.

День девятый: Верона. Верона неописуема.

Объевшись впечатлениями, в Парму ехали только за ветчиной. По дороге заехали в горный городок Castell'Arquato val d'Arda, сделанный по тосканскому принципу: улица в гору, на вершине площадь, на площади Duomo из желтоватого известняка и Pal. Podesta с крутым крыльцом. С площади вид на туманную долину.

Вошли в Парму через громадную Pal. Pilotta, и ноги сами привели на соборную площадь, где Duomo (XI—XII вв.) и баптистерий (XII в.). Фасад собора из того же желто-серого известняка; колонки щипца взбираются по ступенькам. Все внутреннее пространство расписано, но уже в конце шестнадцатого века. И какая разница! Вместо цветного воздуха — осевший по углам тускло-клубящийся, мятущийся туман, глухой и плотный, коричнево-серый. И ведь художники были умелые, прекрасные рисовальщики, и явно вдохновлялись Микеланджело. Но ничего уже нельзя было поделать: изменилось время, изменился его цвет. Новое зрение возникнет уже в другой стране (Нидерландах).

В куполе собора знаменитая роспись Корреджо, но я, признаюсь, не обратил на нее внимания.

Баптистерий бело-розового мрамора, как водится, восьмигранный. Снаружи он суховат и необъяснимо напоминает многоэтажный дом. Внутри все иначе: углы восьмигранника подчеркнуты двойными колонками, продолженными гуртами купола; каждую грань пересекают — одна над другой — две продольные ниши, имеющие две свои колонки — милые, изящные, как бы сестры-подростки тех угловых дылд. В их соотношении и ритме есть какая-то умилительная тонкость. Трогательное и радостное пространство.

Все фрески баптистерия — кроме одной ниши — путеводитель датирует четырнадцатым веком, и это странно: там ясно видны две школы с разницей как минимум в полвека. В люнетах — более ранние рельефы; на одном царь Давид играет на гуслях, его слушают дети со скрипочкой и другими музыкальными инструментами.

На улице все продолжается, только вживую: играет цыганистый оркестрик из четырех веселых чумазых исполнителей. Воскресная молодежь развлекает себя как умеет: лакомится каштанами, угощается мороженым. Ветчина, кстати, в глаза не бросается; мы ее еле добились в какой-то лавчонке. Зато есть музей Буратино.

Улицы в этом городе такие прямые, что идти по ним категорически не захотелось.

Хозяйку венецианской квартиры тоже звали Сильвия, мы долго с ней созванивались, а потом полчаса ждали на пристани, но так и не дождались. Вместо нее появился некто Валера, молдаванского вида и молдавского происхождения. Отдавать ему всю сумму почему-то не хотелось, тем более что расписки, как он сказал, здесь не приняты. Ладно, отдали, и вторично никто с нас денег не потребовал. А Сильвию мы так и не увидели, утром четвертого (или пятого, если считать первый вечер) дня просто захлопнули дверь и уехали.

Не знаю, почему вторая Сильвия так легкомысленно относится к своей замечательной недвижимости. Квартира большая, с окнами на три стороны. А поскольку этаж четвертый, то в эти окна виден весь центр Венеции, включая колокольню Сан-Марко.

Под окнами канал Rio dell'Albergo, проплывают гондолы, а в пустующем днем ресторане отдыхают гондольеры. Гостиная с расписным потолком, из ее двери можно выйти на большой деревянный помост, с которого видна и четвертая сторона Венеции. Жаль, что мы почти не пользовались таким чудесным дополнением к нашей квартире, как-то не хватало времени. Только я выходил вечером покурить, смотрел на канал, на соседний дворец и освещенный картуш с тремя фигурами, на чуть наклонную (прекрасную) колокольню церкви S.Maurizio и бесконечные черепичные кровли. Вода канала темно-зеленая, в цвет ставень. Чья-то рука задергивает длинную штору. В окнах отражается ресторан напротив (то есть под нами). Проплывает гондола. Откровенно пьяный человек в ней пытается что-то петь по-французски.

На вечерней Сан-Марко странный мерцающий фосфорный свет от сотен светильников и соревнование трех, потом двух ресторанных оркестров. Там обязательно влипаешь в чью-то фотографию.

Мы уже были в Венеции: пару дней в 1997 году, заходили тогда и в собор. Но я его почему-то не запомнил, вероятно, слишком много (первых) впечатлений накопилось к тому времени. А сейчас я просто остолбенел от его внутреннего пространства: выше хоров сплошное золото, пять куполов, при косом солнце все светится, мерцает, сияет. Ты оказываешься внутри странно-тяжелого золотого света, и это какое-то особое, византийское переживание.

Другие венецианские церкви не так интересны, но они просто набиты чудесами. Тициана и Веронезе так много, что ко второму дню на них перестаешь обращать внимание. А охотишься здесь на Карпаччо и Беллини; кроме Венеции, их и негде как следует посмотреть. В галереи Академии много того и другого, есть большой цикл Карпаччо «История св. Урсулы» в отдельном зале (где мы были одни). Но и кроме них там, мягко говоря, есть что посмотреть: два Джорджоне, например (знаменитая «Гроза» и совершенно гениальная «Старуха»), «Св. Георгий» Мантеньи, портрет юноши в черной шапочке Мемлинга, рисунки Леонардо. И здесь, смотря на «Похищение тела св. Марка» Тинторетто, я впервые понял, что это совершенно гениальный, великий художник.

(Насмотревшись Тинторетто, неожиданно понимаешь, откуда взялся Эль Греко. Тот, кстати, на двадцать лет моложе и в те годы, когда Тинторетто был в силе и славе, жил в Венеции.)

В Скуола ди Сан-Джорджо дельи Скьявони — замечательный цикл Карпаччо, написанный специально для этого места. Там святой Георгий поражает змия, «Видение св. Августина» и чудесная, бледная Мадонна в алтаре. На втором этаже по обеим сторонам алтаря два чудесных узеньких святых, как сказано, «школа Антонио Виварини». Любопытно, что самого Виварини мы видели в эти дни очень много, и он всегда довольно ужасен.

Беллини есть в маленькой S.Giovanni Crisostomo, огромной SS.Giovanni e Paolo, в S.Zaccaria. Но лучший, вероятно, венецианский Беллини — в S.Maria dei Frari, так и называется — «Триптих деи Фрари». Мадонна в алтарной конхе, два ангелочка играют на дудочке и мандолине, старик с книгой в черном плаще. Эта картина в боковом приделе, а в главном алтаре трансепта — знаменитая «Ассунта» Тициана, действительно потрясающая. Мадонна на облаке, и облако ощутимо поднимается. У входа напротив друг друга могилы Тициана и Кановы. Могила Кановы напоминает его же гениальное надгробье в одной из венских церквей (там фигуры уходят в черный, дышащий смертью провал), а рельеф на могиле Тициана, работы Верроккьо, повторяет «Ассунту».

Деи Фрари уже на другой стороне от Большого канала, и это совсем другая Венеция: победнее, никаких особых дворцов. Здесь есть одна неожиданная для Венеции церковь: S.Giacomo dell'Orio, то есть наша — апостола Иакова Зеведеева, Яковоапостольская. Она очень старая (IX—XIII вв.), внутри разные колонны и резной ячеистый деревянный потолок, похожий на какое-то органическое образование; на соты. Словно не люди это делали, а какие-то гигантские пчелы. От полукруглой площади, на которой стоит эта церковь, веером расходятся улицы-проходы с низкими входами под деревянными балками.

А в церкви S.Pantalon неподалеку я смотрел на потолок работы Giantonio Fumiani и сам себе удивлялся: семнадцатый век, а мне очень нравится: ангелы так стремительно взлетают вверх, что дух захватывает.

Замечательная картина есть в S.Zulian: юноша с пером в красных чулках, рядом бородатый старик. Похоже на Карпаччо. Но лучший церковный Карпаччо — в S.Vidal на площади Сан-Стефано. Это едва ли не самая очаровательная площадь Венеции, долгая и радостная. Возвращаясь из Академии, мы встретили там Николу Охотина с его большой семьей и вместе уселись пить кофе в заведении у самой S.Vidal. Через пять минут появился фотограф Саша Сорин, тоже с семьей. Это был вечер Хэллоуина, и дети с раскрашенными физиономиями толпами заходили во все заведения с требованием сладостей.

Сидеть у S.Vidal очень приятно: двери стеклянные, Карпаччо виден прямо с улицы, а внутри играют Вивальди. Если оттуда идти к нам, проходишь мимо церкви S.Maurizio с открытой дверью, из которой несется не менее прекрасная музыка, и виден музей старинных музыкальных инструментов.

Нам так понравилось сидеть на этой площади, что мы пошли туда и на следующий вечер, сели в том же кафе, заказали шприц. Через пять минут опять появились Сорины. Мелькнул и скрылся за углом Бахыт Кенжеев с продуктовой сумкой на колесиках — такой мрачный и целеустремленный, что я не стал его окликать. Все равно веницейской жизни оставалось несколько вечерних часов.

И еще парочка утренних. К самому концу некоторые из нас разболелись, поэтому пеший проход к пристани в семь утра с чемоданами через двадцать мостов показался чрезмерным. Некоторые деньги еще оставались, и мы заказали такси. Да, есть в Венеции и такое, только в виде катера.

Эта водная прогулка прошла под дождем — первым за три с кусочком веницейских дня. А то все солнце и почти жара; редкая, как говорят знатоки, погода для Венеции конца октября.

Не упомянуты: клетка с попугаем в окне напротив нашего столика на маленькой Campo de Giustina detto da Barbaria; группа завсегдатаев с красными лицами и сизыми носами в кафе на Campo do Pozzi — в том правом конце города, что по пути к Арсеналу. Мы там плутали, как в лабиринте, все время выходя на прежнее место. Там всюду висит свежевыстиранное белье, и весь район пропитан его особенным запахом.

Да еще много чего не упомянуто.

Сицилия (20.09 — 4.10.2014)

Впечатления от Сицилии во многом неожиданны. Я почему-то считал, что еду в Италию, а это совсем не так. И архитектура не итальянская, много арабских, мавританских деталей и черт, а обычная грузность и кубоватость храмов, видимо, от норманнов. Италию я вспомнил только в Сиракузах, когда узенькая (чудесная) улочка с магазинами привела на главную площадь, а та вдруг открылась на всю внезапную длину сиянием белых мостовых плит и дуговой растяжкой боковой стороны, натянутой как лук.

Горы иногда напоминают Крым, а растительность общая с югом Испании или Португалии (они и по широте совпадают): пальмы, агавы, магнолии, олеандры, огромные фикусы. В Сиракузах есть какие-то особо древние фикусы, чьи ветви спустились до земли и стали стволами, зрелище завораживающее.

Завораживающих зрелищ в Сицилии вообще хватает, и я даже не могу точно определить, что меня там смущало. Какой-то общий дух застойной провинциальности. Бедненько, но не сказать, что чистенько. Пейзаж, замусоренный поселочками, заводиками, да и внутри поселочков мусора хватает.

Самодостаточное никогда не провинциально. А тут какая-то утрата, ущерб, что-то несостоявшееся висит надо всем, как низкое серое небо (хотя оно в реальности голубое). Картина в каком-то смысле показательная (и актуальная): страна, из которой когда-то, сто лет назад, все уехали. Страна без надежды.

Деньги берут всюду и по максимуму. Общий налет туповатого (почему-то очень знакомого) жульничества лежит на всей области туристической индустрии. Прежде мы с этим не сталкивались. Вот маленький пример. На римской вилле Казале с замечательными напольными мозаиками билет продают сразу в три места за двойную цену (а та и без того немаленькая). Два из трех в других концах города и никому не интересны, но одиночных билетов просто не существует.

«Лучше жить в глухой провинции у моря»? Ох, не знаю. Какое-то особое уныние мерещится в том, что лучше — в некотором смысле — не будет, ведь здесь море, воздух, всякая красота, зелень-мелень.

В Палермо, столичном городе, особенно заметно отличие толпы от итальянской. Мужчины попроще, побыковатей; разительно меньше красивых лиц, внешность людей довольно заурядна.

Когда я говорю об этом, Алена возражает (она вообще враг обобщений): «А вспомни хозяина гостиницы? Или продавца на Этне?» Двух этих немолодых людей действительно отличали безупречное достоинство и замечательная доброжелательность. Гостиница была высоко в горах, путь к ней долог и запутан, но мы почему-то решили, что ресторан при этой гостинице будет очень хорош. И не ошиблись. Мы были там единственными посетителями, ради нас раскочегарили кухню и начали метать на стол. (Стол стоял на веранде под тентом с видом на ближайшую гору.) Наметали десять блюд, лучшим оказалась все-таки паста с дивным соусом. А домашняя рикотта? А мясо с грибами? Хозяин, симпатичнейший крепыш с усиками, похожий на добродушного Мефистофеля, следил издали. Счет был меньше, чем обычно.

Или смуглый и ласковый владелец лавочки с кофе и сладостями, с которым мы говорили (!) о грибах, которые он отправлялся собирать. Оказывается «зонтики» и в Сицилии (и в Африке) «зонтики» и готовят их так же.

Его лавочка была на той площадке, куда можно доехать на собственной машине, а дальше уже надо пересаживаться на автобус-вездеход (под колеса лучше не смотреть) и подниматься до конца всяких дорог, ссаживаться и идти пешком. Стоит такое удовольствие почему-то 65 евро. Это Сицилия, сынок.

Жилище Полифема. Странные сухие растения с длинными кривыми языками похожи на неведомых животных. Черная каменистая порода, на ней круглые соломенные кочки выгоревших колючек и стволы мертвых деревьев, выбеленные до костяного блеска. Ближе к вершине колючки сменяются россыпями буроватых камней, а почва становится спекшейся, сплошной. Кратеры изнутри бурые и красноватые.

Высота Этны больше трех тысяч метров, воздуха мало. Когда взбираешься, из-под ног кусками сыпется лава, поднимая едкие серные дымки. Идти ужасно тяжело, и мы с Аленой до главного кратера не дошли, спеклись, как та лава. Сидели на камнях, смотрели на розово-голубую горную страну. Вдали курились два маленьких кратера. Попахивало серой. Выражение «живем как на вулкане» становилось понятней.

Только здесь, в преддверии Этны, начинается чистый пейзаж, свободный от жилого мусора. Пепельно-зеленоватые бархатные холмы с сизым, палевым, лиловым отсветом. Из кратера Этны идет прозрачный рыжеватый дымок; сбоку прилепилось длинное плотное облако. Зрелище великой горы завораживает. А какие я видел еще великие горы? Арарат, Афон. Видел и Везувий, но почему-то не запомнил.

Морей в Сицилии аж три: Тирренское, Средиземное, Ионическое. Вода во всех теплая и замечательно прозрачная, пляжи в основном песчаные. Обе арендованные виллы имели свой выход к морю, да и в остальном были совершенно замечательны. Первая на северо-западе у городка Кастелламмаре-дель-Гольфо, вторая на юго-востоке, недалеко от Сиракуз (по-итальянски в единственном числе: Сиракуза).

Пляжи. Сицилийцы практически не плавают, только ходят по щиколотку в воде и разговаривают. Много дней мы наблюдали одну смуглую старушку, она, не переставая ни на минуту, говорила на весь пляж по мобильному телефону, отчаянно жестикулируя. Ходят взад-вперед продавцы всякой дряни, по виду индийцы (пакистанцы?). Иностранцы реагируют на них раздраженно, а местные тоже ничего не покупают, но долго и дружелюбно беседуют с продавцами дряни. Те, похоже, довольны и таким результатом.

Виллы. Веранда первой виллы имела беленые шершавые стены, и по вечерам мы развлекались, наблюдая трех-четырех пучеглазых ящериц, похожих на крохотных крокодильчиков, ползающих по стенам и потолку и ловко глотающих разных мошек. С той же позиции мы наблюдали однажды невероятное зрелище: совершенно беззвучные далекие молнии, фантастическим светом подсвечивающие небо и тучи над морем. Вспышки шли с разрывом в несколько секунд одновременно из двух углов неба.

Вторая вилла была поновее и попроще, но зато с очень большой территорией, часть которой составлял даже собственный лесок: дюжина пиний, дающих плотную тень на засыпанной сухими длинными иглами земле. (На ветках сидят горлицы.) В этой тени мы лежали на плетеных лежаках, спасаясь от жары. Было это в самый последний день, а раньше было не до того, нужно было или купаться, или ехать осматривать древности.

Древностей мы насмотрелись. Первой была Сегеста с периптером рыжеватого туфа (V век д.н.э.) и античным театром на самом верху большой горы с видом на всю окрестность. И в тот же день — Селинунт. Это самое замечательное. Несколько храмов разной сохранности вблизи моря, в чистом поле. Сохранившийся храм какой-то растущий, по силе сравним с Парфеноном. Выветренный камень, весь в дырочках, проеденных ветром (временем). За ним развалины второго храма, а дальше третьего — гигантского, раза в полтора больше первого, огромные блоки колонн, огромные капители. Когда мы шли к нему, людей вокруг уже не было. Ветер, редкие оливы, сухая трава.

В Сиракузе тоже много замечательного, всего не перечислишь, но там как раз очень мешали непрерывные толпы. Почему-то мы все время оказывались в окружении большой группы громогласных и невероятно уродливых женщин в одинаковых серебристых шляпах. Мы уходили от них, но они нагоняли, окружали, исчезали, потом появлялись снова.

Очень интересны напольные мозаики римского времени (III—IV век) на вилле Казале. Еще лучше мозаики XII века в соборах Монреале и Чефалу, в королевском дворце Палермо (Capella Palatina). Часть этой капеллы перекрыта потолком, который, вероятно, возможен только в Сицилии: он мавританский, сталактитовый (стиль «мукарнас», в переводе «сталактит»), но все его грани очень тонко расписаны сюжетными изображениями с фигурами и ликами.

В собор прелестного городка Чефалу мы попали не сразу: там проходила церемония свадьбы, невероятно пышная. Толпа образовала проход, в первом ряду стояла шеренга каких-то гвардейцев в черном с эполетами, галунами и аксельбантами, в треуголках с кокардами и красными плюмажами, с саблями наголо. Жених выглядел точно так же, очень представительно, а невеста — нет, не очень. Все длилось долго, и еще потом, гуляя по городу (цветному, ободранному, пахнущему свежим бельем), мы наталкивались на эту пару: они медленно обходили город, чинно раскланиваясь с незнакомыми людьми.

В тот же день, но уже в другом городке Enna, мы снова увидели свадьбу, уже не такую пышную.

Городков вообще было много, мы все-таки проехали по диагонали всю Сицилию, посетили в общей сложности пятнадцать разных мест, хотя не все места были именно городами. Например, в Трапани мы взяли катер и объехали Эгадские острова (упомянутые в «Одиссее»), купались с катера в изумительно синей воде. Один из островов замечательно красивый: с одной стороны весь покрыт комочками серо-сизых сухих кустов, а с другой — иссеченные скалы, вроде фасада разрушенного храма.

Впервые рассмотрел цикаду: это вовсе не кузнечик, а очень большая белесоватая муха.

* * *

— Почему итальянцы такие приятные люди? — спрашивает Алена.
— Да потому что живут в Италии.

Понравился материал? Помоги сайту!