Почти в конце фестивального сезона автор этих строк внезапно для себя все-таки посетила центральные премьеры на двух главных европейских фестивалях-соперниках: «Дон Жуана» в постановке Ромео Кастеллуччи (дирижер Теодор Курентзис) в Зальцбурге и «Летучего голландца» в постановке Дмитрия Чернякова (дирижер Оксана Лынив) в Байройте.
Обеим премьерам сопутствовали многочисленные, в том числе непривычно резкие, реакции европейской музыкальной критики, уже многократно растиражированные в российских СМИ. Выражаясь словами великого немецкого комика-абсурдиста Карла Валентина, «все уже сказано, но еще не каждым». Что поделать. Я почитала рецензии и посмотрела спектакли.
Итак, Зальцбург.
11 августа на Большой сцене Зальцбургского фестшпильхауса имел место визуально яркий и эстетичный, музыкально отлично спетый и интересно сыгранный фестивальный спектакль с Теодором Курентзисом в главной роли, каким мы его, Курентзиса, любим — или не любим. То есть с фирменными темповыми рывками и замедлениями (хорошо, что дирижер — не водитель и не пилот), своевольничаньем хаммерклавира и оркестром musicAeterna, выезжающим на лифтовом подъемнике оркестровой ямы на уровень сцены в лучах стробоскопа во время «арии с шампанским». Дон Жуан (Давиде Лучано) маячит где-то на заднем плане в своем белом костюме.
Как бы предупреждая публику, в самом начале спектакля, еще до первой ноты Моцарта, из стилизованного пространства девственно белого и неживого (как большинство современных европейских церквей) храма статисты выносят «всех святых» — крест, престол, образы, даже церковные скамьи, как бы декларируя право последующего действа на существование вне оперных и прочих законов. Ромео Кастеллуччи (скорее художник, чем режиссер) не рассказывает истории, а выстраивает череду «живых картин» — инсталляций на условные темы «невинность», «жестокость» или «вожделение». В стилистике «оживших картин» работает Кастеллуччи и с певцами: они скорее символизируют, чем играют, тем менее перевоплощаются.
Визуальным символом спектакля стали пресловутые полторы сотни жительниц Зальцбурга, которых задействовал в спектакле Кастеллуччи. Молодые и красивые еще ничего, а вот за толстух и девушек с синдромом Дауна в телесных обтягивающих кальсонах становится как-то неудобно, и, скажем так, эротическую всеядность героя они иллюстрируют неубедительно. Скорее, попахивает политкорректностью, которая неуютно себя чувствует в опере Моцарта.
© Ruth Walz / Salzburger Festspiele
Жалко становится и иных задействованных в спектакле животных: так, если умный козел бодро и уверенно пересекает сцену в начале спектакля, то пудель Дона Оттавио (по крайней мере, в моем спектакле) начал отчаянно рваться, а крыса со страху нагадила на сцене, даром что ее опекунша Марлене Хавличек, как и другие дрессировщики, была названа в буклете спектакля.
Но всего этого недостаточно, чтобы говорить о неудаче постановки. За час до спектакля в кассе появились около десяти билетов в самой дорогой категории, которые тут же разошлись. Любители прекрасного спрашивали лишний билетик. В конце имели место бурные и продолжительные овации ансамблю и отдельные «бу» в адрес дирижера. Словом, если бы не прочитанные заранее рецензии, могло бы показаться, что все в порядке и идет своим фестивальным чередом.
Вот краткая сводка с медийных полей: Мануэль Бруг (Die Welt, статья под заголовком «Дон Джованни здесь больше не живет») описывает «беременную смыслами белизну живых картин» Кастеллуччи, к которым Курентзис «поставляет моцартовский саундтрек, произвольно выкручивая, брякая и растягивая музыку Моцарта, как жвачку». Юрген Кестинг (Frankfurter Allgemeine, «Дорвавшийся до власти дебошир») также негодует, что «музыка Моцарта становится материалом для нового “культа фюрера” вокруг Курентзиса», и предрекает в finale apotheoso своей рецензии, что однажды и за дирижером, столь непочтительно обращающимся с материалом, явится его каменный гость.
Поскольку само слово «фюрер» в немецком культурном контексте имеет особый вес, редакция FAZ даже попросила критика уточнить причины своего гнева. Он это сделал в форме авторской колонки, опубликованной газетой через два дня после разгромной рецензии (30 июля) под заголовком «Ego-Trip». Кестинг (критик и публицист самого старшего, послевоенного еще поколения) признался, что ощутил постановку как «эстетический теракт», и уточнил, чтó лично его «достало» больше всего: то, что его постоянно поучают. Так, у каждого действующего лица в постановке Кастеллуччи имеется дублер. Например, Донну Эльвиру сопровождает обнаженная беременная — вот, оказывается, в чем заключается суть ее претензий к Жуану!
Еще дальше пошел небезызвестный еженедельник Spiegel (Томас Шмоль, «Разрушитель Моцарта»). На спектакле в Зальцбурге Шмоль не был, его тема — не постановка Кастеллуччи, а феномен Курентзиса как таковой. С точки зрения коллеги, Курентзис превращает «маньеризм в самоцель». «Наделенный бесспорным талантом, возможно, даже гениальностью, Курентзис никак не может найти баланс. Но постоянный экстремизм в долгосрочной перспективе скучен», — пишет коллега.
© Monika Rittershaus / Salzburger Festspiele
Легендарная критикесса Элеонора Бюнинг, рассорившись с родной Frankfurter Allgemeine, где блистала долгие десятилетия, написала на этот раз для скромного берлинского Tagesspiegel в статье «Что забыла крыса на авансцене?» следующее: «Гениальный Теодор Курентзис, похоже, вошел в позднюю фазу своего дирижерского творчества. Его стиль становится все более колючим и манерным. Темпы замедляются до границы физически возможного для пения, динамика завинчивается до границы слышного — и все это для того, чтобы затем всевластно оторваться на акцентах». Бюнинг слыла горячей поклонницей маэстро с первого часа его появления на немецких сценах.
Досталось Курентзису не только за улучшайзинг Моцарта, но и за экзотические наряды и даже за пересказ своих снов журналистам и журналисткам (в одном из них маэстро, если коллега Анна Кардос из Neue Zürcher Zeitung все правильно поняла, вроде как даже играл с юным леопардом).
Отдельная категория недовольных — коренная зальцбургская публика. Автор этих строк пообщалась с типичной представительницей этой влиятельной на берегах Зальцаха касты Сильвией Л., потомственной судьей. Сильвия служит в Вене, с детства привыкла проводить лето в Зальцбурге и почитает «Дон Жуана» своей любимой оперой и в некотором смысле собственностью. Ее и таких, как она, претензия звучит примерно так: мало того что Курентзис играет не с Венским филармоническим, собственно фестивальным, оркестром (венские музыканты и маэстро, как известно, не сошлись характерами), так еще и все партии в постановке нашей «оперы опер на фестивале фестивалей», в «точке отсчета мирового моцартовского мира», занял пусть и хорошими певцами, но не «первачами».
Мазетто — Давид Штеффенс, Церлина — Анна Лючия Рихтер© Monika Rittershaus / Salzburger Festspiele
Сидя в ресторане, Сильвия была любезна набросать на салфетке свой идеальный каст. Дон Жуан — Эрвин Шротт. Лепорелло — Ильдебрандо Д'Арканджело. Майкл Спайрз в партии Дона Оттавио в целом устраивает, но можно было и Петра Бечалу или Дмитрия Корчака. Донна Эльвира — Соня Йончева. Ну и так далее. И поменьше, знаете, новичков — так, не устроила милейшая Церлина: Анна Лючия Рихтер, вчерашняя хористка Кельнского собора, которая и в родном-то городе дебютирует в опере лишь на Рождество — в роли Гензеля в «Гензеле и Гретель»…
Словом, в какой-то момент могло показаться, что европейский культурный истеблишмент готовится слопать Курентзиса, как та самая чушка своего же поросенка. Но, думаю, этого в обозримом будущем не произойдет, так как ничего занимательнее Теодора Курентзиса все равно пока что нет. Сама его фигура интересна такому широкому кругу людей, в том числе бесконечно далеких от Моцарта и Зальцбурга, о каком и мечтать не может даже самая хваленая звезда классической музыки.
Дон Оттавио — Майкл Спайрз, Донна Анна — Надежда Павлова© Ruth Walz / Salzburger Festspiele
Справедливости ради замечу, что из примерно 20 рецензий, появившихся на главную постановку Зальцбурга в центральной немецкоязычной печати (тех, что попадают в Pressarchiv ARD), примерно половина — в спектре от положительного до восторженного (в частности, дружно хвалят Надежду Павлову в роли Донны Анны), но такие рецензии читать, конечно, уже не так интересно.
Пять часов за рулем, включая пробки вокруг Мюнхена, — и мы в Байройте.
Продолжение следует…
Понравился материал? Помоги сайту!
Ссылки по теме