В небеса с алмазами

К 50-летию с момента выхода дебютной пластинки Тима Хардина автор книг «100 магнитоальбомов русского рока» и «Сергей Курехин. Безумная механика русского рока» Александр Кушнир рассказывает, почему беспутному американцу не удалось стать вторым Бобом Диланом.

«…были и такие, которые из ничего делали нечто очень великое, а это великое снова превращали в ничто».

Франсуа Рабле

«Ti-i-im H-a-а-ardin!» — что есть мочи заорал со сцены ведущий рок-фестиваля, разрезая эхом обманчивую тишину августовской ночи 1969 года. Дикий рев 400 000 глоток был ему ответом. Поколение Вудстока бурно встречало появление одного из своих рок-героев. Толпы обдолбанных хиппи, развалившихся на холмах, даже не догадывались, что несколько часов назад их кумир, говоря спортивным языком, был близок к пожизненной дисквалификации.

«Когда я приехал на площадку, то застал Тима Хардина совершенно голым, — признается спустя 45 лет его барабанщик Стив Буккер. — Он пил кока-колу со льдом и задумчиво бренчал на гитаре. Стол перед ним был завален какими-то амфетаминами». Клавишник Билл Шелф вспоминает, что Тим настойчиво предлагал музыкантам составить ему компанию во время очередного «путешествия». В итоге за час до старта организаторы увидели в гримерке не певца, а космонавта, находившегося в состоянии полной невесомости. Он легко нарушал законы всемирного тяготения, и глаза его были пусты.

Понимая всю трагичность ситуации, менеджеры всерьез задумались: «А не снять ли нам артиста с дистанции?»

Потом организаторы сжалились и передвинули сет Тима Хардина на три часа утра. Как бы там ни было, в назначенное время освещаемый голубыми лучами прожекторов 27-летний Хардин с друзьями исполнил свои акустические хиты: «If I Were a Carpenter», «Simple Song of Freedom», «Misty Roses».

После концерта Тим расслабился и начал рассказывать музыкантам, что он «более крутой певец, чем Рэй Чарльз» и, мол, сам великий Рэй Чарльз говорил ему об этом. А утром настроение у Хардина резко изменилось, и он бегал по гримерке с огромным ножом, выдавая себя за дальнего родственника легендарного разбойника Джона Весли Хардина.

На самом деле будущий рок-артист родился в штате Орегон в семье музыкантов. Папа — бас-гитарист в гастролирующей труппе, бабушка — пианистка. Тим появился на свет в судьбоносный 1941 год, когда в Америке родились такие культовые торчки, как Боб Дилан, Джордж Клинтон и Дэвид Кросби — новоявленные кумиры развращенной молодежи. Вращаясь с детства в музыкальной среде, Тим еще в школе совершал попытки вырваться на свободу. Прессинг родителей и учителей казался ему немыслимой пыткой.

В 18 лет он ушел в армию, и пытка сразу закончилась.

Со службы в морской дивизии начинающий поэт, композитор и музыкант вернулся законченным наркоманом. На американских базах Лаоса он впервые попробовал вкус местного героина. Как гласит история, виной всему было стечение обстоятельств. В результате перелома шейного позвонка врачи прописали ему для анестезии прием опиоидов. Кто-то в военном госпитале ошибся с дозировкой. И Тиму понравилось.

«Это было фантастическое ощущение, — признавался позднее Хардин друзьям. — И я захотел чувствовать себя всегда именно так». Другими словами, незримо благословленный врачами, рядовой Тим Хардин начал свой полет «на небеса с алмазами».

Увидев новые горизонты, юный романтик ощутил нутром, что если играть, то по-крупному. В 1961 году он рванул из Орегона в Нью-Йорк, где начал учиться в Американской академии драматического искусства. На первую стипендию купил старенькую гитару и, толком не умея играть, начал выступать в кофейнях, фастфудах и маленьких клубах Гринвич-Виллидж.

«Я был ужасным гитаристом, — вспоминал Тим Хардин в одном из интервью. — Через несколько месяцев я оказался без денег и начал давать уроки для студентов. Но играть от этого лучше я не стал. Вскоре бросил это неблагодарное занятие и принялся писать собственный материал. Вот почему мои песни так просты».

Тусуясь среди поэтов-битников и местных фолк-менестрелей, Тим мотается в Бостон, где знакомится с будущим продюсером Lovin' Spoonful Эриком Джекобсеном. Той весной все происходило максимально невинно. Они садились на стулья друг напротив друга и напрочь забывали о времени. Тим, прикрыв глаза, играл на гитаре блюзовую классику вроде «Hoochie Coochie Man» или «House of the Rising Sun», а Эрик подыгрывал ему на банджо. «Голос этого парня доносился откуда-то из других миров, — рассказывал впоследствии Джекобсен. — Динамика, контроль, тремоло. Это было удивительно!»

На второй или третьей репетиции Тим, слегка стесняясь, решил показать Эрику фрагменты собственных песен. Это были блюзы и акустические баллады — откровения Хардина про скрытые пороки, невыполненные обещания, иллюзии и обломы.

«Мои песни не являются личными, — откровенничал он позднее в интервью Melody Maker. — Они такими кажутся, потому что я их лишь обнаружил и раскрыл: просто в моей голове они вспыхнули, словно озарение».

Вдохновленный услышанным, Джекобсен решил рискнуть своими сбережениями и предложил музыканту следующую схему сотрудничества. Тим пишет новые песни, Эрик покупает их оптом по 50 баксов за штуку. При этом Хардин не скрывал ни от себя, ни от Джекобсена, что пишет песни исключительно потому, чтобы заработать на наркотики. Это был важный момент. Его новоявленный продюсер все понимал, но изменить ничего не мог. Потому что было бесполезно. И сколько времени просуществует этот тандем, не знал ни один из участников.

В 1964 году они записывают с десяток блюзов, которые показывают боссам из Columbia Records — с целью раскрутить их на финансирование проекта. Для качественных аранжировок Джекобсен втянул в эту мутную авантюру своего приятеля по имени Джон Себастьян — в скором времени лидера группы Lovin' Spoonful.

Хардин знакомится с Джоном Себастьяном накануне студийной сессии и сразу показывает себя в полном рок-н-ролльном блеске.

«Мы завтра начинаем запись для Columbia Records, — как бы доверительно сообщает он Джону. — И знаешь, брат, что там произойдет? Ты сыграешь круче всего того, что ты играл в своей жизни. Потому что ты будешь выступать вместе со мной!»

Эта сессия закончилась полным провалом. Сотрудники Columbia Records сидели «по уши» в Бобе Дилане, и никто другой их не интересовал в принципе. Мол, на этом свете Дилан бывает только один раз! Типа nobody sings Dylan like Dylan, забывая при этом, что их любимый артист начинал свою карьеру с таких же блюзовых каверов.

Кроме того, в Columbia Records не знали, что в те романтичные времена, когда Дилан активно «сидел» на бензедрине, они с Тимом выступали с акустическими сетами в одних и тех же кафе.

«В одну из ночей я сыграл Дилану не блюзы, а свой сольный репертуар, — вспоминал Хардин в интервью лос-анджелесскому журналу WET в 1980 году. — Боб реально прифигел и сильно разволновался. Потом встал передо мной на колени и заявил: “Никогда не меняй этот стиль пения! И не будь фальшивкой!”»

Несмотря на сложные обстоятельства, бескомпромиссный Хардин в своих песнях всегда оставался непорочным. Вместе с Джекобсеном они ушли с Columbia Records, поменяв фирму грамзаписи на Verve/Folkways. Затем сменили акустическую гитару на электрическую и, призвав для страховки опытных нью-йоркских продюсеров Дона Рубина и Чарльза Копельмана, стали готовить дебютную пластинку.

Они решили построить дебютный альбом исключительно из песен Хардина. Тим пропевал их в студии под гитару или под фортепиано — в абсолютной темноте и в пугающем одиночестве. Его проникновенная манера исполнения выглядела как монолог человека, полного противоречий и неуверенности в себе.

Повод для неуверенности был и у остальных участников студийного процесса. Всех смущала длина песен Тима — непривычно короткие, не более двух минут. Порой казалось, что композициям Хардина не хватало еще пары-тройки куплетов или инструментальных проигрышей. Но певец был непреклонен: в его творчестве царили наивный минимализм, теплота голоса и несколько неожиданная нежность лирики, которые и стали основой стиля «раннего» Хардина.

Запись альбома «Tim Hardin 1» продвигалась крайне медленно. Игравший на губной гармошке Джон Себастьян вспоминает, что почти каждый час Хардин отлучался в ванную. Он мог там жрать «колеса», а мог взять и просто отключиться.

«Тим был заклятым врагом самому себе, — считает продюсер Чарльз Копельман. — У него был потенциал реальной суперзвезды, если бы не его дурацкие привычки. Как-то раз он только чудом не спалил мое бунгало, обронив на пол непогашенную сигарету».

Дебютный сингл «Hang On to a Dream» появился зимой 1966 года. Услышав его, Тим пришел в плохо скрываемую ярость. Дело в том, что Хардин не присутствовал в студии во время финального микширования. С его точки зрения, продюсеры криминальным образом нарушили баланс, сильно выведя на микшерном пульте скрипки и вибрафон. А кроме того — сделали много губной гармошки Джона Себастьяна, по-видимому, с целью получить модный саунд «а-ля Боб Дилан». Авторский замысел Хардина тускнел в дебрях звуков, и смысл песен начинал теряться.

«Я чувствовал себя просто ребенком, — жаловался Тим друзьям. — Эти “нелюди” добавили громкости инструментам и даже не прислушались к моим замыслам. Все оказалось в руках тех, кто ничего не смыслит в музыке».

Разъяренный певец хотел «на отходняке» лишить жизни всех участников записи, включая и Джекобсена, и Себастьяна, и нью-йоркских продюсеров. Но, слава богу, вовремя успокоился. К тому же многие композиции с вышедшего летом 1966 года альбома «Tim Hardin 1» оказались любимы слушателями: начиная от резкого рок-боевика «Green Rocky Road» и заканчивая щемящей «Misty Roses». А песня «Reason to Believe» стала чуть ли не народной. Ее начали исполнять все кому не лень: от Нила Янга до Марианны Фейтфулл, от Джонни Кэша до Sonny & Cher и впоследствии от Рода Стюарта до Брюса Спрингстина.

Спустя несколько лет журнал Rolling Stone подвел первые итоги: «У Тима Хардина богатый, коварный голос и горсть песен, которые намекают на отчаяние, злоупотребление наркотиками и перебор романтической чувственности».

Журналисты оказались правы. Дело в том, что незадолго до этого Тим по-настоящему влюбился. Мотаясь с концертами по Западному побережью, он совершенно случайно встретил в Лос-Анджелесе молодую актрису Сьюзен Морс, известную по телесериалу «Молодожены». Статная красотка с умными глазами, чьи фотографии украшали впоследствии альбомы Хардина, вмиг позабыла о карьере и бросилась сломя голову в этот далеко не тихий омут.

Это была эффектная парочка: красавица и чудовище. Со стороны казалось, что Сьюзен наконец-то нашла свое женское счастье, а Тим — свою единственную музу. Это было так и не так.

Дело в том, что обаятельный Тим Хардин никогда не был тихоней. Возможно, временами он и «пытался уйти от любви», но романы преследовали его с нечеловеческой силой — причем с первых дней пребывания в Нью-Йорке. Женщины липли на него, как пчелы на мед, и в этом, наверное, была его рок-н-ролльная карма. С Тимом было легко, интересно и весело. И — никаких обязательств.

Тем не менее по не вполне понятным причинам многие биографы замалчивают многолетнюю дружбу «раннего» Тима Хардина с гениальной блюзовой певицей Карен Далтон. Почему-то по сей день не предан огласке их яркий роман с наркотиками, блюзом и фолк-роком. Хотя их влияние друг на друга было велико на протяжении нескольких лет.

Карен Далтон приехала в Нью-Йорк из Оклахомы практически одновременно с Тимом. Дома оставила мужа, двух детей, любимую лошадь и индейскую родню из племени чероки. На нее сразу обратили внимание в клубах Гринвич-Виллидж — в первую очередь, из-за уникального, чуть «треснутого» вокала и виртуозной игры на банджо. «Моей любимой певицей в тех местах была Карен Далтон, — вспоминал впоследствии Боб Дилан. — У Карен был голос как у Билли Холидей, и она играла на гитаре как Джимми Рид».

У Карен Далтон не было собственных композиций, поэтому она любила исполнять песни Хардина — начиная от «Reason to Believe» и заканчивая малоизвестной «How Did the Feeling Feel to You». В самом начале шестидесятых беженец из Орегона и беженка из Оклахомы сыграли вместе немало концертов, включая 72-часовой благотворительный марафон 1963 года в Бостоне, отчисления от которого пошли в фонд местной детской больницы.

Следующим увлечением Хардина стала фаворитка Энди Уорхола и будущая звезда группы Velvet Underground, известная в богемной среде под артистическим псевдонимом Нико. Он выступала бэк-вокалисткой на нескольких концертах Тима и записала одну из его песен для дебютного альбома.

Но с 1965 года в жизни Тима Хардина наступила эпоха Сьюзен Морс. Вдохновленный любовью и душевным покоем, он написал несколько знаковых песен, посвященных будущей жене. Одной из них стала «Lady Came from Baltimore», сохранившаяся на любительском видео, где счастливый Тим Хардин поет и подыгрывает себе на гитаре. Сама композиция вошла во второй альбом Тима, и с нее он часто начинал концерты того периода.

Единственной угрозой семейному счастью по-прежнему оставался героин. Особо тяжелым для молодой пары оказался промежуток зима — лето 1966 года. Поселившись в Лос-Анджелесе на квартире у известного стендап-комика Ленни Брюса, Тим, сидя за роялем, писал свои песни. Но все остальное время он рисковал не просто здоровьем, но и жизнью. За полгода они с Брюсом перепробовали, наверное, все виды наркотиков. Это был тяжелый трип, который прервался смертью Ленни Брюса. Сопротивление организма Тима Хардина на тот момент оказалось сильнее. Просто его выручил иммунитет. Повезло.

Напуганная Сьюзен забирает мужа от греха подальше в Нью-Йорк, где он заканчивает альбом «Tim Hardin 2». Пластинка получилась очень короткой, продолжительностью меньше двадцати минут. Она больше напоминала современные ЕР, чем выстраданный в лабиринтах мозга концептуальный альбом. Но именно эта пластиночка с беременной Сьюзен на обложке и оказалась впоследствии «визитной карточкой» Тима Хардина. Спустя несколько десятилетий критики писали, что пластинка «близка к совершенству», и не случайно впоследствии она вошла в «Топ-100 самых влиятельных альбомов» журнала Mojo.

Отчасти этот успех можно объяснить тем, что посвященная Сьюзен Морс композиция «If I Were a Carpenter» оказалась настоящим суперхитом. «Если я был бы плотником, а ты — моей возлюбленной, / Вышла бы ты за меня? Родила бы ты мне ребенка? — грустно и слегка жалобно вопрошал Тим Хардин. — А был бы я жестянщиком — ты бы меня тоже полюбила?»

Позднее этот хит будет исполнять куча артистов — от Джонни Кэша до Роберта Планта, но, по воспоминаниям друзей, в 1967 году Тим был глубоко несчастен с подобной «историей успеха». Говорят, что первое прослушивание по радио «If I Were a Carpenter» в жизнерадостном исполнении певца Бобби Дарина заставило Тима резко остановить машину, выйти на воздух и начать в ярости топтать землю. Позже Хардин неоднократно опровергал эту историю, заявляя, что у него не было проблем с этой версией «If I Were a Carpenter». Но так случилось, что в хит-парад попал именно пастеризованный вариант Бобби Дарина. И чем сильнее Тим отрицал свою антипатию к этому радийному шлягеру, тем сильнее это походило на правду.

Правда была и в том, что у этой сказки неожиданно нарисовался счастливый финал. Вскоре два музыканта, сами того не подозревая, неожиданно поменялись ролями. Так случилось, что Тим Хардин удачно исполнил купленную его продюсерами у Бобби Дарина композицию «Simple Song of Freedom». И… мир вокруг него перевернулся. Несмотря на то что Тим ненавидел эту композицию всей душой и почти не исполнял ее, эта единственная «песня протеста» Тима Хардина, усиленная кучей женских подпевок, попала в национальный топ-40. Что автоматически повлекло за собой приглашение выступить на самом крупном фестивале 60-х годов в Вудстоке.

Но до Вудстока в жизни певца произошло несколько событий. Во-первых, в феврале 1967 года у него родился сын Дэмион. Во-вторых, «на вершине успеха» он расстался с другом и продюсером Эриком Джекобсеном, который устал бороться с героиновой зависимостью Тима. На втором альбоме Хардин честно воспел весь этот кошмар в композициях «Red Balloon» и особенно «Black Sheep Boy» («Белая ворона)», мастерски играя на созвучии выражений «here I am back home again» (на пластинке) и «hero-in back home again» (на концертах). В скобках заметим, что безбашенные Velvet Underground начали петь о героине несколько позже — когда времена стали более либеральными.

Как истинные художники, и Тим Хардин, и Лу Рид воспевали в своих песнях то, что служило для них источником силы, источником вдохновения. Что же касается конкретно Хардина, то он ничего поделать со своими темными пристрастиями уже не мог.

Он изо всех сил пытался обмануть злодейку-судьбу: сменил административную команду, музыкантов и фирму звукозаписи, его новым продюсером стал Гэри Клейн, а новым лейблом неожиданно оказалась не принявшая его в свое время Columbia Records. Теперь под вывеской «This is Tim Hardin» они суетливо готовились издавать те самые блюзовые записи, которые недооценили в 1964 году. И была во всем этом какая-то высочайшая жизненная справедливость.

…Новые друзья Тима Хардина стали раскручивать артиста по всем законам маркетинга. Гэри Клейн арендовал легендарный нью-йоркский зал Town Hall, где до этого выступали Нина Симон, Мадди Уотерс, Боб Дилан и многие другие звезды рок-н-ролла, фолка, блюза и джаза. Именно в этом престижном месте было решено сделать первый большой концерт Хардина, который планировали записать для третьего альбома.

Сказано — сделано. Одним из пиков программы, представленной на суд публики 10 апреля 1968 года, стало исполнение новой композиции «Lenny Tune», посвященной покойному Ленни Брюсу. В этот кульминационный момент Тим остался на сцене один, отложил в сторону гитару и сел за пианино. Слабый луч прожектора высветил его профиль. И он хрипло и слегка приглушенно запел: «Я понимаю, как трудно слышать, когда люди размышляют о том, чего не знают. / Я друга потерял… И не понимаю, почему… / Но мы уже никогда не будем вместе смерти предаваться. / И скажи, зачем после каждого последнего укола следовал новый?»

«Lenny Tune» певец заканчивал вместе с группой в каком-то мистическом и виртуальном оргазме со зрителями. Композиция длилась больше шести минут, и когда Тим закончил петь, воцарилась тишина. Затем зал взорвался. Аплодисменты длились подолгу, причем после каждой следующей песни — все громче и громче. Очевидцы вспоминают, что зрители от возбуждения вскакивали с мест и громко кричали: «О Тим, ты великолепен! Бис! Бис!» Прямо на глазах у друзей и продюсеров Тим Хардин превращался из культового артиста в настоящую рок-звезду.

Про этот нью-йоркский концерт, вышедший затем в виде альбома «Hardin 3: Live in Concert», разговоры не смолкали еще долго. Несмотря на то что это выступление впоследствии было переиздано в расширенной версии, вокруг него и по сей день существует много недоговорок и неточностей. К примеру, авторитетный интернет-портал Allmusic.com пишет о том, что аккомпанировавшая Тиму Хардину группа состояла из случайных джазовых музыкантов и толком не прониклась его песнями. Это не так.

Как известно, в предыдущие годы Тим играл в небольших клубах Гринвич-Виллидж — выступая то соло, то с небольшим джазовым ансамблем. Его «надежды маленький оркестр» (клавишник, вибрафонист, гитарист, контрабасист, барабанщик), подыгрывал Тиму в стиле зонгов Курта Вайля. Музыканты знали и любили песни Хардина — и, что не менее важно, мужественно терпели все его причуды. К примеру, на такие мелочи, как падение артиста со стула во время концерта в Town Hall, никто даже не обратил внимания. Обдолбанный Хардин неуклюже забрался обратно, грозно глянул на музыкантов и рявкнул: «Погнали, <…>, дальше!»

В августе 1968 года Тим играет акустический сет с Ваном Моррисоном, а буквально через неделю выступает с группой в нью-йоркском Kraft Music Hall — на редком электрическом концерте тех времен, от которого остались фотографии. Не так давно в интернете всплыл видеоролик с этого шоу: Тим Хардин исполняет суперхит «If I Were a Carpenter», причем субтитры внизу идут на испанском языке. Это, пусть и в слегка ироничной форме, уже напоминало международное признание.

«Каждый раз, выходя на сцену, я поражаюсь самому себе, — заявил тогда Тим критику Майку Зверину. — Особенно когда я играю хорошо. Как же много у меня энергии, особенно в последнее время! У меня настолько много энергии, что, вернувшись домой, я не могу уснуть ночью».

И даже тот факт, что концерты порой проходили с одними музыкантами, а альбомы записывались с другими, никого в группе особенно не смущал. Тим же пребывал в радужном настроении, но ровно до того момента, пока он не полетел в британский тур.

На важном концерте в Royal Albert Hall Хардин уже после третьей песни приказал музыкантам свалить со сцены и уверенно продолжил выступать в одиночку. Этот тур группа недоиграла — Тим якобы подхватил воспаление легких и, несмотря на суровую неустойку, пулей вылетел в Нью-Йорк. Тем не менее рецензии критиков были восторженными. С их точки зрения, именно так и должна была вести себя американская рок-звезда «модели 1968 года».

Как бы там ни было, через год на Вудстоке Тим Хардин выступал уже с другими музыкантами. У его старых джазовых единомышленников сгорели все внутренние предохранители.

«У Харди был кошмарно неустойчивый характер, — вспоминает клавишник Уоррен Бернштадт. — Он мог играть с нами в клубе The Scene в четверг и в пятницу, а в субботу просто взять и исчезнуть. И нам приходилось выступать без него».

Во время концерта в Оклахоме Тим ушел со сцены под предлогом сильной изжоги. На саундчеке перед выступлением в клубе Whisky A Go Go он просто исчез. А когда его наконец-то нашли в гримерке, заявил, что у него занемели руки и он не может играть. Концерт пришлось отменить.

Время красивой мифологии незаметно заканчивалось, начиналась реальная жизнь. Сьюзен забрала Тима с сыном Дэмионом жить в Вудсток. Они поселились невдалеке от дома Боба Дилана, в котором тот сочинял песни для альбома «Basement Tapes». На досуге Тим и Сьюзен встречались с Джими Хендриксом и, имея стабильный доход от продажи пластинок, всерьез задумывались о разведении лошадей.

В подобной семейной идиллии Тим продержался около полугода. В разгар своей «болдинской осени» он задумал написать рок-альбом принципиально новой формы — акустическую сюиту, целиком посвященную любимой жене и сыну. Продюсер Гэри Клейн разместил во всех комнатах по микрофону и соединил их с магнитофонами таким образом, чтобы певец мог записывать пришедшие к нему откровения в любом месте квартиры. Сам Клейн поселился неподалеку в гостинице, и как только к Тиму приходило вдохновение, продюсер мчался в дом и начинал его записывать.

К сожалению, вдохновение приходило к певцу лишь после изрядной дозы героина. В то время как близкие, которым адресовалось это музыкальное послание, все сильнее страдали от присутствия в их жизни обычного наркомана. Поэтому неудивительно, что в процессе создания альбома от певца сбежала жена, которой и адресовалась сюита. Это случилось ровно через две недели после официальной свадьбы, где присутствовали родители счастливых молодоженов и их двухлетний сын. В итоге свою самую интимную лирику дезориентированный Тим Хардин заканчивал в полном одиночестве.

Альбом «Suite for Susan Moore and Damion — We Are One, One, All in One» был издан летом 1969 года. Наверное, это самый необычный из всех дисков Хардина, который вопреки коммерческой логике дошел до 129-й позиции в национальном топ-200 журнала Billboard. И именно эта работа расколола его фанатов на два лагеря — ярых поклонников и ярых противников этой неординарной сюиты. «Пленных не брать, равнодушных оставить за бортом истории», — решил Тим и внезапно рванул в Нэшвилл. Там вместе с преданным ему Гэри Клейном он попытался повторить фантастический прорыв Дилана с альбомом «Blonde on Blonde», который был записан на местной студии Columbia Records.

«Я полагаю, Тим слегка завидовал успехам Дилана», — заявил спустя 45 лет Уоррен Бернштадт. Тем не менее идею записаться в столице американского кантри назвать «полностью провальной» было нельзя. В 1998 году Columbia Records переиздала некоторые из считавшихся утерянными «нэшвиллских черновиков». Они разного качества, но как минимум кантри-номер «Shiloh Town» и блюз «Thanks to Gideon» оказались подлинными шедеврами. Сыгравший в них клавишные партии Дэвид Бриггз вспоминает, что «любая сессия с Тимом Хардином обязательно превращалась в приключение». Можно только представить, что стоит за этими деликатными словами.

Дело в том, что с конца шестидесятых Тим постоянно находился на грани катастрофы. Он много пил, потерял паспорт и водительские права, постоянно переходил с героина на морфин и наоборот. То сходился, то расходился со Сьюзен Хардин, менял музыкантов и продюсеров, записывая малоинтересные альбомы, состоящие преимущественно из каверов. О его новых песнях того периода можно не вспоминать. Редактор New Musical Express интеллигентно назвал выступление Тима на голландском Top of the Pops «личными муками». В какой-то момент его друзьям стало казаться, что певцу надоело играть рок-н-ролл и играть в рок-н-ролл.

Целое десятилетие Тим Хардин мужественно делал вид, что жил. Но у многих его собратьев по рок-сцене не получалось сделать даже это. Рок-идолы и поэты-битники гибли от наркотиков целыми стадами: Дженис Джоплин, Ник Дрейк, Джими Хендрикс, Фил Оукс, Джим Моррисон, Тим Бакли, Майк Блумфилд — выжженное героином и морфием целое «рассерженное» поколение.

Сам Тим Хардин был вынужден бежать от подобного мора в Англию. «Накануне отъезда отец продал авторские права на песни на территории Америки, — вспоминает Дэмион Хардин, живущий сейчас в Южной Флориде. — Я помню сюрреалистическую картину, как деньги буквально вываливались из всех его карманов».

В первый же день пребывания в Лондоне Тим разумно зарегистрировался в специальной клинике для действующих наркоманов. Теперь он мог легально получать от врачей метадон и начинать систематическую «чистку» организма. И, надо отдать должное, некоторое время ему удавалось выдерживать этот жесткий режим.

Правда, особого выбора у него не было. При записи двух последних альбомов он начал страдать от удушья, вызванного постоянным курением. Он просидел несколько лет на метадоновой программе и сильно изменился внешне: постарел, сильно поправился, и, увы, у него начали выпадать волосы.

В какой-то момент в Великобританию прилетела его жена Сьюзен. Она приняла решение развестись и стабильно получать алименты для сына.

«Я очень волновался за результат этой встречи, — вспоминает Дэмион Хардин. — Отец любил эпатаж и подвез нас в аэропорт на шикарном Rolls-Royce, но на маму это не подействовало. И я потерял Тима из виду на несколько лет».

Все было очень просто. Находясь в эпицентре лондонской богемы, Хардин вновь вернулся к старым грехам. Музыканты, игравшие с ним в конце 70-х, вспоминают случай, как после исполнения последней песни Хардин повернулся к ним спиной и отдал весь гонорар за концерт «ночному дилеру». Судьба товарищей по сцене интересовала его в последнюю очередь.

Вскоре Тим вернулся в Лос-Анджелес и начал выступать самостоятельно в маленьких пабах. В качестве мутного гонорара он получал гамбургер, картошку фри и немного дешевого виски, разлитого под столом.

Один из его приятелей-торчков вспоминает, как осенью 1980 года Тим попал на премьеру фильма «One Trick Pony». В этой киноленте музыканты Пола Саймона рассуждают, кто из культовых рок-героев шестидесятых годов выжил, а кто — нет. В числе ушедших в мир иной они среди реальных покойников назвали невинно сидевшего в зале Тима Хардина. Услышав этот вердикт, певец начал настолько истерически хохотать, что его со скандалом выставили из кинотеатра. Тиму эта история показалась забавной, и впоследствии он не без удовольствия рассказывал ее друзьям.

К 1980 году Хардин остался практически без денег. Его школьный друг Фил Фриман помог ему заработать незначительную сумму, организовав на родине Хардина, в Орегоне, небольшой акустический концерт. Впоследствии этот камерный сет, состоявший из ранних песен, вышел на компакт-диске. И нельзя ни обратить внимание, с какой болью Тим Хардин исполняет свой героиновый хит «Black Sheep Boy».

Биографы говорят, что в природе существует видео, на котором Хардин признается Филу Фриману в своих финансовых потерях. В свое время он рассчитывал заработать на роялти несколько миллионов долларов, но в итоге остался ни с чем. По утверждению Тима, его менеджер, так называемый друг, продал авторские права на песни по всему миру, кроме Америки. Сделал он это вопреки желанию Харди, угрожая певцу экстрадицией из Англии. При этом следует понимать, что именно эта сделка обеспечила финансовую безопасность для Сьюзен и Дэмиона.

В итоге в 39 лет певец Тим Хардин, так и не переборов свою зависимость, умер от героиновой передозировки. Его нашли на полу в собственной квартире в Лос-Анджелесе. Произошло это в понедельник, 29 декабря 1980 года, спустя буквально несколько недель после смерти Джона Леннона. Разница была в том, что, в отличие от Леннона, Тим Хардин фактически убил себя сам.

Через год вышел альбом неизданных композиций «Unforgiven», которые он пытался записать перед смертью со старыми единомышленниками: продюсерами Эриком Джекобсеном и Доном Рубином. Впоследствии самые известные песни Хардина звучали в саундтреках ко множеству фильмов, включая такие киноленты, как «Штурмуя Вудсток», «Знакомство с хакерами» и «Я соблазнила Энди Уорхола».

Летом 2016 года исполняется пятьдесят лет с момента выхода дебютного альбома Тима Хардина. Возможно, это будет период бурного возрождения интереса к этому гениальному певцу. Возможно, будут опубликованы какие-то неизвестные записи, фотографии и интервью. Дэмион Хардин заканчивает монтаж документального фильма о своем отце.

«Это единственный артист, которого я могу слушать с утра до вечера», — обмолвился как-то журналу Rolling Stone Ринго Старр. Его песнями неоднократно восторгались Леонард Коэн и Скотт Уокер, а Боб Дилан называл Хардина «самым великим исполнителем песен вживую».

Любопытно, что в 80-е годы Дилан периодически исполнял на американских концертах песню «Lady Came from Baltimore», но, как выяснилось, этим история не заканчивается. Не так давно был выпущен расширенный вариант альбома Дилана «Basement Tapes», где оказалась кавер-версия «If I Were a Carpenter», спетая Бобом в 1967 году с большим душевным подъемом.

Сейчас уже очевидно, что на протяжении многих лет не только Хардин внимательно оглядывался на творчество Дилана, но и наоборот. Долгое время они синхронно, словно летчики-испытатели, парили в своих небесах с алмазами. Их песни пело тогда целое поколение. Просто одному из них затем удалось соскочить с наркотиков, а другому — не удалось. Его звали Тим Хардин.

Понравился материал? Помоги сайту!