В апреле стартует самый масштабный гастрольный тур Алины Орловой в России. Начав с Москвы и Санкт-Петербурга, наша любимая певица из Литвы выступит еще в шести российских городах: Екатеринбурге, Перми, Ижевске, Уфе, Казани и Нижнем Новгороде. На камерных концертах она встретится с публикой «один на один» и обещает исполнить под фортепиано все свои лучшие песни, а также много новых. По этому поводу лидер «Мегаполиса» Олег Нестеров встретился с Алиной Орловой в Вильнюсе, чтобы поговорить о том, как рождаются песни.
— На каких языках сейчас появляются песни?
— На литовском, на английском — совсем немного, на русском больше всего. Потому что читаю книжки на русском.
— Что читаешь?
— Платонова перечитываю. В текст его углубляюсь, перевожу на литовский, что, конечно, очень сложно, но возможно. Интересно очень. А потом и пишется лучше — стихи по-русски. Платонова много читала, но сейчас вернулась глубже в текст, пыталась другу рассказать, как это все, какой это язык, но это невозможно. А так современного не читаю, музыку тоже слушаю мало. Так что мне трудно чем-нибудь поделиться. Что там в Москве?
— Москва тебя любит и ждет.
— Я думала приехать, побыть в Москве.
— Надо выбрать время и приехать, может быть, совместить с чем-нибудь полезным — к примеру, записать несколько песен. Новый город — новая энергия. Боуи приезжал в Берлин и записал там три своих лучших альбома. От HansaStudio стена была в пятидесяти метрах, он выходил во двор, смотрел на вышки и назад, к микрофонам. Может, и Москва тебе что-нибудь новое скажет. Вот ты Платонова читаешь. Где тебе писать песни, как не в Москве сейчас? Через пять лет, может, в Нью-Йорке запишешь или в Париже.
— Может быть. Тут я как-то уже застряла.
Alina Orlova — «Švinta» (live from Lithuania)
— Скажи, а сам новый материал — он какой?
— Другой — там ничего нет, кроме голоса и инструмента. Все совершенно просто, как было у меня в самом начале. Дома ставлю микрофон, записываю эскизы. Мне вообще нравится эта форма, но я не знаю, насколько это все серьезно — плохое качество, так же нельзя, надо все делать правильно.
— Раньше музыка звучала с патефонных пластинок, и все были довольны. Качество — это вещь очень умозрительная. Сейчас все научились делать «как надо», а смысла в этом никакого нет.
— Вот именно, часто все слишком чисто получается.
— Я недавно узнал из достоверных источников, что двадцать процентов всех релизов мировых рок-звезд состоят из демо-записей, которые они не смогли побороть в студии, записывая «качественный» вариант. Есть вещи, которые невозможно повторить, и их не следует повторять. Качество — это когда в музыке есть жизнь. Космос ведь звучит?
— Да.
— Есть такое понятие — фрактальность, когда все во всем. Когда по одной частичке можно восстановить все устройство мироздания. Вот попал к тебе осколочек, ты его рассмотрел и понял, что в мире происходит, в какую сторону все закручено. Ведь функция музыки именно такая. Главное, чтобы это была живая частичка, а не мертвая. Если музыка записана непонятно как, но в ней есть жизнь — в ней есть ценность.
— Мне самой нравится, что дома получается, я могу это слушать. Не всегда нравится, что из студии выходит. Иногда кажется — о, будет круто, но… чего-то не хватает.
Алина Орлова — «Голуби» (live frоm France)
— А почему у тебя появился бэнд?
— Мне хотелось попробовать. Я раньше одна или со скрипачом играла. А это уже была настоящая, серьезная музыка. Все как должно. Конечно, я не сама придумала, это он мне посоветовал, в смысле — так делается, не знаю почему.
— Что тебе дал бэнд и что отнял?
— Не думаю, что он что-то отнял в конечном счете. Думаю, больше дал. Все нужно было делать вместе, более точно. Ты не можешь играть только то, что сам хочешь, нужно договориться. И дисциплине игры меня это тоже научило. Я не могу сказать, могло ли бы быть по-другому. Они, естественно, вошли в историю. Но суть в том, что сейчас хочется опять вернуться к простоте начальной. Так всегда происходит — сначала пусто, потом много, а потом опять пусто.
— А как вы разыгрывали новый материал? Вот ты пришла — друзья мои, сейчас я исполню вам композицию про чудеса.
— Разные этапы были. По-разному все. Вообще песня сама вырастает из того, какая она есть при самом своем рождении, то есть как я ее пишу и как дома могу исполнять. Но потом она проходит через очень много фильтров-вариантов и уже совершенно меняется. И это уже не та песня, что была вначале.
— Это хорошо или плохо?
— Это нормально. Нормальный путь изменений, когда ты работаешь со многими людьми. Даже сама запись на альбом — еще один фильтр. А потом мы с музыкантами собираемся, слушаем, понимаем, как эту песню играть на концерте — точно так ведь не сыграешь, и нет смысла делать точно так же. Это еще один фильтр. Потом, в процессе игры на концертах, песня тоже меняется.
— На концертах обычно все меняется в лучшую сторону?
— Наверное, да. Отпадает все ненужное, остается самая суть.
— Другой вопрос. Вот, Алина, постучалась к тебе новая песня, и ты ее записала под фортепиано на диктофон. Не знаю, как у тебя, но у меня эти эскизы очень эмоциональные и заряжены смыслом.
— Да.
— И для тебя это маяк, который показывает, куда тебе нужно идти. Ведь в тот момент вы впервые встретились, и никто никому не врет. Ни песня тебе, ни ты ей.
— Но когда ты начинаешь что-то делать, ты играешь, ты один, нажимаешь на кнопку диктофона, и вот — все уже другое. Потому что ты уже что-то хочешь. Сознательное намерение. А если это будет другой человек, который будет записывать, так это будет еще хуже. Появится рядом еще один музыкант — еще...
— А придешь на студию, где минута стоит столько-то, — все это можно в квадрат возвести. Отсюда можно сделать вывод, что лишние фильтры нужно убирать.
— Возможно.
— И отсюда можно сделать вывод, что нужно делать запись, когда ты сама еще не понимаешь, что ты эту запись делаешь. Просто кнопка record у тебя включена постоянно, а ты сидишь у фортепьяно, наигрываешь. Когда клюнет, когда не клюнет. Как у рыбаков. Может, такая должна быть методика?
— Да, видимо, нечаянно это приходит.
— Насколько я понимаю смысл твоей эволюции — это исключить фильтры. Взять энергию, место, взять спонтанность, когда не существует кнопки record; она, конечно, существует, но ты о ней вообще не думаешь — включена она или не включена. Когда рядом никого: ни музыкантов, ни инженера… Когда не существует фильтра студии, где ты должен стараться. По всей видимости, сейчас, когда ты будешь одна на сцене, — это минус все фильтры.
— Я думаю, так и есть. И это правильно — так делать. Но трудно решиться, потому что кажется: нужно сделать все как надо, если есть возможности.
Алина Орлова — «Sailor»
— У человека сейчас много возможностей. Может быть, как раз самое важное — от них отказаться, чтобы сконцентрироваться на какой-то идее, на себе. А как ты будешь строить программу?
— Я буду, конечно, совмещать стараться старое и новое, думаю пару каверов сыграть. У меня получается, когда я одна, — ретро не ретро... Не знаю, как это назвать, — что-то в этом роде. Мне трудно понять, что это такое.
— Это просто Алина.
— Алина. Я вообще пробовала все соединить, чтобы песни перетекали. Но не весь концерт. Оставить что-то людям — оживиться, похлопать. Ну, конечно, я могу общаться, говорить всякие глупые вещи, будут смеяться.
— Хорошо.
— Так что не знаю — можно делать концерт более загадочный, можно более открытый, доступный людям.
— Но это будет решаться в режиме «здесь и сейчас» на площадке.
— Да.
— Ты рисуешь какой-нибудь трек-лист?
— Да, я пишу список всех песен, которые я могу исполнять и исполняю. Некоторые отпали, неуместные.
— А по какой причине? Вот что ты берешь из старого?
— Из старого беру, можно сказать, самое яркое. Все самое яркое не есть мои самые любимые, но людям нравится, и я оставляю. Что они знают, что они могли слышать раньше. Есть такое, что они слышали не так много.
— Много из нового ты возьмешь?
— Я не знаю, что такое «много». Песни — они короткие.
— А степень твоего интереса: старое или новое?
— Новое, конечно. Старое известно, знакомо.
— А как ты думаешь, как площадки влияют на песню?
— По-разному, это как цвет. Ну, атмосфера, место. Не то что тип площадки — ну, звук, маленький зал. Но даже само место, люди, их настроение, время года, положение луны какое-то. Все влияет, потому что это коллективное действие — концерт. Я могу точно знать, как я буду действовать, я могу придумать что-то — но все равно это не будет так. Это все равно будет по-другому.
— Каждый раз это здесь и сейчас, потому что влияет все: что ты читала вечером, как ты спала, как ты ехала, что ты делала неделю назад; в конце концов, влияют твои дедушка и бабушка, как они встретились и познакомились. И всю эту историю можно размотать до бесконечности, до головастиков. Т.е. за тобой — бесконечность. И здесь ты на острие. И каждый пришедший в зал — та же бесконечность, историю которой тоже можно размотать, каждый влияет на тебя, ты влияешь на каждого. И, конечно, у вас такой хоровод закручивается, ну и плюс стены, город, плюс, ну, не знаю — снег, новости в интернете…
— Да, это правильно.
Алина Орлова — «Летели облака» («ДДТ» cover)
— Этот тур в России у тебя самый масштабный, почти месяц ты будешь путешествовать. Что-то ты ждешь особенное, к чему-то готовишься?
— Я просто жду. Выезда. Я давно не приезжала в Россию. Можно сказать — соскучилась. Плюс я буду на этот раз в местах, где никогда до этого не была. И сейчас я думаю — смогу ли я это оценить? Новых людей встретить, которые, надеюсь, придут. Поделиться. Это как приключение на свою голову.
— У тебя осенью в Вильнюсе был концерт в костеле Святой Екатерины. Концерты в храмах отличаются от концертов в светских залах?
— Да. Всем. Очень многим. Акустикой.
— Чем тише поешь — тем громче звучишь?
— Да. С группой там сложно играть, потому что барабаны — эхо — и пошло… А петь почти без всего — летит голос ввысь — хорошо, красиво. Костел — другого такого места нет. Оно единственное.
3 апреля Алина Орлова выступит в «Гоголь-центре» (Москва), 5 апреля — на «Эрарта Сцене» (Санкт-Петербург). Расписание выступлений в других городах смотрите на сайте певицы.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова