Deep Forest: «Россия — это Стравинский, гармонь и курай»

Похоже, ветеран этно-электроники, один из создателей дуэта Deep Forest Эрик Муке вдохновился на альбом «Deep Russia». Проникнувшись нашими национальными культурами в поездке по Уралу, Эрик подумывает стать хедлайнером Всемирной фольклориады, которая пройдет в Уфе в 2020 году. Ляйсан Юмагузина встретила обладателя двух премий «Грэмми» на его пути домой в московском аэропорту, где он паковал чемодан, полный башкирского меда.

— Как так получилось, что скромный парень, родившийся в консервативном районе Северной Франции, вдруг заинтересовался world music?

— Музыка Франции достаточно скучна по сравнению с другими мировыми, и я всегда завидовал странам с мощной традицией народной культуры. Если посмотреть, например, на яркие африканские страны или Россию, там народная культура очень связана с людьми, это целый калейдоскоп! Подростком я увлекся кельтской музыкой; я был вдохновлен мелодией, разнообразием инструментов и их сочетанием. Я помню себя блуждающим по любимому музыкальному магазину, где в одной из секций набрел на коллекцию world music ЮНЕСКО из разных стран мира 50-х годов. Там были записи из Нигерии, Индии, ЮАР, я слушал все взахлеб и открывал новые миры, не имея денег на путешествия и интернет. И сейчас, спустя лет 30, мне это не наскучило, я до сих пор их открываю, хотя в коллекции у меня уже их с лихвой.

— С чего все началось?

— Африка как место, откуда происходит человечество, всегда меня интересовала. У меня был синтезатор, и мы с Мишелем Санчесом (партнер по дуэту Deep Forest. — Ред.) попробовали смиксовать его звуки с пением пигмеев с того диска ЮНЕСКО. Чисто ради эксперимента. Уж больно меня поразило звучание их голосов; путем проб решил вывести на передний план голос, который как бы «плавает» по композиции, Тогда меня никто не знал, я играл в ресторане самообслуживания, люди шли с подносами с едой и просили: «Не могли бы вы сыграть балладу для Аделин?» Еще я подрабатывал, записывая джинглы для рекламных роликов в студии Брюсселя. Помню, как-то в пятницу из студии все пошли на обед, а я в пустом зале включил запись свежей «Sweet Lullaby», чтобы послушать звук из мощных колонок. Но в студии случайно осталась одна женщина-продюсер. «Я не знаю, что это, но мне кажется — это что-то крутое», — сказала она и взяла у меня диск, чтобы показать знакомому из Sony в Париже. Так, можно сказать, в понедельник я уже проснулся известным. В то время гремели Майкл Джексон, Мэрайя Кэри, никому не был интересен Deep Forest, и лишь один человек в Sony — Фредерик Робер — взялся за нас.

Deep Forest — «Sweet Lullaby»

— И первый же сингл «Sweet Lullaby» стал международным бестселлером, достигнув 10-миллионной отметки продаж.

— Да, только в США он разошелся тиражом более 1 млн копий. Потом меня пригласили с концертом в Австралию, Сидней, там первый альбом завоевал двойную «платину», и нам вручили статус по типу послов ЮНЕСКО за то, что мы сохраняли культуру исчезающих племен. Поэтому, кстати, логичным стало приглашение быть амбассадором Всемирной фольклориады — 2020 в России. Я, в принципе, не публичный человек, было, конечно, трудно рассказывать о себе, ведь мы никогда не делали ничего подобного до этого. Но почему-то истории в наших композициях стали очень понятными и близкими для слушателей в самых разных странах и регионах. Песня «Sweet Lullaby» — подарок судьбы, она перевернула мою жизнь. Я по-прежнему обожаю ее играть на публике, да и люди всегда в восторге.

— Как, по-вашему, изменилась музыка с 1990-х?

— Она, прежде всего, молниеносно распространяется одинаково по всему миру. Но все же, какими бы одинаковыми ни были в Москве, Барселоне и Шанхае синтезаторы и гаджеты, как быстро бы ни позволял нам интернет объединяться сейчас, различия в культурах, слава богу, сохраняются. Поэтому в музыке всегда будут те, кто идет за модными тенденциями, и те, кто сохраняет свои особенные культурные черты. Это изначально немассовая музыка, может, два-три человека в мире, делающих что-то особенное, типа этно-рока, скажем. Для меня главное — быть с музыкантами из других стран на одной волне, одном настроении, без слов, без переводчиков. Так происходило в Бразилии с популярным Флавио Дель Изолой, в Индии с исполнителем на сантуре Рахулом Шармой, в Африке с такими музыкантами, как Локуа Канза, Васиз Диоп, Зама Магудулела, и другими, кто стал моими близкими друзьями. Последний раз — в Башкирии с кураистами Робертом Юлдашевым и этно-рок-группой «Аргымак». Музыка не может появиться просто так у двух далеких по духу людей. Правило любой коллаборации: если она вдруг становится сложной, значит, это не наш общий путь.

— Записывая альбомы «Deep Africa» и «Deep India», вы работали с исполнителями духовной музыки.

— Я записывал музыку и на берегу океана, и на вершине горы, и в джунглях, и даже в священных, недоступных местах — например, в Центральной Америке, в Белизе, когда я записывал музыку народа гарифуна на обряде вуду. Музыка облегчает диалог со всеми по всему миру; уж поверьте мне, для мира и согласия нам не нужны слова, наши души одинаковы. Формы выражения себя, как, к примеру, язык, могут быть абсолютно разными, но их наполнение очень схоже. Все создают, например, песни о любви, ведь это чувство — общее для всех. И если вы хотите танцевать, то музыка, естественно, будет состоять из ритмичных битов. Но в каждом регионе есть свои особенные черты: в Африке это звуки, близкие к голосу природы, а также очень важен ритм и в сравнении с Европой мелодия значит меньше. В Европе все сфокусировано на гармонии, в Индии же важна более мелодия — например, ситара. В Азии это обязательно высокие ноты, а Бразилия — это баланс ритма и мелодики. Поэтому культура — это тоже форма выражения себя, сформированная историей. Если вы делитесь своей культурой, то другой человек может лучше вас понять, и тогда в мире не будет места конфликтам.

— Вы верите в непопулярную нынче идею.

— Признаюсь, я был потрясен количеством национальностей и разных культур в России. В одном только Башкортостане их более 100, и все живут весело и толерантно — совершенно разные религии, разные поколения, разные традиции и языки. Во Франции такое невозможно представить себе. Разве только лет 15 назад. Сегодня, особенно после терактов, все стали более осторожными, а страх рождает нетолерантность. Я почувствовал у вас особую атмосферу. Ранее я бывал в России только для быстрых концертов, а сейчас почти целую неделю гостил на фестивале «Сердце Евразии» в Уфе, куда съехались со всего мира этно-исполнители — африканцы, мексиканцы, китайцы, не считая весь богатый набор ансамблей бывшего СССР и самой России. Помню, я только приехал, оставил в отеле «Парк Сити» чемодан, и меня на улице засосало в гущу праздничного парада Дня национального костюма с танцами и песнями, с сотнями других участников. Моему восторгу не было предела! Иностранцы всего этого не видят, не знают.

— А что вы прежде знали о России?

— Ваша музыка многообразна, сюда стекались различные культуры, происходило естественное смешение этнически различных мелодий и появление новых. Ритм здесь более сложный — не просто 3/3 или 2/2, и мелодия очень изощренная. То же самое — с музыкантами, у вас очень много виртуозов. Россия для меня — микс: это и академическое фортепиано, Стравинский, и веселая гармонь, а теперь уже и протяжный курай. Это такая суперлегкая флейта с каким-то мистическим бесконечным и даже трансовым звуком. Мне хочется на новом альбоме найти интересное обрамление ему, создать что-то динамическое, из чего на сцене можно сделать целое шоу! Еще я хочу соединить с электроникой хор певцов горлового пения. В Уфе я услышал отличных, поющих прямо из глубины души. Очень похоже на ритмическую горловую игру индейцев-инуитов. В Уфе в студии мы устроили чудесный этнический джем, наверное, волшебство музыки соединило нас. А вечером уже почти без репетиции выступили вместе на open-air «Этноночь», когда вся площадь встретила меня с таким экстазом — я до сих пор под впечатлением. Я уверен, что это зародыш большой музыкальной идеи.

— У вас уже был опыт работы с русской музыкой?

— Я очень увлечен историей XX века, практически все, что мы имеем, было создано в тот период. Так вот, когда я писал альбом «Boheme», не поверите, я слушал революционную песню периода большевизма в России в женском исполнении. Музыка была очень мощная, так что я совместил ее еще с голосом известной певицы Марты Шебештьен из Венгрии. В этой «новой “Богемской рапсодии”» была и монгольская, и цыганская музыка. История очень связана с народной музыкой и влияет на нее, с историческими изменениями и народная культура становится сильнее. Также на моем последнем альбоме «Evo Devo» есть несколько треков с женским этно-бендом Oyme из Мордовии. Как-то на концерте в Москве они мне передали диск, мне понравились ритуальные свадебные мордовские песни, и второй раз мы встретились уже для записи композиции.

Deep Forest ft. Oyme — «Oyme's Song»

— Кто еще делает подобную музыку сегодня?

— Сочетание акустической музыки с этникой и компьютерными технологиями всегда будет перспективно. И хотя в Европе направление world music уже немного устарело, в различных фильмах и рекламах оно еще очень широко распространено. Есть молодые музыканты, развивающие это направление: в Китае — замечательная артистка Sa Dingding, с которой я выступал несколько раз, в Японии — Титосэ Хадзимэ, на Украине — Onuka, и есть многие другие. Если вначале я знакомился с этническими артистами через CD, то позднее я сильно углубился в историю и культурологию. Сами артисты рассказывают мне о своих исторических корнях, народе и стране, такой опыт очень вдохновляет. У меня очень много друзей в Африке, и каждый народ там отличен от другого: как можно сравнивать Египет и ЮАР, к примеру? Сейчас многие сами пишут мне в Facebook, интернет очень все упростил. Раньше нужно было бы ехать в экспедицию в далекую страну и искать там музыкантов.

— На концертах вы выступаете за большим аппаратом, похожим на машину времени. Что это?

— Это модульный синтезатор — у меня дома он вообще занимает целую комнату и имеет сотни проводов. Интереснейшая вещь: вроде бы возвращает к началу электронной музыки, аналоговым технологиям, но с помощью цифровых создает принципиально новый звук, новые текстуры. Можно использовать разные фильтры, которые позволяют создать звучание любого инструмента! Вместо барабанов в классическом понимании я на нем использую пульсацию. Его придумали лет 40 назад, но позабыли. Он был только в Институте современной музыки в Париже для исследований, пока его какие-то умники не вытащили на свет. Постепенно в «гаражных» магазинчиках стали появляться на основе него новые модуляторы. Сейчас такие синтезаторы — это очень модно и современно. Другая волшебная технология — это гранулярный синтез. Я уверенно смотрю в будущее этно-электроники — ведь электроника с ее возможностями экспериментировать будет всегда в моде.

Понравился материал? Помоги сайту!