Маша Макарова: «Не хочется, чтобы дети вообще заходили в интернет»

20 лет назад группа «Маша и Медведи», где блистала 20-летняя певица и автор песен из Краснодара Маша Макарова, выпустила альбом «Солнцеклеш», который почти единогласно был провозглашен тогдашней музпрессой лучшим рок-дебютом года, песня «Любочка» — народным хитом, а сама Маша — «русской Долорес О'Риордан». После оглушительного старта у «Маши и Медведей» дела пошли не столь гладко: в 2000-м группа распалась, спустя четыре года воссоединилась, но прежних успехов не добилась — последний полнометражный альбом «Без языка» вышел в 2006-м. Побывав на отчетном концерте группы, Александр Нурабаев узнал у Маши Макаровой о том, что происходит в ее жизни и когда ждать новых песен.

— Недавно группа «Маша и Медведи» отметила 21-летие праздничным концертом с участием звездных и не очень звездных гостей. Год назад вы делали то же самое, только состав гостей был другой. Это начало традиции?

— Да, мы традиционно отмечаем старый Новый год нашим днем рождения. Думали, что так отметим только наш юбилей, но выходит, что каждый год устраиваем мини-фестиваль. Почему-то очень много разных групп и исполнителей оказываются в этот год в Москве и принимают участие в нашем празднике.

— Причем собирается довольно разношерстная компания. Я был приятно удивлен появлением на последнем концерте Лигалайза, с которым вы очень круто исполнили ваш старый совместный трек «Латы». Откуда вы друг друга знаете?

— Я, если честно, не помню, когда именно мы познакомились с Лигой, но свел нас наш гитарист Максим (Хомич. — А.Н.), который по совместительству еще и наш звукоинженер. Тогда он работал звукорежиссером на студии у Децла и записывал практически всех главных рэперов, на гитаре играл и вообще плотно погрузился в этот мир. Откуда-то оттуда мы и знакомы.

Лигалайз feat. «Маша и Медведи» — «Латы»

— Вы следите за тем, что происходит с русским рэпом сейчас?

— Нет, не слежу. Как-то все мне сейчас не очень интересно стало. Раньше рэперы были посерьезнее, что ли, — на мой взгляд, разумеется (смеется). Тогда считался Децл самым таким малолетним, никудышным, а сейчас на фоне того, что происходит в мире хип-хопа, Децл смотрится таким заслуженным дедом. Я просто поражаюсь. Мы, кстати, с Лигой затронули эту тему в гримерке после «деньрожденного» концерта. Я у него спрашиваю: «Лига, что происходит? Почему они так матерятся и такие темы у них на языке вертятся, что мне даже стыдно, если мои дети это будут слушать?» А он мне говорит: «Маш, не превращайся в старушенцию. Вспомни нас в двадцать лет. Мы тоже слушали “Гражданскую оборону” и хотели разозлить наших родителей. Вот и современные рэперы занимаются тем же». Так что, думаю, это возрастное уже восприятие началось (смеется). Ничего не могу сказать против современного русского рэпа, но и сказать за — также язык не поворачивается.

— А что, ваши дочки такое не слушают?

— Не знаю, может, они лукавят, но они приходят и говорят : «Мама, вот что в нашем классе слушают». Я слушаю и говорю: «Да ладно! Вот это вот?» (Смеется.) Они лишь кивают в ответ. Сейчас, конечно, сложно со всем этим. Тут главное — уберечь. Ну правда! Похоже, во мне действительно в эти моменты что-то старческое врубается (смеется). Не хочется, чтобы дети вообще заходили в интернет. Только засунул туда ногу, а уже огреб по полной (смеется).

Я сама не понимаю, как можно 21 год быть вместе.

— Еще одной неожиданной участницей концерта была Ян Гэ. Миниатюрная китаянка, финалистка проекта «Голос», которой, как я понял, вы успели проникнуться. Чем она вас зацепила?

— Мне очень понравилось, как она исполнила на проекте наш хит «Без тебя». Я прям обрадовалась. И сразу же захотела с ней познакомиться. И спеть эту песню вместе. А когда она пришла на репетицию и мы вместе спели, то это было нечто невероятное. У нас у обеих мороз по коже и смотрим друг на друга огромными глазами: «Что это было?» Она потрясающая. Я в нее очень верю. Думаю, Ян Гэ — тот еще огонек.

«Маша и Медведи» — «Без тебя»

— 21 год — это много для группы. Скажем, коллектив Queen фактически столько и существовал. Как вы этот срок ощущаете?

— Я думаю, что если мы вместе уже 21 год, то дальше уже ничего не страшно (смеется). Я сама не понимаю, как можно 21 год быть вместе. Наверное, в моем случае такое возможно только с группой, и я воспринимаю группу как семью. С любым мужчиной не то что 21 год (смеется) — год для меня сложно прожить! Я им так и говорю периодически: «Наверное, ребята, вы и есть мои мужья!» (Смеется.) Знаешь, бывают всякого рода психологические тренинги, консультации по терпению. И так далее. Все это можно применить и к нашему коллективу. Мы научились обтекать острые углы, где-то подкивнуть, подмигнуть, где-то сгладить, чтобы не обидеть и не пойти на конфликт. Потому что разрушить все можно моментально.

— Но у вас не всегда были такие радужные отношения. Что послужило причиной распада группы в 2000 году, когда вы были на самом пике?

— Тут очень много разных причин. Но я уверена, что ничего не происходит просто так. И то, что может показаться какой-то нелепостью, иной раз может оказаться основополагающим моментом в развитии жизненных событий. На тот момент я просто перестала понимать все, что происходит в шоу-бизнесе, перестала верить, перестала доверять. Как слепой котенок на это на все смотрела. И вообще ничего не поняла. Плюс наложился тогдашний ритм: бесконечные гастроли с кучей алкоголя и так далее. Возраст к тому же подростковый — 18—20 лет. И когда тебе начинают говорить делать то, что делать не хочешь, ты реагируешь соответственно. И на тот момент, как тебе кажется, ты должен поступать исключительно так, как тебе подсказывает сердце. Kак говорится, если ты не революционер в 20 лет, то у тебя нет сердца, если ты революционер в 40 — у тебя нет головы. Одно на одно наложилось, и надо было проверить, могу ли я чем-то еще заниматься. Как выяснилось, нет (смеется). Ничего другого я делать не умею.

— Для возраста в 21 год у вас слишком мало альбомов: три полнометражных и проект «Конец гусеницы — начало бабочки», из которого вышло пока две части.

— Да. Мы дико медленно все делаем. И я уже понимаю, что надо с этим смириться (смеется). У нас огромное количество материала. Мы играем эти песни на концертах. Ну а полноценный альбом — это уже притча во языцех. Я не знаю, когда он выйдет. Ну вот мы сидим за этим пультом, колдуем над ним. Нам очень нравятся эти песни, поэтому не хочется выпускать чуть-чуть недоделанный материал. Хочется в него вложить все.

Я перестала понимать все, что происходит в шоу-бизнесе.

— То есть вы все эти годы отшлифовываете до блеска эти песни?

— Не только отшлифовываем. Приходят еще и новые песни. Я не знаю, как это объяснить. Некоторая работа ведется посредством общения, а не по схеме. Наш басист, например, живет в Ярославле, поэтому мы не можем собираться вместе так часто, как хотелось бы. Зачастую мы вдвоем с Максом садимся, записываем некоторые основы, чтобы потом наложить другие партии. Просто вдвоем. Забиваем барабанчики, приблизительный бас, и это, кстати, оказалось очень интересно. То есть смена пути, подхода меняет саму концепцию. Некоторые песни не походят на «Машу и Медведей», сначала это казалось минусом, а теперь кажется плюсом. Поскольку мы выходим за свои рамки.

— А во времени при этом не ограничены? Студия, в которой мы сейчас сидим, принадлежит группе, как я понял?

— Да, это наша студия. Когда хотим, тогда приходим. И работаем до скольки угодно.

— Может, в этом и дело? Лучшее — враг хорошего.

— Может, может. Если бы мы были ограничены во времени, к нам подошли бы и сказали — мол, у вас двое суток только есть, мы бы все записали. Вообще не вопрос. Но тут столько всего интересного. Дело ведь не только в том, чтобы выпустить альбом, но и в том, чтобы понять, как это делается. Мы все сами делаем. Своими силами. Поэтому для нас это процесс не просто создания, но и обучения этому. Мы просто живем, делаем то, что нам нравится, проводим время с кайфом, общаемся друг с другом, творим вместе музыку. Ну а куда спешить. Все происходит в свое время.

— Сменим тему. Я на днях зашел на вашу страницу «ВКонтакте» и был крайне удивлен, обнаружив там посты в поддержку скандально известного священника Глеба Грозовского, недавно осужденного за педофилию. И удивила меня не столько ваша позиция, сколько сам факт интереса к этой теме. Мне всегда казалось, что громкие дела, суды, политика — это все очень от вас далеко. Почему это дело вызвало у вас такой живой отклик?

— Примерно года три назад в Петербурге проводился концерт в поддержку Глеба Грозовского, который к тому времени уже сидел. А в итоге он без суда отсидел пять лет. Я выступала на том концерте и плотно сдружилась с его семьей. Я познакомилась с близкими, священниками, с которыми они дружили, вместе служили. Я безумно полюбила всех этих людей. Я начала с ними общаться. Я стала изучать все это дело настолько, насколько могу изучить. Я пересмотрела много видеообращений Глеба Грозовского. Я смотрела на него, слушала его голос, и все мое естество пропиталось абсолютной уверенностью, что этот человек не мог совершить такого ужасного, грязного, низкого преступления. Это личный мой выбор — верить в добро. Но если я не буду в это верить, то я тогда вообще не знаю, во что мне верить. Не верить означает не верить всем этим людям. Значит, вся моя вера проваливается и на всей моей жизни ставится такой вот крест. Поэтому я сама выбираю, во что мне верить и кому мне верить. Я верю в добро. И верю в свет.

— А вы вообще следите за новостями, за другими резонансными делами? Например, за процессом над Кириллом Серебренниковым?

— Процесс над Кириллом Серебренниковым меня затронул, поскольку я живу у «Гоголь-центра» и у меня много друзей там работает. Но в само дело я не погружалась. Честно говоря, не являюсь поклонником творчества Кирилла Серебреникова. И, видимо, моя душевная склонность и не привела к изучению этого дела. Могу только сказать, что с ним работает очень много моих друзей, хороших людей, классных профессионалов, и они все о нем очень хорошего мнения. Они его очень любят, как дети. Папе моему нравится то, что он делает, а я вот не понимаю работ этого творца.

Надо было проверить, могу ли я чем-то еще заниматься. Как выяснилось, нет.

— У вас необычные увлечения. Вы занимаетесь восточными единоборствами. Причем особенными.

— Да, это очень интересный стиль. Ниндзюцу, или будзинкан. Он не так распространен в России. Во всем мире он довольно популярен, а у нас почему-то малоизвестен. Хотя, по-моему, это одно из самых интересных направлений в восточных единоборствах. Рекомендую всем, кто любит эту тему. В Москве есть прекрасный мастер, у которого я занималась, — Михаил Матеш. В Нижнем Новгороде живет старейшина будзинкана, который дольше всех общается с Хацуми-сэнсэем, патриархом этого направления. Зовут его Олег Макаров, мой тезка, можно сказать. Для меня это важно из-за духа воина, который воспитывает эта школа. Постоянная битва происходит в сердце, и как-то хочется эту битву увидеть, перенести в материальный мир. Овладеть этими движениями на физическом уровне. Не для того, чтобы морду кому-нибудь набить, или для чувства уверенности. А чтобы понять, что это все происходит внутри. Я понимаю, что не обязательно размахивать конечностями, чтобы увидеть внутреннюю битву, но мне это помогает подкрепить, подпитать свой воинский дух. И выплеснуть внутреннюю агрессию, которая накапливается при жизни в городе. Я замечательно чувствую себя после тренировок, счастлива как младенец. К тому же это очень приятное времяпрепровождение. Вместо того чтобы побухивать со старыми приятелями по вечерам, ты идешь на тренировку (смеется).

— Каких-нибудь успехов добились в этом деле?

— Ну, если красный пояс можно считать успехом (смеется).

— А сколько их всего?

— В ниндзюцу существует только три пояса: белый (нулевой), красный и черный.

Я верю в добро. И верю в свет.

— Значит, вы уже вполне себя ниндзя. Хотел вернуться к музыке. Эксперименты с электроникой после проекта Ya Maha закончились?

— Скорее, перерыв. Мы с Сережей (Сергей Минько. — А.Н.), который делал тот проект, задумываемся о другом электронном проекте. Ya Maha был таким танцевально-шуточным. Немножко легкомысленным. Я не смогла себя почувствовать в этой форме. Я один раз вышла с Ya Maha на сцену и поняла, что не нахожу себя. Было очень странное ощущение, и я поняла, что больше не могу так делать. Но Серега — очень классный музыкант, и у нас с ним совпадают вкусы. Мы сошлись с ним на группе The Knife. Обожаем эту парочку. Такая интересная электроника меня очень привлекает, когда там много разных звучаний, когда создается настроение некоего сновидения. Это совсем не рок-музыка. Мне интересно в эту сферу двигаться. Но у меня нет ориентиров. Я не знаю этого мира, этих прерий вообще.

— Еще я знаю, что вы очень красиво поете мантры.

— Мантры я сейчас не пою.

— Почему?

— Я начинала петь мантры с традиции кундалини-йоги. И однажды мой учитель попросил спеть одну мантру, причем ее нужно было петь в быстром темпе двадцать минут. И звучала она так: «са-та-на-ма». И я поняла, что мне в течение 20 минут нужно быстро, не переставая, петь вот эту фразу. И сказала Леше, что не могу это сделать. Он мне ответил: мол, Маша, это все твои страхи, нужно это в себе перебороть. Но я не смогла переступить этот порог и залезла в книжку Йоги Бхаджана, который, собственно, всю эту кундалини-йогу и придумал. И на заглавном листе его обращения к тем, кто собирается заниматься этими мантрами, написано: «Я уверен в том, что сила мантры есть власть человека над Богом». Я книжечку закрыла, жечь не стала, положила на полочку (смеется). Но мантры пока не пою.

— Ну и напоследок. Когда же все-таки выйдет какой-нибудь релиз? Если не альбом, так сингл.

— Сингл у нас выходил — «Мира война». Вы не слышали?

— Так это ж давно было.

— Это было год назад (смеется). А мы-то надеялись, что у нас выйдет альбом к 2018 году. Ну, что-то новое все же будет. Завтра (24 января. — А.Н.) я еду в Питер. И мы с Васей Васиным из «Кирпичей» будем записывать совместный клип. Очень надеюсь, что ко Дню всех влюбленных он выйдет. Песня называется «I Love You». Ну а если не выйдет, то извините, ребята. Поздравляю вас просто так, всухую.

Понравился материал? Помоги сайту!