Не ной!

Пока по всей Беларуси продолжаются непрерывные протесты, в 171 километре от Минска и в 104 километрах от Витебска, посреди Черейского озера, возник плот-сцена, на котором почти без свидетелей весь август проходили концерты белорусских музыкантов — от классики до эмбиента. 26 сентября эти концерты на воде возобновились — их можно смотреть в прямой трансляции и в записи на YouTube-канале «Неноев ковчег».

— Ты в эфире. Ты не в эфире. Зеленка. Кто остановил траву? — из-за временных стен в основании деревянной башни, которая, как маяк, стоит прямо на берегу озера, доносится голос Матвея Сабурова. Сегодня он командует трансляцией концерта этно-трио «Троiца». В полной темноте посреди озера, на ковре из мха и в свете прожекторов, сидят музыканты. Вокруг них курсируют невидимые лодки — штук пять. Все, кто поместился на лодки, и есть зрители. Кроме них и волонтеров, оставшихся на берегу у башни, здесь никого нет.

Проект «Неноев ковчег» делают супружеская пара — режиссер театра Катя Аверкова и режиссер-клипмейкер Матвей Сабуров, а также команда и волонтеры фестиваля Sprava, который должен был пройти здесь, в деревне Белая Церковь, летом 2020-го, но не случился из-за пандемии. Пока мы идем через слякоть по темной лесной тропе в сторону лагеря, где располагаются кухня, обеденный стол, туалеты, «отель» и прочие полевые удобства, Аня Волк — член команды и «специалистка по всему» — рассказывает, как попала сюда в первый раз:

— Я приехала в 2018 году как волонтер. Сначала неделя волонтерской подготовки, потом два дня фестиваля, и все это время я периодически оказывалась у ребят на планерках. Меня заметили, поняли, что я делаю много всяких вещей и надо меня брать в команду. Ну и как-то так получилось — сдружились все, и вот мы неразлучны уже три года.

«Неноев ковчег» говорил о возможности укрыться от этого абсолютного коронавирусного апокалипсиса.

Последние пять лет Аня училась в Праге, закончила учебу в июне, вернулась в Беларусь и почти сразу снова оказалась на берегу Черейского озера:

— Я приезжала весной, во время коронавируса, в Минск. Тогда мы еще не могли понять, хотим мы делать фестиваль Sprava или нет. Потом я уехала на месяц обратно в Прагу, и тогда почти каждую неделю организаторы созванивались и решали — отменяем фестиваль, переносим на следующий год? В итоге отменили, а через неделю звонят: «Ну, короче, мы написали проект — фестиваля не будет, будет “Неноев ковчег”! Целый месяц фестиваль!»

О том, как появилась идея «ковчега», рассказывает Катя Аверкова:

— Когда мы придумывали этот проект и начинали его реализовывать, была повестка коронавируса. И этот «Неноев ковчег», который дрейфует посреди морей с девизом «Не ной!», — он говорил о возможности укрыться от этого абсолютного коронавирусного апокалипсиса. Мы думали о том, что зрители будут приезжать к нам на лодках и это классный ход, который автоматически подразумевает дистанцию. Поэтому мы специально спрятали наш «ковчег» так далеко, чтобы его не было видно с берега, чтобы там не собирались люди.

В лагере французский повар Борис уже приготовил ужин, но трансляция из-за погоды началась позже, поэтому все заметно напряжены и прием пищи откладывается — Матвей и техническая часть команды все еще в работе. Спрашиваю у Кати: откуда в белорусской деревне французский шеф-повар?

— Когда мы делали первый фестиваль, мы хотели, чтобы это был фест классных фриков. Чтобы он был аутентичным не только с точки зрения музыкального оформления, но в том числе и кулинарно. И вот однажды в местной газете «Чырвоны прамень» увидели статью про повара Бориса, который живет в деревне Стражевичи в доме с петухом. Я говорю: «Слушай, Матвей, поехали с ним познакомимся. Вдруг он на Sprava приедет — это же прикольно! Где-то в пяти километрах от нас в какой-то деревне живет француз!» Мы о нем ничего не знали, но, когда в соседней деревне живет француз, ты можешь у любого спросить, где его искать, и тебе покажут. Так мы к нему приехали. Борис в парнике копался в помидорах, тогда-то мы и поняли, что он ни по-русски не говорит, ни по-английски.

За несколько лет Борис стал визитной карточкой местной культурной кухни и теперь появлялся не только на фестивале, но и на школе архитекторов, а сейчас готовил для команды «Неноева ковчега» пасту, салаты и свежевыловленную щуку.

— На фестивале всегда много работы, и это требует очень много людей — минимум 30 волонтеров, — рассказывает Катя про разницу в организации двух мероприятий. — Пять или шесть из них всегда дежурят на кухне посменно. У нас обычно есть огромные чаны, в которых все время готовится минимум на 50 человек. Потому что кроме 30 волонтеров есть еще команда фестиваля — минимум 15 человек. Мы разрабатываем меню, и у нас есть начальник кухни. А сейчас на «Неноевом ковчеге» нет потребности совершать большие подвиги по уборке территории, и в среднем это четыре-пять волонтеров в день. Странно, если они еще и будут себе готовить. Мы поняли, что нет смысла набирать 10 человек, чтобы пять из них готовили еду. Иначе получится, что мы работаем, чтобы есть. Поэтому мы попросили Бориса нам в этом помочь.

— Завтра у нас один человек. Баян. И дерево, — трансляция закончилась, и на берегу уже обсуждают планы на следующий день. — Надо еще посмотреть, что за дерево. Станет дерево, сядет баянист.

То, что мы делаем, — это реально крутой контент.

— Прогноз погоды: с 14:00 ливень, — читает прогноз кто-то из волонтеров.

— Значит, надо совершить сверхусилие и начать трансляцию в 13:00. Поставить дерево и зачистить плот от мха, — констатирует Матвей.

— Я встану в 10 и начну готовить! — вызывается Илья, который, помимо прочего, отвечает за картинку с воздуха.

— Все зашибок. Спасибо. Простите, если на кого накричал — я не со зла, — извиняется Матвей за резкость в процессе работы. Все смеются, собирают аппаратуру, и у нас появляется время поговорить. Мы усаживаемся на двух креслах из фестивального запорожца рядом с режиссерской рубкой. Спрашиваю, кто все эти люди, которые несколько лет помогают Матвею превращать забытую деревню в культурный центр.

— В первую очередь, это Катя Аверкова — моя супруга. С ней мы железняк, а дальше у нас плотная бригада. Серега Кравченко — с ним мы составляем музыкальную программу и архитектурные решения. Все здесь построено по его проектам. Алина Крушинская — наш PR, копирайтер, а в прошлом году на фестивале она вела волонтерский лагерь из 100 человек — это ее личностный level-up как интроверта. Кристина Грекова — наш SMM. Макс Осипов — дизайнер и, в общем, идеолог, который очень много формулирует, много на себя берет. Вообще всех людей, которые с нами работают, отличает то, что они много на себя берут. Им это в кайф. Вот Макс Квартальный — технический директор фестиваля, и сейчас это главный человек на «Неноевом ковчеге». Он делает свет, звук, видео, съемки, трансляции. Илья, наш спортсмен-дронщик, я и звукач/оператор Саша Мухомор — это наш pull, который отвечает за картинку и звук. Аня Волк — начальник нашего всего. Держит на своих плечах с 24 июля весь этот лагерь. Макс Шумилин — из «Шантрапы», всех этих проектов классической музыки с Павлом Кузюковичем (Пафнутием Кузюкяном), среди которых — пианино на плоту; с нашей помощью оно дожило до рояля на плоту в центре этого озера. Шумилин у нас — главный человек по баням, по водным построениям и по классической симфонической музыке. Это его тема…

Нас перебивают крики с озера. Вскоре к берегу причаливает лодка, с нее на берег сходит еще несколько человек, среди них Глеб.

— Глебедь-крикун. Я про Глебедя забыл сказать! Наш электроцех и вообще человек, которому говоришь: «Глеб, слушай, вот XLR, по-моему, не работает». У него загораются глаза: «О, работа!» А еще Лешка — наш главный энергетик, который все тут мутит. Гриша. Егор Ветер — это наш инженер, который налаживает wi-fi на километры. Столько людей делает столько разных дел, и все они со своими скилами странными, которых нет у меня, — и это круто.

— Какая твоя главная задача здесь?

— В этом проекте моя главная задача — снимать кайфовые видео. Последние пять лет я был на спаде этой волны, занимался фестивалем и социальной деятельностью. Я снимал какие-то телевизионные программы чуть-чуть по работе, но мне не хотелось снимать. Как 20 лет назад перехотелось играть музыку — и я сохранил это фоном. И мне казалось, что я уже вышел фоном на режиссерскую деятельность, а тут меня вдохновило существенно. То, что мы делаем, — это… надо быть скромным, но это реально крутой контент. В смысле, я не думал, что у нас это получится. Это клево. Это уникально. И меня лично — я говорю только о себе — меня это заряжает на долгие-долгие месяцы вперед.

Спрашиваю, какой концерт для Матвея стал самым важным за август. Отвечает — самый первый:

— Когда мы поставили рояль, у нас заболела пианистка, и мы нашли за день пианиста — преподавателя голландской консерватории — из Бреста, он здесь отдыхал. И был ветер, дождь, стоит закутанный рояль. Первая трансляция — жопа. Семь часов вечера — непонятно, будет все или не будет. И потом мы решаем: будет, вроде прояснилось. И вот он появился здесь такой тихий, сел за этот рояль, играет первую ноту… А я сижу в монтажке и просто впадаю в транс. Когда пишешь и сохраняешь что-то — это одно, а когда ты выходишь онлайн — даже если эфир смотрят всего три человека, пофиг — это совсем другие внутренние ощущения. Я помню, что у меня был какой-то биохимический шторм в голове. Я такой счастливый был. Из-за того, что так круто все получилось. Мне попало в самое сердце. И бывает, знаешь, такая эйфория, когда все такие родные, все такие крутые, все обнимаются. Один из самых счастливых дней в моей жизни, на самом деле.

Начинается концерт, проходит два-три часа — и как будто стекло протираешь после зимы и проглядывает кусочек весны.

Потом были и другие концерты, среди них — «Улица Мира» со Светланой Бень, эмбиентный проект JJ.OK.

— За два дня случилась группа NaviBand, которую я, в общем, сам никогда особо не слушал. И вот они приезжают, такие котики-котики, хорошие. И они так звучат, и они какую-то такую программу привезли, что пол-лагеря плакало. В этом есть что-то очень трепетное. Это так просто. Они все приезжают с этими смартфонами, фейсбуками, где у них всякие страшные страшности, и вот начинается концерт, проходит два-три часа — и как будто стекло протираешь после зимы и проглядывает кусочек весны, оптимизма. Вообще музыкантам свойственно играть музыку, и их это вдохновляет. А людям свойственно слушать, и это тоже как бы немного пылесосит всю эту пыль, мусор, который накапливается. Я не называю протест мусором, я называю мусором эмоциональный фон.

— Как ты сам относишься к этому фону?

— Я не был в Минске с конца июля. Я слежу за новостями раз в несколько дней. Я понимаю, что, на самом деле, я могу быть самым эффективным человеком для себя и для чего-то потенциально не моего, делая то, что мне нравится делать. В смысле, я запланировал и не могу от этого отказаться. Мне хочется это делать. Я сопереживаю происходящему и не выношу насилия. Я не выношу агрессии. Меня это в людях всегда расстраивает.

Я не называю протест мусором, я называю мусором эмоциональный фон.

Спрашиваю, кто построил эту башню, возле которой мы сидим.

— Башню? Это прошлогодний проект. Опять же, я забыл сказать — нас до хера, понимаешь. Это Захар Аверков, Катин брателла. Он бригадир строителей, с Виталиком Волошиным вдвоем. И еще четыре-пять столяров из их кампухи. Я уехал в Минск — был фундамент. Приехал через сутки из Минска — стоит башня. Все это строится три дня. Плот построили за два с половиной дня. Пляж построили за два с половиной дня. Сцену — за три. Они не хотят строить ленд-арты. «На хрен ленд-арты, давай что-нибудь такое… Башню? Зашибись! Давай башню!» В следующем году дирижабль будут строить.

— А сейчас из этого выросла настоящая режиссерская рубка.

— Да это вообще настоящее партизанское телевидение. Это охеренно большая сумма разных усилий и разных любовей. При этом я не знаю, за кого Волк голосовала. Мне до сраки.

— Что ты там не знаешь! Ты меня уже месяц видишь! — смеется Аня.

— (голос со стороны) За кого ты голосовала?

— За Тихановскую, — Аня поворачивается к Матвею: — Я вот видела, за кого ты проголосовал.

— Сам я собирался проголосовать против всех, как обычно. Сижу, а вокруг меня все «тихановцы». В деревне по всем бабушкам ездит председатель сельсовета с урной. Ну и ко мне как бы, к дедушке. Вот они урну эту приносят, дают бюллетень, а они сидят вокруг меня, и я, даже не задумываясь, так — чик — и за Тихановскую. И такой беру, сворачиваю и спрашиваю: гармошкой? А председатель говорит: «Да как хочешь, так и сворачивай».

Я не собираюсь измерять мир человеческими жизнями и смертями.

— Но я поняла, что ты имеешь в виду, — говорю. — Люди здесь не по этому принципу объединяются.

— Да-да. Но, я думаю, очень важное дело, когда надо поговорить об этом. Я понимаю, почему люди так озлоблены — потому что происходят правда бесчеловечные вещи, за гранью гуманизма, но такого много в Беларуси. Я закончил с верой во что-либо после коронавируса. Поведение этой страны в эпоху коронавируса мне не кажется вообще нормальным. В смысле — ВООБЩЕ. Жертвы на улицах среди демонстрантов мне не кажутся дороже бабушек и дедушек, которые умирали в незнании в марте-апреле. Мне кажется, это то же самое. Та часть даже была страшнее существенно. Но я, опять же, не собираюсь измерять мир человеческими жизнями и смертями. Я все же думаю, что важная вещь — это создание.

У Матвея шуршит рация: «Приходите, пожалуйста, мы ждем вас».

Мы собираемся возвращаться в лагерь на ужин. Там нас ждет Катя.

После концерта все выглядят уставшими, но очень веселыми. С одной стороны стола Максим Квартальный, технический директор «Ковчега», затягивает что-то собственного сочинения: «…в пруду для мидии, мидии, мидии, Ермошиной хламидии…» Кто-то подхватывает: «Лидия Ермошина такая нехорошая». Рядом со мной Катя настукивает по столу мелодию из дуэта Параси и Филимона («Трембита»):

— Кабы вашу я лопату где-нибудь достала,
Я нашла бы ту тропинку да с землей сровняла,
А потом бы вышла в поле я в ночную пору
И закинула б лопату за крутую гору.
— Разговаривать с вами,
Парася Никаноровна, просто невозможно!
— Да, ухаживать за мной надо осторожно...

От дубка до дубка синий, синий гай, гай. Ой ди-ри-ди-ми-ди-дай. Ри-ди-ми-ди-дай-дай. Откуда я знаю эту песню дурацкую? Кто-нибудь знает эту песню? Топни раз, топни два — не споткнись о кочку! Ой трава-мурава, цветики-цветочки!

Чтобы вырваться из всей этой застольной оперетты, мы уединяемся в «отеле» — под тентом, под которым расстелен ковер, расположены три матраса и стоит обогреватель.

— Катя, ты живешь в этой деревне?

— Да, в деревне Белая Церковь. Восемь лет. По жизни я театральный режиссер, езжу по различным городам, странам и театрам — ставлю спектакли. А еще я композитор, работаю проектно и возвращаюсь сюда. И минимум раз в год делаю что-то большое здесь — типа фестиваля Sprava или вот сейчас «Неноева ковчега».

Катя рассказывает и одновременно играет с крохотной улиткой, которую нашла внутри «отеля».

— Вообще я директор социально-культурного учреждения «Сердце справа», которое является организатором и фестиваля, и всех наших проектов, в том числе «Неноева ковчега». Просто то, чем я занимаюсь, не очень интересно слушать: я занимаюсь бухгалтерией, бюджетами, логистикой и организацией. Заставляю волонтеров везде стелить ковры, собирать цветочки, чтобы было красиво, и убираться на кухне. Думаешь, мне интересно сидеть в этих тоннах папок и бумаг? Это ужасно! Еще я делаю афиши. Дежурю на лагере. Я делаю все. Я делаю трансляции иногда. Ставлю камеру с ребятами, то есть решаю непосредственно режиссерские задачи. А еще, когда не хватает еды, я готовлю еду на кухне. Здесь и правда все всё делают.

Спрашиваю, как удается сосуществовать с той реальностью, которая вокруг.

— Очень сложно лично мне. Кстати, я не думаю, что мы все сходимся в одной какой-то позиции, но я за себя скажу. Мне было сложно с самого начала проекта. Еще до выборов было понятно, что это немножко… неуместно. Неуместно пускать чрезмерную рекламу, просто потому что людям это было не нужно — другая повестка. Мы все знали, что будет 9 августа, и дальше никто ничего не знал. Мы не могли даже предположить. Решили — все, давайте просто ждать. И после 9 августа, когда началось все это мракобесие и весь этот ад, было очень страшно. Про проект думать невозможно. Мне, например, стало понятно, что сейчас точно нельзя быть вне контекста и делать вид, что ничего не происходит. С другой стороны, мы взяли продуманную паузу на первую неделю и постепенно из нее вышли — опубликовали, что мы поддерживаем мирные протесты, после каждой ссылки на видео у нас есть объявление о сборе средств общереспубликанской помощи пострадавшим в результате действий правительства. И сейчас я понимаю, что многие люди боятся жить вне этой повестки. Это удивительная вещь — люди боятся вообще что-то спросить в интернете, допустим, про стоматолога. Все обязательно извиняются: мол, как я могу думать, говорить и делать что-то еще. У меня тоже было такое чувство вины. Мы перезвонили каждому музыканту, чтобы уточнить их намерение участвовать.

Любая поддержка — любая песня, любой юмор — она спасает. Нужно обязательно выходить из этого мрака.

Катя рассказывает, что концерт «Петли пристрастия» перенесся на осень и только два коллектива сказали, что не в состоянии сейчас играть — может быть, позже.

— Но все остальные сказали, наоборот, что они очень хотят. Это касается «Улицы Мира», Беньки и других музыкантов. Например, Паша Кузюкович сказал: «Ребята, я ездил к изолятору в Жодино, забирал людей, и я понимаю, что любая поддержка — любая песня, любой юмор — она спасает. Нужно обязательно выходить из этого мрака». Поэтому ребята, которые здесь выступают, как раз и используют этот посыл. Возможно, это кому-то поможет ощутить силы, переключиться. Если внимательно посмотреть все эти выступления, они все об одном и том же, на самом-то деле. Но они говорят на другом языке — на языке искусства, а не политических заявлений.

Вторая функция проекта (по словам Кати — основная) — это дать возможность выступить артистам, которые уже полгода сидят без работы и без творческой реализации, снять для них качественный видеоматериал и подарить.

— Это помощь артистам в дальнейшем продвижении, потому что, когда все эти времена политические, коронавирусные закончатся, людям нужно будет заново искать работу. И третье (это то, чего мы не планировали, но что получается): люди, приезжающие сюда, — будь то артисты, волонтеры или зрители, которые вырываются из этой повестки на день-другой, — они совсем не воспринимают это как какое-то веселье. Но они определенно отдыхают, перезаряжаются, чтобы включиться заново с новыми силами. Поэтому я думаю, что все не зря.

Проект продолжится до ноября. Ближайшие выступления:

• 29 сентября, 18:30 — «НагУаль»
• 30 сентября, 18:30 — Triangle
• 1 октября, 18:30 — «Ульчанка» (Чашники)
• 2 октября — pavel ambiont
• 3 октября, 12:00 — Minsk Gospel House Project
• 3 октября, 18:30 — «Петля пристрастия»

Следите за трансляциями на YouTube-канале «Неноев ковчег»

Понравился материал? Помоги сайту!